Я умер вчера. Тихо и предсказуемо. Растопил вечером печь. Дрова трещали как хворост на морозе. Языки пламени завораживали, обжигали лицо. Так в огне заканчивается жизнь. Навсегда. Дальше только зола, прах, удобрение для земли.
Закрыл тяжёлую чугунную дверцу. Всё. Этот огонь я не увижу больше никогда. По крайней мере, в этой жизни…
Каверзное давление не росло. Сколько там? 110 на 65. Пульс 95. Тонометр - в сторону.
Но голова! Постоянная доканывающая боль. Левая рука не слушается, ноги ватные.
Девяносто три года жизни как одно мгновение.
Никогда не верил в загробную жизнь. Что там за смертной чертой : ад или рай? Слепая пустота. Небытие…
В последнее время стала часто сниться Маня, жена. Я разговаривал с ней обо всём. О детях, которых схоронил, всех кровинушек. О болезни, которая напрочь замучила. О раздолбайке - погоде, вообще Бог знает, о чём мы с ней только не говорили. И состояние такого облегчения сразу наступало. Эх, Манечка… Два года без тебя. Один в доме, который строил для семьи, своей семьи. Для Ванечки, Верочки, Костика, Лаврика и для тебя… Никого не осталось. Никого…
Внуки. Что внуки? Хорошо, что хоть Коля с Ваней заезжают, а остальные так, насеялось на стороне, ветром нанесло. Ни родства, ни привязанности, одна только формальность – внуки, правнуки. Да и старость, конечно, не в радость…
На дворе не отступающий мороз. Нынче зима – так зима! Снегу навалило – лет на десять вперёд. Хоронить будет плохо…
Что ж так голова то болит? Как будто в мозги шуруп ввернули.
Осевшую дверь закрыл на замок. Ключ на веранде под окном спрятан. Коля знает. Утром приедет, дверь сам откроет. Намучался он со мной. Ночи бессонные. Дерганина постоянная. Что поделаешь…
Предчувствие – странная вещь. Вот ,вроде бы, жизнь прожил, а ничего никогда не предчувствовал, не предвидел что-ли. Иначе бы точно соломы подстелил. А тут что-то тюкнуло – и всё ясно. Да ещё эта ворона, крупная такая… Прилетела в полдень, села на самый большой сугроб перед окном и давай каркать в мою сторону. Я на неё смотрю, а она так уставилась в окно и не умолкает, будто хочет сообщить что-то важное. Вот тогда я и понял – время пришло…
В шесть часов вечера уже темно. Только снег белым покрывалом свет отражает. Занавески задёрнул. Лёг. Больше уже сам не встану. Знаю. Смерти не боюсь. Раньше боялся. Сейчас нет. Задержался я на этом свете, задержался… Но Бога не гневил, не просил, что бы Он забрал побыстрее. Раз жизнь тебе дана, то прожить её надо полностью, до конца, со всеми испытаниями, будь они неладными.
Так всю ночь. Боль и мысли вперемежку. Мысли и боль…
В шесть утра отключился . Вроде заснул. Потом через какое-то время так сдавило голову, что казалось, разорвётся как арбуз перезрелый. Попытался встать. Вдруг как шибанёт изнутри, словно обухом топора по затылку и всё… Попробовал открыть глаза – не получилось. Левую руку не чувствую. Пол тела как не мои. Язык колом. Встать не могу. Сухость во рту. Неужели так суждено уйти? Почему?
…………………………………………………
Коля появился только около 10 часов утра. Вызвал скорую. Врачи, конечно, по-призванию спасатели, лекари тел человеческих, да только создатель их не Бог, а Дьявол. Когда жизнь закончена, они её продлевают искусственно, вмешиваются в естественный процесс. Зачем?
Констатировали инсульт. Повторный ,спустя десять лет. Разрыв сосуда, кровоизлияние, гематома, паралич левой стороны.
Сознание не потерял. Разум тоже.
Неврологическое отделение. Койка с видом на потолок. Бледно-салатовые стены. Запах лекарств и испражнений. Капельницы, уколы, исколотые вены и полная безнадёга.
Зачем? Зачем? Зачем?
Душа оказалась зажатой по чьей-то злой воле в отжившем теле. Головешка всё ни как не могла догореть. Кто-то затушил пламя.
Узнав, что дедушка в тяжёлом состоянии, в больницу потянулись родственники. Фрукты, йогурты, бульоны, кашки, соки. Пытались кормить, поить .
Пришла племянница Люся, старалась вдохновить, хохмила. «Мы ещё с вами огород весной посадим! И урожай соберём, дядя Ваня! Смотрите, какой молодец! И выглядите сегодня уже лучше. Всё будет хорошо».
Дядя Ваня попытался приоткрыть глаза. Поднял правую руку. Люся наклонилась. Пересушенные обескровленные губы с трудом произнесли: « Я … у-м-м-ер… вч-ч-че-ра…»
………………………………………………………
4 марта день выдался обыкновенным для этой поры . Яркие солнечные лучи пробивали грузную серую завесу снежных облаков. Зима цеплялась за всё, за землю плотно укрытую леденящим покровом, за людей, заставляя тех кутаться в надоедливые теплые одежды, за небо, заслоняя его пугающими массами бесконечных осадков. Но время неумолимо делало свою работу. Солнце поднималось всё выше и выше. Крыши нагревались, начинали плакать. Ледяные наросты превращались в холодные лужи. Весна заглядывала в окна, а главное она забиралась в человеческие души и будила закоченевшее за зиму сознание . Весна становилась всё ближе и ближе. Она торжествовала с неотвратимой силой. Зима умирала, испытывая свою мартовскую агонию. Это был закон природы, над которым стояли силы свыше не доступные для понимания земного разума.
Утром Коля как обычно направлялся в больницу. Дедушка уже 11-й день лежал в тяжёлом состоянии. Лежал без движения под капельницами, которые фактически являлись единственным связующим звеном с измучившей его жизнью. Бог всё никак не позволял уйти исхудавшему, пожелтевшему от боли старику. Левая половина тела по-прежнему оставалась недвижимой. На спине, на ягодицах, на ноге образовались пролежни. Организм отказывался бороться, но врачи продолжали с настойчивостью поддерживать жизнедеятельность умирающего организма.
Но на это раз, придя к дедушке в палату, Коля ощутимо почувствовал реальную близость смерти. Больной стал тяжело дышать, глаза уже не открывал вообще. Сердце билось в неестественном зашкаливающем ритме. Доктор назначил очередную порцию внутривенных вливаний и обреченно развел руками, дескать - возраст…
Смерть наступила в одиночестве, когда уже никого не было рядом. В 5 часов утра Коля неожиданно проснулся и уже не смог заснуть. Он всё понял сразу. А через несколько минут позвонили из больницы с печальной новостью. Жизнь длиною в 93 года закончилась…
Это уже потом, сопоставляя различные события, он понял, что некое незримое проведение настойчиво указывало на эту мистическую дату - 5 марта 5.00. Остановились дедушкины наручные часы ещё несколько месяцев назад именно на 5.00 и с той поры перестали идти… В отрывном календаре листок с надписью «5 марта» был почему-то подмят и заложен… Наконец в тетради, которую дедушка Ваня вел для себя и записывал какие-то свои соображения, на последней странице стояла одинокая чернильная пятёрка. Но были ли все эти факты простым совпадением или чередой неотвратимых предсказаний, теперь уже становилось не важным. Дедушки больше не было.