Вот, Юленька, мы гуляем по букинистическому: сперва в отделе научной литературы, потом нам становится скучно, и мы листаем какой-то глянец, разглядываем настенные календари, дурачимся. Ты со своей новой стрижкой напоминаешь мне юную француженку, губы твои сейчас так расслаблены, а лицо, руки, шея наполнены юношеской живостью. Я не дотронусь до тебя, боюсь спугнуть всю эту весну – пышная юбка с аккуратными полями, спокойствие лиловых локтей, широкие, но по-девичьи робкие, бедра. И пусть даже, все это в моем воображении, ты родна мне как сестра, горяча со мной как юная любовница. Как только я отпускаю тебя, тоска набрасывается на меня, словно зверь голодный, и я, конечно же, проигравший в этой борьбе.
Вспоминается мне та весна. Я сижу за своим письменным столом из темного дерева, что-то чиркаю на желтой бумаге, и сквозь приоткрытое окно, сквозь грязные жалюзи греет моё ухо еще зимнее, хотя по-весеннему щедрое, солнце. И состояние такое больничное (ноги ватные, сухие губы, покрытые белой пленкой, красный «лаки страйк» раздирает горло), я, как человек, отбывающий свои последние дни в лечебнице, как больной, ждущий возрождения.
А вечером я возвращаюсь с очередной дружеской попойки. Состояние, честно говоря, ужасное. В метро душно; едешь от конечной до конечной и, кажется, нет конца этому маршруту. Люминесцентные лампы трещат, на тебя дышат тяжелым воздухом человек сорок. До этого я курил с несколькими милыми парнями какую-то дрянь, и от того, обычный пот на моем лбу кажется чем-то клиническим, невероятным, но я утешаю себя, что мне всего лишь жарко – не более. Жарко, жарко, жарко… Двери вагона открываются. И спокойствие я обретаю лишь тогда, когда уже проваливаюсь в уютную кровать, в чистые одеяла, простыни подбрасывают меня к потолку, и я вижу свой первый сон. Там ты.
Той весной мы виделись очень часто, а когда ты не звала меня к себе, я писал глупые рассказы и шатался по прокуренным квартирам, пил водку, смотрел дешевые фильмы с подругами. Как-то я пришел к одной из них, к той, которую особенно люблю. Сначала мы просто курили, пили кофе и слушали радио, потом она накинула на плечи халат и побежала за водкой в ближайший магазин. Наверное, от скуки. Пока ее не было, я начал лазить по карманам ее пальто, листать фотоальбомы (интимные, те, что она прятала под матрасом), перебирать книги в шкафу – нашел какой-то сборник рассказов, прочел третий по счету – не понравилось.
Но все равно, в этих воспоминаниях весны прекрасны лишь те моменты, что я провел на твоем диване, нежно поглаживая светлую голову, у тебя в прихожей, снимая туфли, у тебя в душе, смывая твой запах.
Ты, Юленька, была такой любознательной оборванкой, как маленькая Алиса, притягивала к себе – твой похотливый взгляд и это желание всех соблазнить. Фарфор круглого лица, неаккуратность рук (ногти сострижены, как у мальчика, крошечные бородавки, мозоли), густые брови и белый воротничок – все это умиляло и злило меня одновременно. Есть юные девочки, которые нравятся зрелым мужчинам, и они совсем по-взрослому корчат лица, ломают пальцы и принимают все приглашения в гости, стреляя кукольными глазами. И ты была такой.
Если бы мы были уверены в конце света, мы бы не боялись его. И вот, сегодня я встал после обеда, голова гудела, кровоточили, непонятно откуда взявшиеся, царапины на шее. Пока чайник кипит, я, смиренно стоя возле окна, убиваю тебя в своей голове. Вот они, багровые пятна на моей ночной рубашке, твое лицо уже не так красиво с кровавым ртом, и тело синее не так манит. Устав от бездействия, я сворачиваю тебя в ковер, немного паникуя, целую на прощание. Кидаю тело в багажник, как во всех этих фильмах, и везу на озеро. Стоп, у нас в городе нет озера. На речку. Нервно курю на берегу, бычки кладу себе в кошелек (лишние улики ни к чему), выворачиваю тебя из кокона ковра, скидываю в холодную воду, утираю руки о карманы джинсов, сажусь в машину. Еду спокойно, не превышаю скорость.
Как все просто в хмельной голове – оп, и нет любви. Надо меньше пить. Закипел чайник.