- Ну хватит запариваться, Надя! Прости меня. Был неправ. Ну что, совсем уже нельзя слова сказать! Мне же было больно! – оправдывался Кройкс, пытаясь пробить брешь в неприступной броне девичей обиды.
- Все, хватит, Кройкс, - рыжеволосая девушка отвела непослушную прядь, развивающуюся на ветру, от глаз. Он молча предложил ей вареной морской рыбки, и это не могло не понравиться подруге, голодающей уже второй день.
После неизбежного примирения Кройкс узнал от Надэль то, что волновало его больше всего на свете. Он узнал о маме. Все, что когда-то читала, увидела в киноленте студии Sonderling produсtion, чуть даже приукрасила Надэль – все это было выжато из ее души несносной губкой по имени Кройкс.
Итак, его маму звали Лития. Такое странное имя дал ей отец, Ирмос, глубоко познавший и любивший неорганическую химию, относившийся к ней с благоговением. Он прекрасно знал, что Литий – это самый легкий из твердых элементов, мягкий, серебристо-белый металл, который легко можно резать даже обычным ножом. Он горит на воздухе ярко-розовым пламенем. Вследствие очень легкой окисляемости встречается в природе исключительно в виде соединений. Литий – прекрасный восстановитель, его атомы без труда отдают свои электроны атомам других веществ, безвозмездно и навсегда.
Ирмос очень хотел воспитать в дочери подобные качества – разумное самопожертвование, доброту и милосердие. Имя «Лития» должно было изначально формировать такой вот «бескорыстный» образ. Так и вышло.
Симпатичная девочка выросла пышной барышней с крупными чертами лица с пепельно – серыми волосами и необычными морскими глазами с темно-синей каймой. Отец не мог налюбоваться на свое создание, которое было не только внешне привлекательным, но и добрым. Она была почти полной его копией: внешне, по имени, воспитанием, неутолимой жаждой знаний, любовью к природе и свободолюбием. Как уже упоминалось, после установленной «непригодности» к медицине она всерьез задумалась, чем бы хотела заниматься в жизни. Ее отец хоть и был «запрещенным», но благодаря своим заслугам его семью не трогали и не разлучали. Мать умерла очень рано после рождения девочки, что опечалило ее детство и юность. После окончания школы, Лития решила пойти на курсы ведущих новостей Интердизайнера, но бесконечная ложь – даже в тренировочных текстах ведущих, привели ее в ужас. «Я учусь говорить неправду? Я УЧУСЬ говорить НЕПРАВДУ?!» - шок вылился в первое серьезное произведение, которое она записала в конце своей толстой тетрадки по выходе из здания Лектория. Написав это эссе, она уже никогда не возвращалась на курсы. С этого отчаянного произведения и началась ее литературная деятельность… и трудная судьба.
Ей многое прощалось за отца. Позже, надеясь на успех в журналистике, она устроилась на работу в единственную в государстве «Трансмировую газету», которая выходила ежеквартально. Читать-то ее и так никто не читал. Может быть, поэтому по выходу ее очередного номера, многие уже забывали, как она называется. Но по мнению ссылающихся на нее журналистов Интердизайнера газета «пользовалась большим и неизменным успехом» в течение вот уже двухсот лет.
За статью «О забвении культуры театра» ее вышвырнули из газеты и пригрозили гонениями. А после чрезмерно благодушного приема Ирмоса у самого Мамона, ненавидящая главаря перевернутого государства Лития приняла решение уйти из дома. Так началась ее самостоятельная жизнь.
«Я не могу осуждать тебя, папа. Ты воспитал меня, ты дал мне все: и рождение, и имя, и воспитание, и кров. Но мне нужна СВОБОДА. Благослови меня напоследок!» - отец понял дочь, как самого себя, и как не жалко было расставаться, он отпустил ее со словами: «Как же я виноват перед тобой! Зачем я воспитал тебя человеком?!»
Человек, едва устроившись редактором на музыкальной программе Интердизайнера, уже через месяц понял, что и здесь нет приюта ее душе. «Какова твоя цель?» – задавали вопрос работодатели от «культуры». «Помогать людям!» - ответ был обескураживающим для тех, кто привык слышать что-то типа «счет в стеклянном-(ой) банке» или «пристроиться в Коалиции».
