ПЕРЕХОД
В дверь постучали.
Оббитая кошмой дверь открылась тяжело, так как разбухала от пара, мороз на улице постоянно переходил в оттепель. На дворе был апрель. У порога стоял мужичок в фуфайке и шапке-ушанке с поднятыми наушниками. Большие рукавицы торчали из карманов. Оп помаргивал маленькими глазками.
-Можно?
-Кто там? Входите… Бабушка оторвалась от газеты, сняла очки и вышла в коридор.
- А, это ты Иван Кузьмич. К Иллариону Петровичу?
-Нет. Я к вам, Клавдия Матвеевна.
-Ко мне? Ну, что ж, проходи, гостем будешь.
Бабушка поплыла в комнату, а за ней бочком, скромненько - сосед через дом, Иван Кузьмич, который на реке, когда мост сносило в половодье, лодочником работал. Прямо так и попер в валенках с галошами по настеленным половикам.
Иван кузьмич снял шапку, перекрестился на иконы, пригладил волоски у ушей, степенно оглянул комнату, вздохнул.
-Слушаю тебя, сказала спокойно бабушка. Она еще не знала, с чем пришел сосед.
-Я, Матвевна, вчера на реке дежурил. Мост-от снесло ледоходом, возле быков льдины наторосило, и лед не сошел. Так, без дела сидел; маленько лодку посмолил. Хотел уж уходить, а тут вижу идет с котомкой.
-Ну?
-Дак, что ну? прямо спалишная или, че ли, не при памяти? Ведь че отчебучила. Котомку на спину приладила и давай на другой берег по льдинам прыгать, язвить ее. Я страху натерпелся, несказано. Льдины плывут, друг на друга торосят, качаются, а она с одной да на другую, скачет, соднова, как коза.
-Да кто?
-Дак кто-кто. Вера ваша, любимица.
-Да ты что, правда?
-Истинный крест. Прыгат, да только- Ой-ой. С последней льдины, дак так прыгнула далеко, истинно как козочка. И пошла.
-Ларя! Илларион Петрович, иди сюда, послушай, что Вера вытворила.
Пришел дедушка из мастерской, поздороволся, и молча с улыбкой стал слушать, как бабушка начала возмущаться и кричать.
-Я давно замечаю, что она в этот детдом, разрази его громом, бегает, как там медом намазано. И теперь еще по льду. Паршивка! Придет, я ей задам. Воспитательница сопливая. Ее саму еще воспитывать.
А дядечка монотонно продолжал:
-Маленько бы и утонула. На середине реки- быстредь. Льдины наскакивают, переворачиваются- страсть смотреть, а она по льдинам, по льдинам. Да еще, видать, котомка тяжелая.
-Знаю и про котомку. Это она у меня хлеб тихонько забирает в ларе, и носит своим оборванцам. Ты работаешь (это дедушке) спины не разгибаешь, а она из дому тащит.
-Так ведь она и зарплату тебе всю отдает. - это дедушка.
Напрасно сказал, бабушке, когда она гневалась возражать не стоило. Она рассердилась так, что начала кулаком по столу стучать, и тут в разгар страстей, появилась Мама. Черноволосая, кудрявая (кстати, волосы стали виться после того, как она в этом же самом детдоме подхватила тиф и, едва не умерла. Разумеется ее остригли, а после волосы стали кудрявые) румяная с мороза, с блестящими серыми глазами и со своей милой улыбкой, в которой было столько доброты и радости жизни, что впору Наташу Ростову вспоминать.
-Иди –ка сюда! -строго сказала бабушка.
-Что? Ой, здравствуйте Иван К.!
-Расскажи нам, как ты вчера в свой детдом ходила?
-Как ходила, ходила да и все, ногами.
-Так ты еще тут шутить будешь, поперешница .
У Мамы такое прозвище было, потому что все, что не по ней, было впоперек. Один раз она опоздала к обеду и куриный пупик кто-то сьел. А он обычно предназначался ей. День плакала- почему мой пупик сьели. «А почему вы мой пупик сьели? Ы-ы-ы!» Нянька, старшая сестра соболезновала так, что вторую курицу зарезала.
Бабушка разнервничалась, стала кричать, что увидит Зою Тимофеевну, директора детдома, и попросит ее Маму уволить. Тогда и Мама рассердилась, хлопнула дверью и побежала к Няньке (старшей сводной сестре), поделиться незаслуженной обидой. Влетела.
-Что такое, Верушка, на тебе лица нет?
- Здравствуй, Нянька, С мамой поссорилась. Я вчера в детдом на свое дежурство по льду ходила, а Иван Кузьмич видел, пришел и маме с папкой все рассказал. Просили его.
-Вера, лед-от вчера тронулся!
-Ну так что ?! Льдины у быков сбились рясно, я и перепыгнула с одной на другую.
