Мы находимся на пороге одного из самых опасных моментов в истории человечества.
8 февраля 2010 г.
Александр Герцен, выступая столетие назад перед группой анархистов об устранении царя, напомнил слушателям о том, что дело не в том, чтобы поддержать умирающую систему, а в том, чтобы заменить ее: “Мы думаем, что мы врачи. На самом деле мы часть болезни.” Все современные движения сопротивления должны признать, что политическая кухня и глобальный капитализм - мертвы. Мы должны перестать тратить энергию на попытки его реформировать. Это не конец сопротивления, это совершенно другая форма сопротивления. Это означает, что мы должны направить свою энергию на строительство устойчивых коллективных сообществ, чтобы противостоять надвигающемуся кризису; без коллективных усилий нам просто не выжить.
Если эти сообщества превратятся в чисто замкнутые на себя коллективы, обеспокоенные лишь собственным выживанием и не связанные с широкими слоями общества, государством и планетой, они вскоре обанкротятся как в моральном, так и духовном отношениях, подобно окружающим корпоративным силам. Новая инфраструктура, которую мы построим на манер средневековых монастырей, должна сохранять живыми интеллектуальные и артистические традиции, лежащие в основе цивилизации, гуманизма и общего благосостояния. Доступ к сельскохозяйственным землям должен быть повсеместный. Подобно средневековым монахам, мы должны понять, что не можем в одночасье изменить доминирующую культуру, но должны по крайней мере сохранить для будущих поколений моральные нормы. Сопротивление, поэтому, будет сводится к небольшим, часто незаметным актам неповиновения, подобно тому, как поступали диссиденты на протяжении правления фашистских и коммунистических диктатур в 20-м веке.*
Мы стоим на пороге одного из самых темных периодов человеческой истории, когда свет цивилизации начинает гаснуть и мы опускаемся на десятилетия – если не на века – в полосу варварства. Элите удалось убедить многих в том, что, ввиду экономической и экологической катастрофы, мы более не способны понимать истину, или бороться с хаосом. Как только массы сбитых с толку и испуганных людей, питаемых галлюцинациями, войдут в состояние варварства, они обрушат свое негодование на государство за нищету и нехватку продовольствия. Но они не смогут противостоять государственным структурам из-за дезорганизации и неуверенности в себе. Фантазии в отношении широких народных восстаний и массовых движений, способных разрушить гегемонию корпоративного государства, так и останутся - фантазиями.
Мой анализ совпадает с анализом многих анархистов. Но есть одно важное отличие. Анархисты не понимают природы насилия.
Они осознали степень гниения наших культурных и политических институтов, они понимают, что должны отсечь щупальца консумеризма, но наивно верят, что могут рассчитывать на физическое сопротивление и насильственные действия. В анархистском движении идут споры, например, в отношении необходимости разрушения частной собственности; но когда используются пластиковые бомбы, страдают ни в чем неповинные люди. И когда анархистские выступления разрушают механизмы власти, правящая элита использует эти акты для оправдания несоизмеримого по силе и жестокости насилия против реальных и мнимых агитаторов, только разжигая ненависть малоимущих.
Я не пацифист. Я знаю, что наступают времена, а возможно, именно такое время и настает, когда граждане вынуждены отвечать на возросшие репрессии насилием. Я находился в Сараево во время войны в Боснии. Мы точно знали, что сделают с нами сербские силы, как только прорвутся в город через оборону. Мы уже видели это на примере долины Дрина и Вуковара, где около трети мусульманского населения было уничтожено, а остальных согнали в концентрационные лагеря. Приходит время, когда единственно, что остается, это взять оружие и защищать свою семью, дом, деревню. Но наиболее опытными по защите Сараево оказались криминальные элементы. Когда они не стреляли в сербских солдат, они грабили квартиры этнических сербов; часто затем их расстреливая; а также терроризировали своих же товарищей - мусульман. Когда вы отравлены ядом насилия, даже если этот яд «справедливый», он разрушает и деморализует вас. Насилие – самый сильный наркотик, известный человечеству. Приверженные насилию люди имеют доступ к оружию и уважают силу. В любых вооруженных конфликтах они всегда появляются на первом плане и заражают других ядовитым искушением использовать силу. Я видел это на всех войнах. Пойдя по этой дорожке, вы натравливаете своих монстров на чужих монстров. Все разумное, все человеческое и чувствительное, все, что лелеет и охраняет жизнь, изолируется и убивается. Романтическое видение войны и насилия часто превалирует среди анархистов и крайне-левых, а также в культуре мейнстрима. Однако победить корпоративное государство или сохранить культурные ценности невозможно с позиции силы – если мы хотим сохранить достойное будущее. Работая многие годы военным корреспондентом в Эль-Сальвадоре, Гватемале, Газе и Боснии, я видел, как движение сопротивления всегда деформируется насилием. Однако я не настолько наивен, чтобы считать, что безземельный сальвадорский или гватемальский крестьянин, или палестинец в Газе или мусульманин в Сараево может избежать насилия, если того пожелает. Его можно избежать, но не за счет собственного выживания.