Ее уволили, но все же она успела собрать деньги на выпуск своей первой книги. «Морские иллюзии» вышли в свет и были распространены бесплатным путем среди «лесных» людей, рабкласса, операторов и инженеров. О книге забыли уже через год. А едва сводившую концы с концами Литию охватила безысходность. Нигде нет места для нее, никто не мог протянуть руку ее книге, чтобы попытаться распространить ее не только в узкой среде ее друзей и знакомых. Многие незнакомые люди восхищались ее книгой и ею самой, но что-то не получилось. Она чувствовала, что что-то не получилось.
Единственное, что ее грело в этом морозном мире для прозрачных неприспособленных к нему душ – это то, что жила она в приморском городе (таком же компьютеризированном и чудовищном, как и другие, но здесь было МОРЕ!).
Да, великое, синее, вечное и никогда не повторяющееся в своем потрясающем постоянстве море… Ее единственная отрада и любовь. А еще письма отца, которые доказывали ложность выбранного им пути, но полные какой-то необъяснимой надежды на завтрашний день и оптимизма в связи с будущим своей дочери.
Однажды она сидела на берегу своего любимого моря в портовой зоне, в очередной раз уволенная с работы, пришедшая сюда, чтобы вдохнуть его соль и набраться сил для того, чтобы не покончить с этим беспросветным существованием.
И вот в тот момент, как однажды Ассоль дождалась своих алых парусов, она, не ожидая, а просто пытаясь жить, вдалеке, совсем на горизонте увидела белый корабль. Он приближался к портовому городу довольно быстро и даже стремительно. И в тоже время достойно и красиво. Вдали представлялся прекрасным лайнером, вблизи оказался обычной шхуной. На старом, но начищенном борту гордо сияли стальные буквы названия шхуны
«S E A G U L L»*
Когда шхуна, принесшая с собой свежий ветер перемен, запах соленой рыбы и брызги океанских штормов, пришвартовалась недалеко от сидящей на скамейке Литии, та поняла, что что-то неладное происходило с ее командой.
Высокий и крепкий смоляной моряк с живыми прозрачными глазами и уверенными движениями сразу привлек ее внимание. Его почти смуглое от нещадного солнца лицо было обветренно нездешними тропическими пассатами и прибрежными портовыми бризами. Оно было по-своему красиво и обычно выражало самоуверенность, переходящую порой в самовосхищение.
Но сейчас оно выражало крайнее беспокойство. Моряк по имени Март (как Лития узнала в последствие) спустился с одним матросом по трапу и, как нарочно, направился прямо к ней – единственной, кто был на берегу в тот миг.
- Простите, мэм! Можете помочь нам? Как найти врача? Заболел наш капитан! – решительно спросил он у Литии, смутившуюся от обращения такого живописного человека.
- На втором этаже морского порта есть медпункт. Давайте я вас провожу. Где ваш капитан? – стараясь тратить как можно меньше слов, сказала Лития.
Уже через минуту капитана Джеймса транспортировали на носилках с трапа корабля. Лития возглавила эту группу, торопясь в здание морского порта, который считался городской достопримечательностью. Архитектор незапамятных времен постарался, инженеры и рабочие руки делали все с любовью, строили «на века». Высокий шпиль прекрасно слаженного здания морпорта, с высокими арками и колоннами, увитыми высокохудожественными виноградными лозами – все это великолепие прошлого не испортили даже многоразовые низкокачественные ремонты, на которые администрация города тратила половину бюджета города Париса.
Из краткого разговора до местонахождения медика, Литии Еве стало понятно, что команда «Чайки» очень беспокоится за своего любимого и уважаемого капитана. Что бравого моряка зовут Март, и он является первым помощником капитана, а так же его крестником. По совместительству. Причем здесь счастливо совпали способности и определенное родство капитана Джеймса и его воспитанника Мартина.