-Да ты что, с ума сошла что ль? ты ж могла утонуть! Ой-ой-оченьки, нету моей моченьки, дак, это что же? Ой, Слава Богу, что живая.
-Ну не утонула же, видишь.
- Дак надо было переждать, в следующий раз бы пошла.
-Ага, в следующий, там у меня в группе у Мишки день рождения. Я же тебе говорила про этих ребятишек- отца, матери нет, голодные, оборванные, руки в цыпках, смотреть страшно. Одежки хорошей тоже нет, зябнут. Жалко их, а смотрят, как волчата. По началу и близко к себе не подпускали. Ты понимаешь, что они пережили на войне, если так себя ведут. Говорят, чтобы воспитатели не понимали, на тарабарском языке. А я догадалась, и сама уже умею:
Приларашла волараспитларалка.
Это значит- пришла воспиталка. И ничего умного. Чепуха, правда? Но, если быстро говорят, не понять. Ей-богу.
-Господи, и что война эта наделала.
-Да что язык, они все-время есть хотят, голодные, понимаешь, Нянька, они просто голодные! Вечером читаю им сказки, стараюсь,чтобы не про еду, потому напьются воды, а в животах бурчит, и глаза блестят голодным блеском. Так что с того, если я две-три буханки хлеба им принесу. Я же маме всю зарплату отдаю.
-Ты все-равно у мамы-то не бери хлеб, Семен привез мешок ржаной муки, я тебе буду печь, когда хлеб буду ставить. Он ржаной все-равно не ест из-за желудка.
- Спасибо, Нянька.
-Дак что, рази я не понимаю. Ты сколько раз ходишь-то туда?
-Три.
-Ну еще сухарей насушим, будешь им сухарницу делать.
-А я уж делала. А они говорят, Вера Ларивоновна, это тюря, как у Некрасова? Вкусно.
-Ну дак вкусно, если со сметаной.
-Знаешь, Нянька, я им вечером читаю книжки, а они сзади на цыпочках подкрадываются и мне кто руку на плечо положит, кто к плечу прижмется, кто сзади близко-близко станет и слушают. Прямо в шею дышит. А я делаю вид, что не замечаю, а как книгу закрою, они фы-р-рр по кроватям, как воробьи.
-Вера, ты только больше не ходи по льду-то, пожалей папку. Он там, уж испереживался весь.
-Ладно.
Когда Мама вернулась домой, зная ее характер, бабушка договорилась с Иваном Кузьмичом, что пока нет моста, он три раза в неделю будет ее перевозить на другой берег реки…
Статная красивая бабушка, прямо воображаю, а руки в боки, , и Мама, виновато заходит.
-Явилась, не запылилась.
-…
-Молчи, не молчи, а будешь под конвоем теперь к своим оборванцам ходить. С Иваном Кузьмичом. А нет, так отпонужаем тебя, воспитательницу, вожжами, чтобы поумнела! (Понужать- лупить, Бить- эт. выражение)
-Ну и ладно.
Не хотелось Маме обижать Папку - дедушку, потому не стала спорить и ездила, пока лед не сошел, на лодке.
Прошло очень много лет. Мама с Папой уже жили в Крыму.
Летом в калитку постучали, я пошла открывать. Думала очередной контролер, потому что человек был совершенно незнакомый.
-Здесь Вера Илларионовна живет?
-Да, а вы, простите, кто и по какому делу?
-Вы ее позовите, а я потом скажу.
Мне было все-равно, да и мало-ли кто мог к нам в Крым приехать.
Вышла Мама.
-Вера Илларионовна, вы меня не узнаете?
Мама долго всматривалась в лицо. А потом просияла
-Боже мой! Миша, это ты?!
-Я, собственной персоной , к вам. Специально заехал, повидать, поговорить и сказать- спасибо. Я ведь помню, как вы, еще девчонкой ,в мой день рождения, через ледоход, а все-таки пришли….
Естественно, Мишу, уже взрослого, и довольно потрепанного, инженера из Москвы, пригласили в дом, накормили, напоили, и вот тогда я узнала эту историю во всех подробностях.
Нет, и не будет дня, когда бы я не вспомнила Маму и папу мужа- Ивана Павловича. Только утром взгляну в окно и .. уже вижу, как идет Иван Павлович с потерянным лицом, со смертным лицом- у него уже был рак, и вижу Маму, как она идет с бидончиком молока, в своем элегантном пальто (я его и выбрала) и белой шали, которая называлась «паути нка» Как она шла к ее черным волосам.
И никогда, что бы я ни читала про преемственность поколений, про жизнь светлую и вечную, а Маме, уверена- она уготована, не смирюсь я с этой потерей..
Мама, милая, где ты?...
25.12 (Мамин День Рождения) 07. О.П.
.
.
.
м