Демократия, спроектированная для того, чтобы изменять статус-кво, давно коррумпирована, укрощена и рабски прислуживает этому статус-кво. Мы давно испытываем, по мнению Джона Ролстона Сауля, государственный переворот в замедленном варианте. И переворот закончился. Они победили. Мы проиграли. Роковая неспособность активистов подтолкнуть корпоративные промышленные государства к серьезной экологической реформе, прекратить имперский авантюризм или построить человеческую политику для обездоленных вытекает из неспособности понять новые реалии власти. Парадигма власти безвозвратно изменилась – соответственно должна измениться парадигма сопротивления.
Обама
Слишком многие движения сопротивления продолжают идти на поводу у внешнего фасада электоральной политики, парламентов, конституций, билля о правах и иллюзий рациональной экономики. Рычаги власти настолько прогнили, что потребность в голосах граждан стала неуместной.
Избрание президента Барака Обамы – это еще один триумф пропаганды над реальностью, умелая манипуляция и предательство граждан средствами массовой информации. Мы приняли стиль и этнические проблемы – рекламная тактика United Colors of Benetton и Calvin Klein – за прогрессивную политику и искренние перемены в обществе. Мы спутали чувства и реальность. Но цель политики, как и всех брэндов, осталась той же – заставить пассивных потребителей принимать брэнд за то, что им нужно. Обама, мировая знаменитость, стал таким брэндом. У него нет почти никакого опыта, кроме двух лет в Сенате, недостаток моральных принципов, и тем не менее, его успешно продали всем. Кампанию Обамы 2008 года назвали "Веком рекламы", потеснившим такие компании как Apple и Zappos.com. Доверьтесь профессионалам. Брэнд «Обама» – мечта рекламодателя. Президент Обама говорит одно, брэнд «Обама» заставит поверить в другое. В этом вся суть успешной рекламы. Вы покупаете и поступаете так, как хотят рекламодатели, потому как они руководят вашими чувствами.
Мы живем в культуре, которую Бенджамин ДеМотт назвал “мусорной политикой.” (junk politics). Мусорная политика не требует справедливости или восстановления прав. Она всегда персонифицирует проблему, не пытаясь ее прояснить. Она сводит серьезные споры к производственным скандалам, сплетням о знаменитостях. Она трубит о своем вечном оптимизме, бесконечно превозносит мораль, и говорит о сложностях жизни на «понятном» всем языке. В результате такой политики ничего не меняется, “на самом же деле идет укрепление тех процессов и практик, которые только усиливают существующую систему социо-экономических привилегий.”
Вера в то, что на происходящее можно влиять посредством размышлений, визуализации, желаний, подключения внутренних сил или своей харизмой, - чисто магическое мышление. То же самое касается зарабатывания денег, расширения своих возможностей, потребления товаров и продвижения карьеры. Надо просто верить. Магическое мышление навязывается нам со всех сторон политического спектра: Опрой, спортивными знаменитостями, Голливудом, самопровозглашенными гуру и христианскими демагогами. Это они в большой степени ответственны за наш экономический и экологический коллапс, поскольку объявляли всякого, кто предупреждал о тяжелых временах, «негативом». Эта вера заставляет взрослых мужчин и женщин вести себя словно они малые дети и дискредитирует все опасения. Она вызывает отчаяние и пассивность. Она способствует самообману. Она препятствует серьезному анализу целей корпоративного государства. Заниматься критикой корпоративной организации –значит препятствовать прогрессу и быть негативным. И она извратила наше собственное представление о нас самих, нашем государстве и природном мире. Новая парадигма власти, соединенная с фантастической идеологией бесконечного прогресса и невозможного счастья превратила целые народы, включая Соединенные Штаты, в настоящих политических монстров.
Можно маршировать в Копенгагене. Можно присоединиться к Биллу Маккиббену и его всемирному дню спасения климата. Можно заниматься компостом у себя на заднем дворе и вывешивать белье на веревке. Можно писать письма официальным лицам и голосовать за Барака Обаму, но властная элита непроницаема в своей игре в демократию. Власть в руках моральных и интеллектуальных троллей, которые безжалостно создают свою систему неофеодализма и убивают экосистему, на которой все держится.
