Говорят, что литературу можно лепить из чего угодно. Как известно, сюжетов чуть больше ста и все они уже миллиарды раз писаны-переписаны. И давно уже не важно «что?» и почти уже не важно «как?». А все равно пишем, переписываем, перепереписываем…
Возьмем, например, снег. Вон он за окном маячит.
Что мы знаем о снеге? Он кружится, летает, напоминает белых мух и пушистым ковром покрывает. Фу, пошлятина. Нужно чего-то посвежее.
Ну, например, сравнить его с пухом, летящим из рваной подушки облаков или с помехами по телевизору или с мыслями автора на третий день запоя или с белыми рыбками в огромном аквариуме. Хотя, кто-то, наверняка, это уже сделал. И не раз.
Так в чем разница? Вот снег. Он пушистый? Пушистый. На ковер похож? Похож. Покрывает? Еще как! Так в чем проблема?
Пойдем дальше. Что интересно каждому писателю прежде всего? Ну, конечно же, он сам. Под видом лирического героя. Он может быть совсем не лирическим, а вполне наоборот – прозаическим, брутальным, нетрезвым или даже психически нездоровым. Просто так принято говорить, что он лирический.
Что он делает со снегом? Скорее всего, он на него смотрит. Может, конечно, лепить, но это в детскую прозу. Итак, он смотрит. Допустим, в окно. Из скромной холостяцкой комнаты, полуразрушенной многодневной попойкой квартиры, окруженной рыжими соснами дачи, роскошного пентхауза.
Что-то у него может быть в руках. Томик Цветаевой мы решительно отправим в женскую прозу. Нечего ему у нас тут делать. Хотя автор этих строк в реальности вполне мог бы оказаться у заснеженного окна с томиком Цветаевой, но в написанном виде подобная ситуация выглядит почему-то глупо.
Под снег хорошо идут напитки. Чашка кофе (да-да, именно так - крепкого и ароматного и нечего тут морщиться) или чая, бокал глинтвейна (хотя может быть его тоже к Цветаевой?), стакан водки. Если водки, то стакан должен быть очередной. Одинокий стакан водки выглядит как-то незаконченно.
Вот наш лирический герой смотрит на снег, попивает свое кофе-водку и что? Скорее всего, грустит. Потому что к каким-то прагматичным соображениям или безудержному веселью снег как-то не располагает. Хотя фраза «Василий Петрович смотрел в окно на падающий снег и дико хохотал» могла бы вызвать определенный интерес у читателей.
Можно еще что-нибудь задумчиво повспоминать. Как много лет назад примерно в таких же климатических условиях, он… Дальше возможны варианты. Целовал холодную щеку любимой. Смотрел, как расплывается по сугробу красное пятно его крови. Бежал, задыхаясь, за уходящим поездом. Рванул из-за пояса маузер. Отморозил себе мякоть ноги.
Ну, посмотрел, ну, нацеловался, ну, остался без полужопия… Что дальше, товарищи-писатели? Ага, можно еще кого-то ждать. Даже нужно. Потому что именно другой персонаж, столкнувшись с нашим лирическим героем, создаст импульс для дальнейшего развития сюжета.
Тут у нас открывается большой простор для фантазии. Хотя первое, что приходит в голову, это, конечно женщина. Красивая. И вот за окном снег пушистится ковровым покрывалом, а лирический герой с красивой женщиной вытворяют разные приятные штуки.
Звучит заманчиво, но писать об этом совсем не хочется. Уж сколько этих красивых женщин приходило на книжные страницы со своими надеждами, эмоциональными потребностями и житейскими проблемами? Миллиарды! А с ними все равно делали одно и то же. Им, может, совсем этого и не хотелось. Но куда деваться персонажу от сексуально озабоченного автора, скрывающего свое истинное «я» под маской лирического героя?
Так что мы по этому порочному, во всех смыслах, пути не пойдем. Мы будем ждать кого-то другого. Собутыльника со звенящими пакетами, подельника с добычей, судебных приставов, которые будут описывать имущество нашего пентхауза, жену с работы, чтоб приготовила ужин, сантехника, в конце концов.
И вот, снег покрывается ковровой пушистостью, а судебные приставы жадно шарят по пентхаузу, жена жарит картошку, сантехник ковыряется в говне, подельник отстирывает окровавленные штаны, собутыльник судорожно режет колбасу… Хорошо! Движуха пошла!
