Человека, ближе бабушки, у меня не было. Дело даже не в том, что она меня вырастила. Ее жизнь – одна из миллионов непохожих, но одинаково трудных судеб ее сверстниц, заслуживает того, чтобы о ней знали и помнили. Люди ее поколения, чудом пережив две тяжелых войны, научились никогда не жаловаться и оставаться добрыми. Их судьбы сильно отличаются от судеб людей моего поколения, не знающих ни войны, ни голода, ни страха необъяснимых для нормальной логики преследований. Когда мне кажется, что моя жизнь поступает со мной несправедливо, я всегда вспоминаю бабушку. Она, в отличие от меня, никогда и ни на что не сетовала, ни на кого не надеялась, и всем казалась веселой, озорной и независимой. Мне есть чему у нее поучиться.
Бабушка родилась в уездном городе Симбирске на берегу Волги 27 декабря 1899г по старому стилю летоисчисления, став ровесницей XX века. Жило их семейство в собственном двухэтажном доме мирно и правильно, как и положено всем русским православным семьям. Ее мать, Дарья Николаевна, обученная грамоте и письму через домашнее образование, была домохозяйкой и растила детей. Их родилось четверо, но только моей бабушке удалось дожить до старости и оставить потомков. Ее старший брат умер в возрасте 4-х лет, среднего – Александра, едва успевшего закончить гимназию, похоронили в возрасте 17-и лет, а третий - Иван умудрился вырасти здоровым и добрым. И все было бы прекрасно, если бы в 1935г новые власти, посчитав происхождение Ивана неблагонадежным, его не арестовали и выслали бы в Оренбург, где он и погиб в неизвестности. Реабилитировали Ивана много позже – уже посмертно. Самым последним, поздно рожденным, но желанным ребенком, стала моя бабушка – Татьяна.
Отец семейства - Гавриил Васильевич Хазов, был уроженцем Симбирска. Возможно, по линии отца он имел какое-то благородное происхождение, во всяком случае, происходил из богатой семьи. Известно, что его старший брат наследовал от своих родителей 13 домов с землями в Симбирске. Гавриил Васильевич тоже должен был получить свою долю от отца в форме капитала, но, как и его брат, отцовским наследством воспользоваться не смог: как земли, так деньги его отца - Василия Хазова, были отобраны в пользу Советской власти. Брат Гавриила Васильевича во время революции бесследно исчез - моя бабушка его никогда не видела. В ее семье опасались говорить вслух о родителях Гавриила Васильевича и о его происхождении: в советские времена подобные факты биографии грозили большими неприятностями.
Гавриил Васильевич получил военное и медицинское образование. Двадцать пять лет своей жизни он отслужил в Царской армии в качестве военного фельдшера в госпитале Симбирска при строительстве моста через Волгу - существующего и по сей день знаменитого Ульяновского моста. После увольнения из армии, Гавриил был награжден за службу государственной пенсией и получил право учить своих детей в дворянских учебных заведениях. Имевший к этому времени уже большую семью, он содержал ее за счет частной медицинской практики. По рассказам бабушки, в их частном доме проводился прием больных, в том числе, и крестьян, приезжавших из окрестных деревень. Гавриил Васильевич назначал и сам приготовлял им лекарства: толок и смешивал порошки, готовил пилюли. Дарья Николаевна не работала, занимаясь детьми и хозяйством.
Брата Ивана, как отлично успевающего гимназиста и человека, имевшего незаурядные способности в точных науках, после окончания обучения взяли в Юнкерское военное училище, из которого он в 1918 году вышел офицером и был командирован в армию Колчака. Этот факт впоследствии сыграл трагическую роль в его судьбе. Прибыть к месту назначения Иван не успел, так как его будущая часть была уже разгромлена Красной Армией. Единственный портретный снимок Ивана в форме офицера царской армии в нашей семье старательно прятался. Оберегаемый бабушкой, он пережил две войны и блокаду и сохранился до наших дней. Фотография брата в белогвардейской форме представляла тогда серьезную угрозу семье: любые не рабоче-крестьянские сословия подвергались у нас репрессиям.