И призывы к совести, или поиски способов влияния на внутренние механизмы власти, более не работают.
Мы не сможем, особенно в Соединенных Штатах, избежать своих Сумерков Богов.
Обама, как и премьер-министр Канады Стивен Харпер и другие руководители промышленных стран, показал свое малодушие и стал инструментом в руках корпоративного государства. Наша демократическая система превратилась в то, что политический философ Шелдон Волин называет «перевернутым тоталитаризмом». Перевернутый тоталитаризм, в отличие от классического тоталитаризма, не вращается вокруг демагога или харизматического лидера. Он выражается в анонимности корпоративного государства. На словах он поддерживает демократию, патриотизм, свободную прессу, парламентскую систему и конституцию, и в то же время манипулирует внутренними рычагами для подрыва демократических институтов. Политические кандидаты избираются всеобщим голосованием, но контролируются армиями корпоративных лоббистов в Вашингтоне, Оттаве и других столицах, которые создают законодательства. Корпоративные средства массовой информации контролируют почти все, что мы читаем, смотрим или слышим, и тихо устанавливают единомыслие. Массовая культура, контролируемая и распространяемая корпорациями, отвлекает наше внимание на тривиальные вещи, спектакли и знаменитости. В классических тоталитарных режимах, таких как нацистское или советское коммунистическое государство, экономика всегда подчинялась политике. “В условиях перевернутого тоталитаризма верно обратное,” говорит Волин. “Экономика командует политикой – и с этим приходят новые формы жестокости.”
Перевернутый тоталитаризм обладает тотальной властью без использования грубых форм контроля населения, таких как гулаги, концентрационные лагеря или массовый террор. Он использует достижения науки и техники для своих темных целей. Он насаждает идеологическое единообразие с использованием средств массовой коммуникации, инспирирует потребительство и подсовываем иллюзии вместо реальности. Он не использует силу для подавления диссидентов, поскольку последние не опасны. И по мере отвлечения нас от реальности, он разбирает производительную базу, разрушает сообщества, ведет ко все большей нищете и переводит производство в страны, где фашисты и коммунисты знают, как держать рабочих в повиновении. И все это он делает размахивая флагом и выкрикивая патриотические лозунги. “Соединенные Штаты стали примером того, как можно управлять демократией без видимого насилия,” пишет Волин.
Практика и психология рекламы, правило “рыночных механизмов” во многих сферах жизни, постоянные технологические усовершенствования, порождающие все более ухищренные фантазии (компьютерные игры, виртуальные аватары, космические путешествия), наводнение каждой семьи и каждого учебного заведения пропагандой масс-медиа делают всех нас заложниками системы. Гниение капитализма, который никогда не был совместим с демократией, видно и на примере производителей оружия, которые ежегодно забирают $1 триллион долл из бюджета США, даже когда государство находится в состоянии экономического коллапса. Империализм всегда милитаризует внутреннюю политику. И эта милитаризация, как замечает Волин, выражается в культурных фантазиях и поклонении индивидуальному геройству, вечной молодости, хирургической красоте, измеряемой наносекундами скорости, контролю и отвлечению населения от реальности. Те, кто контролируют образы, контролируют нас. И пока нас завораживают тени на стене платоновской пещеры, корпоративные силы, восхваляющие преимущества приватизации, фактически разрушают институты демократии (безопасность, профсоюзы, социальные пособия, государственная медицина и жилье) и идеалы Нового Договора [Cерия экономических и политических реформ президента Рузвельта в период Великой Депрессии – Прим. ВП].
Приверженцы глобализации и нерегулируемого капитализма не тратят время на изучение других идеологий. У них есть своя идеология, или точнее план действий, которому они слепо следуют. У нас, у левых, десятки конкурирующих между собой идеологий, и никакого четкого плана действий. Поэтому мы барахтаемся, в то время как корпоративные силы безжалостно разрушают гражданское общество.