Тут нужен диалог. «Когда за окном такой снег – задумчиво говорит лирический герой – жизнь кажется бессмысленной и тягостной суетой». И слышит в ответ:
- Диван-кровать, из натуральной кожи, раскладной, одна штука.
- За дру-зей! Нужно еще обязательно выпить за друзей!
- Тебе с луком пожарить, или без лука?
- Не знаю, че и делать, баблос весь в кровянке.
- Тут, командир, говна, как грязи.
- Котик, иди же ко мне, я вся горю.
Так я не понял, откуда взялась женщина? Да еще и красивая! Женщина, кто вас звал? Возьмите вон томик Цветаевой, бокал глинтвейна и идите отсюда.
Хороши еще бывают детали, какие-то мелкие незуразности, которые замечает лирический герой и которые позволяют придать индивидуальность персонажам.
У него бородавка на лбу напоминает третий глаз (о собутыльнике). А они ведь отводят глаза, им стыдно за то, что они делают (о судебных приставах). Он только что убил человека, а у него такие смешные трусы, в цветочек (о подельнике). Мы живем с ней уже пятнадцать лет, а я до сих пор не замечал, какие красивые у нее мочки ушей (это, понятно, о жене). Вот он сантехник, простой роботяга, а что у него в брезентовой сумке делает томик Цветаевой? Тем более что его должна была унести красивая женщина? Кстати, вот и она. Уйди, я сказал!
Так, сюжет забуксовал. Как автомобиль в покрывале, которое ковровым снегом пушится вокруг. Нужен неожиданный поворот. Какой-то новый ракурс. Например, так…
Судебные приставы оказались бандой, которая грабила роскошные петхаузы, но лирический герой с помощью сантехника и собутыльника, каковые на самом деле были милиционерами под прикрытием, их повязали. А жена (майор МВД, между прочим) успела настичь красивую наводчицу с томиком Цветаевой под мышкой.
Сантехник оказался любовником лирического героя, и вынужден был залезать с головой в унитаз чтоб их не заподозрила жена. Но она все равно застукала, потому что заранее установила в доме камеры скрытого наблюдения. Так что зря парень рылся в говне.
Собутыльник, в свою очередь оказался любовником жены, который совсем не собирался жрать с лирическим героем водку, а совсем даже наоборот – собирался повыделывать всякие штуки с его женой. А он так не вовремя вернулся из командировки, но не сразу обратил внимание, что его жена и его собутыльник почему-то голые.
Подельник (эх, гулять, так гулять!) на самом деле оказался инопланетным пришельцем, который внедрился в тело землянина чтобы добыть могущественный артефакт, спрятанный в томик Цветаевой. Хорошо, что красивая женщина (блин, она все время норовит вернуться) тоже была инопланетянкой, но совсем с другой планеты и помогла лирическому герою.
Жена оказалось родной сестрой жены лирического героя, она была влюблена в него с детства и, задушив свою сестру мохеровым шарфом, заменила ее. Но лирический герой обратил внимание на то, что у нее, в отличие от его жены, не проколоты мочки ушей. Подумал-подумал и решил не париться по этому поводу. Тем более, что готовит она лучше, чем предыдущая.
Так, что-то мне надоела вся эта банда. Они шумят, галдят, шастают по квартире, пахнут, некоторые даже воняют, а за окном такой снегопад пропадает. Так хочется посидеть в тишине, посмотреть на белых насекомых, погрустить, повспоминать, попить кофею.
Ну ка, персонажи и персонажихи, идите все сюда. Жена, я не люблю тебя больше, убирайся отсюда со своей картошкой! Собутыльник, я тебя давно раскусил, ты изменил мне с моей женой (или наоборот, это неважно) так что выметайся, тем более, что водка уже кончилась. Приставы, давайте сюда опись, я распишусь и прощайте. Сантехник, вот тебе пятьсот рублей, отдай Цветаеву и свободен.
О-о-о, как хорошо. Тишина. Ковер за окном медленно кружится и опушает собой все окрестные покрывала. Красота и покой. Хочется чего-то возвышенного и волшебного.
Женщина! Эй, ты где? Я точно знаю, далеко ты уйти не могла. Бери свой глинтвейн и иди сюда.
Хочешь, я почитаю тебе Цветаеву?
***
К чему я все это? Да фиг знает. Сидел у окна, шарил про Прозе.ру, смотрел на падающий снег, пил кофе, скучал по красивой женщине и все это как-то соединилось в одной, отдельно взятой голове.
В конце концов, литературу можно делать из чего угодно. Хоть из говна.
Так, что мы знаем о говне?