Бабушке повезло чуть больше. Она получила отличное по тем временам женское образование: обучалась в Мариинской женской гимназии Симбирска, которой тогда руководила Вера Васильевна Кошкадамова. Эта гимназия ныне известна благодаря открывшемуся позже факту: тридцатью годами раньше в ней обучался бабушкин земляк – Володя Ульянов. Помимо основных предметов, включенных в обязательное гимназическое образование, там изучали и языки - французский, немецкий, греческий и латынь, обучали Закону Божию, рукоделию, танцам и хорошим манерам. После гимназии бабушка поступила на первый - общий - курс филиала Казанского университета, где проучилась около года и, видимо, там же познакомилась со своим будущим мужем.
После 1917 года в Симбирске все пошло вверх дном. Несколько раз сменялась власть, рушился привычный порядок жизни. Богатые и зажиточные владельцы усадеб насильно изгонялись с насиженных мест. В городе начался голод и безработица. Бабушкина семья богатой не считалась: у них не было наемного труда, но жить одной только врачебной практикой, разъезжая по деревням к больным, в те годы было уже сложно. Двухэтажный дом в Симбирске на улице 2-ой Курмышок, где родилась моя бабушка, пришлось продать.
Семья переселилась в государственную квартиру на Всехсвятской улице. С 1919 года Иван воевал уже в частях Красной Армии, где он познакомился со своей будущей женой – Марией Загорской, работавшей санитаркой при военном госпитале под Петроградом. Вскоре они поженились. В Симбирск на постоянное проживание Иван Гаврилович больше не вернулся.
В Симбирске в это время перестали выделять средства не только на содержание преподавателей университета, но и на отопление учебного здания, занятия прекращались, а студентов распускали. Бабушка, устроилась на работу в книжное городское издательство. В 1921 году она вступила в церковный брак с Василием Михайловичем Савельевым, студентом 3 курса филиала Казанского университета. Церковь в Симбирске, в которой она венчалась и где крестили ее и ее родителей, чуть позже, на бабушкиных глазах, была зверски разрушена. С религией в те годы уже боролись повсеместно, но особо рьяно и в первую очередь - на родине идейного вождя и вдохновителя этой борьбы.
Василий Михайлович Савельев – мой дед по матери, был сыном владельцев большого симбирского дома с садом - Михаила Степановича Савельева и его жены Евфросинии Васильевны. Вспоминая о своем первом замужестве, бабушка упоминала, что за нее «отдали пять возов приданого», когда отправляли ее, единственную дочь, в их богатый савельевский дом.
Евфросиния Васильевна Савельева, мамина бабушка со стороны отца, среди моих предков оказалась фигурой неординарной. Моя мама, никогда ее не видевшая, очень похожа на нее - и своим трудолюбием, и хозяйственностью, и вздорным характером. Евфросиния Васильевна являлась полновластной хозяйкой одного из лучших в Симбирске фруктовых садов, который, как и дом, она одна содержала в образцовом порядке, обеспечивая своим трудом достаток в семье. Она не только могла организовывать других, но практически все умела делать своими руками - работала с удовольствием. Еще больше она любила «пилить» ближних, придираясь к ним, где надо и не надо: «насмерть заедала своего мужа брюзжанием», - вспоминала бабушка, «точно, как моя дочка!».
Василий Михайлович, судя по всему, тоже умел себя прокормить: сначала он организовал в городе предприятие по изготовлению и продаже мыла, потом устроился работать бухгалтером государственного предприятия «Главсоль» в Симбирске. Вскоре после женитьбы он узнал о том, что будет отцом. Моя мама, родившаяся от этого брака, видимо, пошла в именно в его породу. Белозубая, крепкого славянского телосложения, светловолосая, с пухлыми красивыми губами и большими голубыми глазами, мама мало похожа на мою бабушку – миниатюрную, стройную красавицу с чуть вьющимися пепельными волосами и темно-карими глазами, - подвижную и легкую, всегда имевшую очень прямую, горделивую осанку.