Мы живем во время одного из великих цивилизационных землетрясений. Идеология глобализации, как все «неизбежные» утопические теории, оказывается обманом. Властная элита в замешательстве и растерянности цепляется за разрушительные принципы глобализации и ее устаревшие понятия, чтобы скрыть политический и экономический вакуум. Абсурдная идея, согласно которой рынок один должен определять экономическую и политическую систему, привела к тому, что промышленные страны пожертвовали всеми другими человеческими сферами, положив на алтарь свободного рынка – условия труда, налогообложение, детский труд, голод и загрязнение среды. Мир стал еще беднее, а Соединенные Штаты самым большим должником, который никогда не сможет расплатиться со своими кредиторами. Массовые выкупы банков, пакеты стимулирования бизнеса, распродажа госимущества и империалистические войны увеличили долг США до $5 триллионов долл. Это значит, что Вашингтон должен отдавать $96 млрд долл в неделю. Как только Китай и богатые нефтью страны прекратят с нами торговлю, что может произойти в один прекрасный день, Федеральный резервный банк будет последней надеждой. За последние два года он напечатал два триллиона новых долларов, но долг требует еще несколько триллионов. Как только эти деньги будут напечатаны, возникнет гиперинфляция и превратит доллар в простые бумажки. И в этот момент система лопнет.
Все традиционные нормы и ценности разрушаются экономическим кризисом. Моральные устои повернулись на 180 градусов. Честные и работящие люди выталкиваются из системы, в то время как гангстеры, мошенники и спекулянты уходят с миллионами. Как пишет Наоми Клейн в книге «Шоковая доктрина», элита уйдет в свои закрытые поселения, где будет получать всевозможные услуги, еду, развлечения и безопасность. То, чего не будет у всех остальных. Настанет период в истории, когда человечество разделиться на слуг и хозяев. Корпоративные силы, найдя сторонников среди крайне правых христиан и других экстремистов, будут использовать страх, хаос для подавления признаков левого диссидентства и терроризма и установления своих драконовских мер контроля. И в это время они будут размахивать американским флагом, выкрикивать патриотические лозунги, обещать закон и порядок, и сжимать в руках крест.
Тоталитаризм, отмечал Джордж Орвелл, это не столько эпоха веры, сколько эпоха шизофрении. “Общество становится тоталитарным, когда его структура становится в высшей степени искусственной,” пишет Орвелл. “В этот период правящий класс теряет свою функцию, но цепляется за власть с помощью силы или обмана.” Наша элита всегда использовала и обман, и силу.
Наша посредственная и обанкротившаяся элита отчаянно стремится сохранить систему, которую уже нельзя спасти. Но самое важное - они стараются спасти самих себя. Все попытки спасти систему изнутри и вместе с ней класс брокеров бесполезны. Сопротивление должно направляться на противодействие жестокой новой реальности глобального капиталистического порядка, который элита будет спасать с помощью грубого и открытого насилия. Как только кредиты перестанут быть доступными для среднего гражданина, как только безработные составят один большой разъяренный класс, а дешевые товары, играющие роль опиума для общества потребления исчезнут, мы вероятно придем к системе классического тоталитаризма. Потребуются более грубые, более жестокие формы репрессий, поскольку «мягкий» контроль населения перестанет работать.
Не случайно, что экономический кризис совпал с кризисом экологическим. В своей книге Великая трансформация (1944), Карл Полани показал, что разрушительные депрессия, войны и тоталитаризм вырастают из т.н. саморегулирующегося свободного рынка. Он осознал, что “фашизм, как и [тоталитарный] социализм, берут начало в рыночном обществе, которое отказывается от своих функций.” Он предупреждал, что финансовая система всегда деградирует в мафиозный капитализм, что является точным определением нашей нынешней финансовой и политической системы. Саморегулирующийся рынок, пишет Полани, превращает людей и природную среду в товар, т.е. способствует разрушению как общества, так и природы. Предположение свободного рынка о том, что стоимость природы и людей определяется рынком, означает, что и природа, и люди могут эксплуатироваться для получения прибыли до полного использования и коллапса. Общество, не признающее, что у природы и человеческой жизни есть священное измерение, внутренняя ценность, лежащая за пределами монетарной ценности, совершает коллективное самоубийство. Такие общества пожирают сами себя. И это то, что у нас происходит.
Если нам удастся построить самодостаточные структуры, наносящие минимальный вред окружающей среде, мы сможем противостоять надвигающемуся коллапсу. Эту задачу можно выполнить путем организации небольших физических анклавов, у которых есть доступ к устойчивому земледелию, и которые способны максимально отделить себя от коммерческой культуры и стать самодостаточными.
Эти сообщества должны будут возвести стены, отгораживающие их от электронной пропаганды и страха, нагнетаемого в эфире. Канада, возможно, будет более подходящим местом для этого, чем Соединенные Штаты, если учесть большой уровень насилия в Америке. В любой стране, те, кто захотят выжить, должны будут иметь изолированные участки земли, достаточно удаленные от городских зон; города, напротив, будут представлять собой голодные пустыни, с высоким уровнем насилия, дорогими товарами и государственными репрессиями.
