Безмятежность ночи нарушал лишь редкий грохот заблудившегося во времени трамвая. В небе умирающий тощий месяц стыдливо кутался в облаках, пытаясь скрыть свою болезненную желтоватую худобу. Тускло поблескивали редкие звезды, молча наблюдая за людьми и бесстыдно заглядывая в неосвещенные окна.
Он стоял на трамвайной остановке. Красавчик, ничего не попишешь. Загорелый брюнет с обнаженным торсом, рельефный живот, с четко очерченными кубиками пресса, улыбка во все 32 сахарно-белых зуба. Случайные прохожие, спешащие в тепло и уют своих кроватей, вопреки ожиданий смотрели на него с недоумением. Столь откровенный образ ранним колючим мартом вызывал лишь зябкое поеживание.
На противоположной стороне, кутаясь в плед, сидела она. Тонкие пальцы с идеальным маникюром сжимают дымящуюся чашку. Серо-зеленые глаза задумчиво вглядываются в даль, куда-то мимо загорелого мачо, который всем своим видом силился привлечь ее внимание.
Рассеялись предутренние сумерки, погасли фонари, улица наполнилась грохотом и звоном трамваев, щебетанием птиц, болтовней и ворчанием людей.
У трамвайной остановки остановился "каблучок", двое в форме достали инструменты, проворно отчистили стеклянную остановку от птичьего помета, клейстера и просто грязных брызг.
Первое весеннее солнце заиграло на чистых стеклах остановки. Двое поменяли рекламные плакаты: вместо мужского белья повесили шампунь, вместо кофе - станок для бритья.
Мачо и Задумчивую свернули в рулоны и убрали в "каблучок".
А что? Весной даже рекламным плакатам хочется любви!