Мамин отец - Василий Савельев, в семейной жизни оказался ненадежным, он постоянно разъезжал по Заволжью, ввязываясь в различные авантюры, и не уделял должного внимания семье. Бабушка его вольного поведения терпеть не стала и, как человек гордый и решительный, оставила все свое приданое мужу и, несмотря на ожидание ребенка, в чем была перебралась из его богатого дома в маленькую квартирку своих родителей. В 1927г бабушка окончательно оборвала с мужем отношения, из гордости даже не пожелав принимать от него помощи на содержание дочери, а потом вышла за другого – по любви и согласию.
В семье второго мужа бабушке было не сладко – после просторного родительского дома она оказалась в тесной и чужой квартире, где кроме отчима, жили еще две семьи его братьев, все с детьми. У нее не было своего укромного угла, а маленькой маме, попавшей к чужим людям в качестве бесплатного приложения, очень не доставало ласки и внимания. Бабушка днем работала, а по вечерам помогала семье шитьем и готовкой. Жизнь в Симбирске, позже переименованном в Ульяновск, была голодной и трудной, всем тогда не хватало самого необходимого, но в большой семье прокормиться было все-таки проще.
После окончания Гражданской войны из армии вернулся бабушкин брат - Иван Гаврилович. Он окончательно поселился со своей женой Марией в Ленинграде, в большой коммунальной квартире по Апраксину переулку. В Ленинграде дядя Ваня устроился на работу главным механиком цеха Ленинградского завода «Пневматика».
Его жена - тетя Маша, была доброй, веселой и компанейской. Именно ей каким-то образом удалось перетащить из голодного Ульяновска всю нашу семью - мою бабушку с мужем и дочерью и обоих бабушкиных родителей - в освободившуюся в их доме комнату. Великий переезд нашего семейства в Ленинград произошел 23 марта 1932 года, когда моей маме было 8 лет от роду. С этого дня они стали жителями Ленинграда, а моя бабушка, единственная из всей некогда большой семьи Хазовых, продолжила историю нашего рода уже на ленинградской земле. В тот же год, от болезни сердца в возрасте 77 лет умерла Дарья Николаевна. Похоронили ее на Духовской аллее Смоленского кладбища, недалеко от церкви. В 1935г дядя Ваня, несмотря на его долгую службу в Красной армии, был арестован как бывший офицер Армии Колчака и выслан вместе с женой и отцом на поселение в Оренбург. Там в Оренбурге в 1937 году мой прадед, Гавриил Васильевич скончался. Как и когда умер дядя Ваня, находящийся в Оренбурге в заключении, мы так и не узнали. Реабилитировали его посмертно только после 1962 года, когда тетя Маша, получила, наконец, разрешение вновь поселиться в Ленинграде. Комната в Апраксине переулке, где она жила до войны с мужем, была уже занята другими людьми. На основании документа о реабилитации, в качестве великого одолжения власти все-таки выделили ей крошечную комнату в коммуналке, недалеко от Литейного, где она и прожила одна до конца жизни, больше не выходя замуж. Детей с Иваном они завести не успели.
Чем оказались виноваты все эти – честные, работящие и законопослушные люди, которых советская власть выкинула из своих, построенных собственными руками крепких домов? За что держала их в вечном страхе ареста только потому, что они не были ни нищими, ни бездельниками? Эта власть, сполна попользовавшись их трудом и верностью, в итоге наказала их, сослав из родных мест в неизвестность, предварительно обокрав и измучив, а потом, наконец, все же простила – уже посмертно, подарив разрешение прописаться на нескольких метрах коммунальной квартиры в родном городе, чтобы там еще раз все начать с нуля. Начинать с нуля нашей семье приходилось многократно.
