Мой отец называл меня Таточкой.
Мыл мне ноги, чинил сапоги.
Дюже грубые штопки-заплаточки
Как иконы, меня берегли.
Мать всё блажила искру бесовскую.
То отрадой звала, то свиньёй.
Уж три года, как в синь августовскую
Я скорбя положила её.
А сестра отражением в зеркале
Вдруг решила меня укорить.
Да и что ж - будь хоть змейкой, хоть зверкою,
Научу, как умею, любить.
Детки малые кликали матерью,
Всю до крохи сметая еду.
Да ворчали порой, коль на скатерти
След от вымени жирный найдут.
Добрый муж называл меня сукою,
Окуная в весеннюю грязь.
И не вспомнив при том, что уж внуками
Осчастливить его собралась.
Ты бы мог называть меня - Солнышком,
Как во сне совершалось одном.
За слова эти просто до донышка
Был бы вылизан светлый наш дом…
Серебром лишь просыплется древним
Надвисочная жгучая прядь,
Спрячусь в тихой забытой деревне,
Где совсем ничего не слыхать.
Зацепившись руками за гряды,
К изначальному слову прильну.
Вместо боли и памяти кряду
Буду слушать земли тишину
Лишь Она б, накосивши до хрустей
Золотых одуванов орду,
Не решила б до сроку, что в грусти
Вдруг к костлявой груди припаду.
Подойдёт, опираясь на древко,
Светом солнечным выщерив сталь.
«Вижу, вроде хорошая девка!
Поднеси-ка чего, коль не жаль!»
Да в поклоне за жбан с простоквашею,
Утомившись от летних хлопот,
Опершись на забор недокрашенный,
Долгожданной меня назовёт.