Возросшее открытое применении силы элитой для контролирования общества не должно приводить к ослаблению актов сопротивления. Акты сопротивления – это моральные акты. Они проводятся, потому что «узники совести» осознают моральный долг, заставляющий их бросать вызов системе насилия и деспотизма. Они должны проводиться не потому, что они эффективны, но потому, что справедливы. Единицы способны на подобные действия; их осуждает большинство, скрывающее свою трусость за стеной цинизма. Но сопротивление, каким бы маргинальным оно ни было, продолжает утверждать жизнь в мире, наводненном смертью. Это высший акт веры, высшая форма духовности и только она делает надежду возможной. Те, кто совершали великие акты неповиновения часто жертвовали своей безопасностью и комфортом, проводили часть жизни в тюрьме и в некоторых случаях оказывались жертвами убийц. Они понимали, что жить в полном смысле этого слова, существовать как свободные и независимые человеческие существа, даже в условиях темных сумерек государственных репрессий, - значит побеждать несправедливость.
Когда диссидентского лютеранского пастора Дитриха Бонхоффера нацисты привели из камеры к виселице его последними словами были: “Для меня это конец, для других начало.” Бонхоффер знал, что большинство граждан молчит и этим потворствует нацистам и их машине смерти. Но каким бы безнадежным ему ни казался момент смерти, он утвердил то, что мы все должны утверждать. Ему не удалось избежать смерти. Он не выжил как индивидуальное существо. Но он понимал, что его сопротивление и даже его смерть – это акт любви к жизни. Он боролся и умер за святость жизни. Он оставил после себя историю даже тем, кто не поддержал его, и его открытое неповиновение оказалось сильнее палачей.
Мы должны продолжать сопротивляться, несмотря на понимание того, что скорее всего в нашей жизни не увидим значительных перемен. Это делает сопротивление еще труднее. Сопротивление становится неосязаемым, аморфным. Но оставить сопротивление – значит облечь себя на духовную и интеллектуальную смерть. Это значит подчиниться дегуманизирующей идеологии тоталитарного капитализма. Акты сопротивления сохраняют историю, поддерживают нашу целостность и вдохновляют других на то чтобы подняться и нести огонь дальше. Нет бесполезных актов сопротивления, будь то отказ от выплаты налогов, борьба против неоклассической экономической системы, отмена корпоративных правил, поддержка голосования по Интернету, или использование социальных сетей Twitter для инициирования цепной реакции за отмену неолиберального порядка. Мы должны сопротивляться и верить в то, что оно не бесполезно, т.к. нельзя надеяться на немедленное изменение конфигурации власти. И в этой длительной войне коллективное действие будет ключевым, чтобы поддержать нас в эмоциональном и в материальном плане.
Философ Теодор Адорно писал, что поглощение исключительно своими личными заботами и безразличие к страданиям других, за пределами вашей группы, это то, что в результате сделало возможным фашизм и Холокост: “неспособность идентифицировать себя с другими без всякого сомнения самое важное психологическое условие возникновения таких мест как Аушвиц посреди более или менее цивилизованного и невинного народа.”
Безразличие к участи других и превознесение себя – это то, что корпоративное государство старается нам внушить. Оно использует страх, а также нашу расположенность к удовольствиям, чтобы убить в нас человеческое сострадание.
Нам необходимо продолжать борьбу против механизмов доминантной культуры, хотя бы с помощью небольших, незаметных актов, чтобы сохранить нашу человечность. Нам надо победить искушение замкнуться в себе и не замечать жестокости за пределами нашей квартиры. Надежда живет в этих часто невидимых актах сопротивления. Именно сопротивление, мужество сказать «нет» - это те наши качества, которые пытается вытравить у нас психопатическая система контроля. Пока мы сопротивляемся у нас есть шанс, или по крайней мере, у тех, кто идет за нами. Пока мы сопротивляемся, мы живем. И пока это единственно возможная победа.
_____________
* Это то, о чем я давно думал. Возвращение к тому, чем когда-то была Россия. Система монастырей, с сохранением традиций и природы. В древнем Китае, например, это были дзэнские монастыри. Между истинными духовными центрами не может быть противоречий. К этому должен придти (идет) мир. Другого мира нам не надо.- ВП
https://www.adbusters.org/magazine/88/chris-hedges.html
_________________________
Крис Хеджес, журналист Нью-Йорк Таймс, лауреат Пулитцеровской премии, автор нескольких книг, включая бестселлеры War is a Force That Gives Us Meaning, Empire of Illusion: The End of Literacy и the Triumph of Spectacle.