Слышала ли я когда-нибудь жалобы со стороны этих людей? Нет. Все те, кого мне удалось застать живыми, и те, о ком я знаю только по рассказам бабушки, вспоминаются мне веселыми и нисколько не озлобленными, полными надежд на лучшее. Это отличие того поколения от нынешнего, особенно ясно понимаешь, когда слушаешь бесконечные претензии к нынешней жизни моих современников, имеющих несоизмеримо больше того, что составляло счастье для моих предков, и в отличие от них – ничего существенного еще не потерявших.
А потом началась Великая Отечественная. Бабушкин муж - мамин отчим, с ее началом ушел на Ленинградский фронт и через два года пропал там без вести. Последнее письмо от него бабушка получила в 1942 году. Кроме мамы, так и не успевшей из-за войны закончить десятый класс, у бабушки больше не было никого – на всем белом свете!
После войны бабушка и мама не стали теми, кто сейчас числится в почетных списках «Участников войны» и «Ветеранов тыла», дающих им право на получение льгот. Они попали в блокаду, где архивы с их документами попросту сгорели. Ни мама, ни бабушка не любили говорить об этом ужасном для них испытании – слишком тяжелым оно было. Не мне судить их за то, что не рассказывали. Но я точно знаю: то, что они выжили там, как и то, что в итоге я все-таки появилась на этот свет – несомненное чудо.
Чудом оказалась и удачная эвакуация обеих женщин из умирающего города в 1943 году. В ту весну лед уже сильно таял, грузовики, нагруженные ослабленными ленинградцами, по колеса уходили в воду, женщины в кузове плакали и кричали в голос, что их везут топить. Мало кто из них тогда верил в свое счастливое спасение. И, все-таки, Ангел-хранитель нашу семью уберег: мамин грузовик не попал под прямой обстрел и не пошел ко дну, как это произошло со многими машинами их колонны. Он все-таки достиг места своего назначения. Больше того, в наш дом в Ленинграде не попала бомба, что позже позволило семье вернуться в него после эвакуации, и это было уже третьим чудом.
Местом эвакуации из блокадного города стал Ульяновск, где мама - еще школьница, девчонка, устроилась военный завод, выпускающий патроны. Вскоре ее назначили бригадиром цеха. Рабочий день длился на заводе по 12 часов, работали практически без выходных, в две смены. Бабушка постепенно восстановила силы после страшной дистрофии и вскоре уже сама устроилась на другой номерной завод Ульяновска, где шили парашюты. Это дало им возможность иметь и отоваривать рабочие карточки.
После эвакуации мама вновь вернулась по вызову в Ленинград в мае 1944 года, мобилизованная на восстановительные работы: в городе необходимо было убирать мусор и расчищать завалы разрушенных зданий. Все личное имущество моих родных женщин помещалось в один чемодан. Наша маленькая комната в банковском здании дома в Апраксине переулке сохранилась, но мебель почти вся была сожжена, а в окне (огромном, во всю стену) не осталось ни одного стекла. Мама в течение целого года на свою студенческую стипендию покупала по одному стеклышку, чтобы заменить им фанеру, которой было зашито окно. Бабушка вернулась в Ленинград из Ульяновска в 1945 году и сразу же устроилась на работу в троллейбусный парк на улице Решетникова.
Когда я родилась, моей бабушке не было еще и пятидесяти. Она даже пенсионного стажа себе не выработала. С ее внешностью, воспитанием и характером, она вполне могла бы еще раз выйти замуж и обрести свое собственное личное счастье. Как много я встречаю в наше время бабушек, не желающих лишать себя свободы и заслуженного отдыха по выходу на пенсию ради родившихся внуков! Но моя бабушка была другой. Она, не задумываясь, взяла на себя все попечение обо мне, позволив маме спокойно работать по специальности и строить свою семейную жизнь. С самых моих первых дней и до самых ее последних, она оставалась мне опорой, другом и союзником. И при этом никогда ни на что не жаловалась.