«Я видел город,
пропускал его сквозь пальцы, им дышал,
я прятался в его изорванных ладонях,
я жил его тенями,
глотал испуганные линии дорог,
стыдливо из-за занавесей наблюдал
за птичьими пунктирными путями,
и бесконечные изгибы проводов
я провожал в далекий путь,
я ждал,
я помнил,
я любил…
Я видел город – в полночь, словно в сказке,
он скидывал унылую одежду,
он облекался в бархат королевский,
и длинный шлейф стелился по земле,
в огнях струился среди окон шепот,
тревожный говор фиолетовых ручьев…
Я видел город – вдоль по тусклым стенам
лиловые бродили отраженья
изгибами отточенных запястий
чертили дни невидимые руки…
Я видел город – в нем сгорали молча
прозрачные непризнанные судьбы,
исписанными тонкими листами,
неизданными кипами страниц…
Я видел город – дымчатые струйки
до дна испитых тонких одиночеств…
Я видел город – он кружил над нами
подобно непреклонному судье…
Простые неприметные тропинки,
уснувшие под звон снегов скамейки,
увитые морозными ростками
асфальты ежедневные его…
Я видел город – он стоял у края…»
Карандаш вздохнул и сломался. Неохотно и тяжело оторвавшись от испещренной мелкими буквами бумаги, Мартынов уперся взглядом в матовый прямоугольник освещенной стены. Не оборачиваясь, понял, – за окном шел первый снег.
Санитар, молодой и, похоже, испуганный – неизвестно, чем больше, - своей миссией или собственной неопытностью, боязливо приподнялся со стула. Мартынов слабо улыбнулся ему.
- Странно, - сказал он, останавливая санитара едва заметным жестом, - странно улыбаться, странно чувствовать себя живым… живущим…
Санитар попятился и присел. Мартынов откинулся на спинку стула и с удовольствием потянулся.
- Не нужно бояться, - произнес он почти беззвучно.
- Разве вы не боитесь? – робко спросил санитар, с трудом выдерживая глубокий темно-синий взгляд.
- Я боялся бы идти куда-то без проводника. Это верно. Но мне повезло – я успел обрести поддержку и руку, которая подхватит меня и на той стороне…
Мартынов улыбнулся еще шире. Прищурился на свет настольной лампы.
- У вас сломался карандаш, - тихо заметил санитар.
- Значит, пришло его время, - так же тихо засмеялся Мартынов.
Оба помолчали, а потом Мартынов медленно поднялся из-за стола, подошел к окну и забрался на подоконник. Упершись лбом в стекло, вздрогнул – холодное. В фиолетовом отражении увидел – санитар замер в напряженной позе, боясь пошевелиться на своей низкой табуретке.
- А ты не бойся, - повторил Мартынов. – Я видел достаточно, чтобы понять: единственное предназначение человеческой жизни – найти любовь. Истинную. Великую. Прощающую. Милостивую. Дающую, что не заслужено, и защищающую от закономерного казалось бы наказания… Я видел столько жизней… Посмотри на город – он полон историй! Только посмотри на него!! Он, словно толстая книга, полон невероятных сказаний, свит из тысяч прерывистых судеб, сложен из замысловатых встреч… Я видел, как вспыхивали и гасли свечи. Как падали деревья. Как пробивался среди могучих корней маленький ручей… Я видел столько судеб… Но над всеми стояла она… Любовь… Я не боюсь. И ты не бойся, - Мартынов почувствовал, что в комнате становится душно.
В подступившем безмолвии оцепеневший и удивленный санитар несколько минут прислушивался к осиротевшей комнате. Вглядываясь в городской туман, Мартынов закрыл глаза, и в сгущающейся внутренней темноте перед ним заплясали строчки его последнего стихотворения.