Морские волки предполагали, что у капитана «обычный аппендицит». А это, как правило, не смертельно. Но уже через час после помещения больного к врачу нехорошее предчувствие стало тяготить ждущих у кабинета медицинской помощи. И вот молодой бледный врач вышел к беспокоившимся провожатым с оглушающей новостью:
- Это не аппендицит. Ваш капитан смертельно болен. Рак печени. Степень последняя. Ему нужен уход, надежды уже нет… Простите, мадмуазель и вы, господа, – сказал врач после поверхностного осмотра и экспресс-диагностики. Расстроенная Лития, которая очень сочувствовала обитателям «Чайки», посмотрела на молодого бравого моряка с сожалением. Тот сильно нервничал и даже чуть не напал на молодого медика, но затем как бы в минуту сник и посмотрел за окно, пронзительным взглядом пытаясь увидеть что-то даже за морским горизонтом. Его глаза, такие необычайно красивые и прозрачные, потухли и наполнились горечью в эти минуты:
- Он мне вместо отца, я остаюсь на берегу. «Чайке» придется постоять в порту, - сказал опечаленный Март.
- Его надо попытаться спасти... Мне приходилось ухаживать за больными, я - дочь врача. Как говориться… могла бы помочь. Не мучайте себя и его! Не стоит распускать команду, вы ведь старший помощник капитана! Вам надо держать матросов в порядке и хорошем расположении духа. Вам надо отправиться в море! Поймите, при всех ваших чувствах вам не хватит терпения и сноровки в каждодневной помощи больному. Предлагаю оставить его здесь, в Парисе, – сказала она уверено, со знанием дела.
Марту сразу же показалось, что на эту девушку можно положиться. Показалась надежной, честной.
- Не знаю, что и делать. Рейсов у нас немало сорвется. Но как же он будет без нас! А без моря? Он умрет на суше! Капитану не пристало умирать на больничной койке! – в этот момент он бросил такой гневный взгляд на девушку, что та испугалась его и решила промолчать. Матрос Джек подтвердил слова помощника капитана, обратившись к Литии и как бы оправдывая всплеск негодования Марта: - Не, мадемуазель, он не будет жить на суше, старпом прав…
- Решено! Там ему будет лучше! – уверенно сказал тот, направляясь к двери доктора.
- Постойте, давайте посоветуемся с врачом! Что он скажет. Возможно, его необходимо поддерживать специальными средствами… - взмолилась девушка.
- Она права. Это действительно надо, - матрос стал неким буфером между Литией и Мартом. Тот оценил ситуацию и сдался: - Ладно, пойдемте со мной, мэм! Вы как-то лучше понимаете, что он говорит.
Молодой врач, естественно, стал настаивать на стационарном лечении пожилого человека. Медикаментозные средства должны будут только обезболивать, пытаться уменьшить страдания. В целом, в виду того, что в Северо-Западном государстве столько вообще не живут (от такого сообщения врача у каждого из группы «волосы встали дыбом»), он не настаивает на помещении больного в госпиталь.
Когда руки моряка уже стали сжиматься в кулаки, к ним мягко прикоснулась рука женщины: - Неужели ты не понимаешь, что этот человек – порождение этого государства? – он не ожидал услышать таких слов от малознакомой девушки: - Нам надо купить лекарства, - сказала она, испепеляя медика своим ярко-синим взглядом, который поражал гораздо сильнее кулаков даже очень сильного мужчины.
Март и Джек вынесли носилки, в которых находился пожилой человек, по внешнему виду могущий умереть прямо сейчас. Они молча направились к причалу. Мужчины несли носилки довольно поспешно, как будто суша могла повлиять на капитана только негативно. Моряки напряженно молчали, пока не внесли капитана в шхуну.
- Март! - обратилась к старпому нежная девушка, – два часа назад я взяла расчет. Обожаю море. Медицина чуть не стала призванием. Возьмите меня с собой. Я буду полезна вам! – откровенность и решительность Литии поразили сердце моряка: - Не понаслышке знаю, как это быть рядом с умирающими. Только свободный человек сможет обеспечить ему лечение и покой.
Март, оценивая ситуацию за секунды, еще раз внимательно посмотрел на Литию, как будто бы не видел прежде. Он явно обдумывал все «за» и «против» присутствия женщины на корабле. Моряки – народ суеверный.
Но вот, не без колебаний, решение принято:
- У тебя есть два часа на сборы. Успеешь?