В 1825 году Гёте, удивляясь и огорчаясь, замечает, что наступило время, когда «все хотят… не наслаждаться уже созданным, но непременно творить свое… Многие молодые художники никогда бы не взяли в руки кисти, если бы вовремя узнали и поняли, что создал такой мастер, как Рафаэль.» В следующем году, как бы продолжая ту же мысль, он добавляет: «Но знай я тогда так же точно, как знаю теперь, сколь много прекрасного существует уж в течение тысячелетий, я не написал бы ни единой строки и подыскал бы себе какое-нибудь другое занятие.»
Странный взгляд, – если не своего рода кокетство, – прославленного мэтра на место искусства в жизни! В этом есть какая-то статика, какая-то бездвижная законченность представлений о мире. Как будто заранее известно, что роли в жизни распределены, машина заведена и остается только исполнять извне тебе навязанную функцию, а все идет само собой. Прекрасные книги давно написаны, и тебе следует лишь наслаждаться их перечитыванием в промежутках тачания своих сапог…
Но для соблюдения полной гармонии в этой идиллии ты обязан, читая Гомера или Библию, быть как минимум древним греком или древним евреем…
В 1829 году он отмечает еще одну, негативную по его мнению, особенность времени, как бы в развитие той же темы. Это – «погоня поэтов за оригинальностью, странная уверенность, что каждому надлежит проложить новый путь». Логика выдержана: если лучше читать, чем писать, то, взявшись писать, лучше писать неоригинально, оставаясь таким образом все тем же любителем искусства, а не творцом. Творцов и творчества уже «достаточно» – для «воспитания» человечества. Как «достаточно» и религий и религиозных откровений. Дело за малым – человеки должны все это воспринять и образоваться…
Увы, так как глубоко воспринимать возвышенные предметы человечеству, занятому повседневной рутиной, некогда, то нешекспирам и негомерам остается стать начетчиками и в искусстве и в религии. Но что же делать, если иным из нас это ужасно скучно и мы, в жизни хоть раз коснувшись прекрасного, начинаем упорно мечтать о том, чтобы стать Шекспиром или Христом…
В юности у меня тоже бывали моменты сомнения: а стоит ли браться за перо, если ВСЁ уже написано? Ведь лучше Гёте-Шиллера не напишешь, так чего людей смешить? Сиди смирно, не рыпайся. Учи стихи наизусть. Вероятно, веймарский старец одобрил бы этот ход мыслей. Но я бы назвал эту гётевскую статическую эстетическую вселенную докоперниканской. Гёте – это эстетический Птолемей, который еще не знает, что за пределами его тесного мира каждый человек это не только и не просто жалкая попытка, но и книга, и звезда, даже если ей и не удается так ярко проявиться и вспыхнуть, как Рафаэль.
29 мая 2008