6. ГОРЬКОЕ
Мама в очередной раз везёт меня к бабушке. Она идёт по тротуару крупными мужскими шагами, и я едва успеваю за ней. Она явно куда-то опаздывает и поэтому злится. Я чувствую себя виноватой и стараюсь не отставать. Она то и дело оглядывается на меня и громко кричит: "Ну что застряла, кобыла?! Не ребенок, а наказание какое-то!"
Я стараюсь идти быстрее, потому что не хочу быть наказанием для мамы, но не могу, потому что очень хочу в туалет. Я сжимаю в себе всё, что только можно сжать в разбушевавшемся организме, уговариваю себя, что до бабушкиного дома осталось совсем чуть-чуть, но мне уже ничего не может помочь… Мама смотрит на мои коричневые чулки в мокрых разводах и со всего маху шлёпает рукой по щеке. Я останавливаюсь посередине дороги и, задыхаясь от обиды и несправедливости, хватаю ртом горячий асфальтовый воздух.
– А ну пошла! А то придушу! – рычит мать, толкая для ускорения в спину. – Я спотыкаюсь и... падаю на асфальт. Кровь из разбитой коленки ручейком течет по ноге.
Мать хватает меня за воротник и чуть ли не волоком тащит до бабушкиного подъезда. Там, между лестничными пролётами, она колотит меня до тех пор, пока я не перестаю рыдать.
7. РОДИТЕЛИ
Мне 12 лет. Родители развелись. Мне жаль отца и чуть-чуть маму. Почему чуть-чуть? Наверное, потому, что я люблю её меньше. Отец у меня добрый, умный и страшно несчастный. Мама красивая, шумная и тоже несчастная, но по-другому. Я это чувствую, но не могу понять, почему. Ведь отец так любит её. Мама никогда не понимала его, а он старался. Но чем больше он старался, тем больше она не хотела его понимать. Наверное, они были слишком разные, чтобы жить вместе. Папа был философом по натуре, а по специальности техником рентгеновской аппаратуры. А что такое философ без образования в советское время? Псих или враг, ищущий смысла там, где его искать не положено.
Папа запил. Мне стыдно. Он приходит ко мне раз в неделю, приносит всякие вкусности и смотрит в глаза, как побитый пес. Мне стыдно смотреть в его по-собачьи преданные глаза.
– Не пей, папочка, – говорю я ему.
Он целует меня в макушку и клятвенно обещает, что больше не будет. Но наступает новый день, и всё начинается снова.
8. БОЛЬНОЕ
Я в третьем классе. Мы идем в кинотеатр на коллективный просмотр нового широкоформатного кинофильма. Я должна быть дома ровно в четыре часа, потому что сегодня мы с мамой идем к стоматологу. Перед сеансом нам показывают журнал о вреде алкоголя, который затягивается на полчаса. И я естественно опаздываю к назначенному сроку.
Мама думает, что я забыла про стоматолога и бессовестно вру про какой-то журнал. Но я не вру, я честно рассказываю все, как было: как я отпрашивалась у учительницы, чтобы она отпустила меня, но двери в зале кинотеатра были закрыты на ключ.
Что было дальше – лучше не вспоминать, такого унижения я ни испытывала никогда в жизни. Мать всю дорогу пинала меня, как нашкодившую собаку, и орала на всю улицу, обзывая плохими словами. От ее тычков я то и дело падала на асфальт, разбивая в кровь колени и локти. Но это не останавливало ее, она поднимала меня и продолжала лупить. Люди, шедшие нам навстречу, пытались усовестить ее, но от этого она била меня еще больнее. Мне было так стыдно за нее и за себя, что я почти не чувствовала боли. Зайдя в поликлинику, она повела меня в туалет, вымыла лицо, локти, коленки, и как тряпичную куклу, поволокла к врачу.
9. ШКОЛА
Школа. Радужные три года. Я учусь на одни пятерки, все предметы даются мне очень легко, кроме математики, по которой у меня жиденькая четверка. Закончив начальную школу почти на одни пятерки, я перешла в среднюю. С этого момента моя жизнь превратилась в сущий кошмар.
1-й урок математики.
Раскрыв рот, я слушаю новую учительницу. Она нравится мне. У нее красивый костюм, прическа, как у артистки, и говорит она так замечательно... Я внимаю каждому ее слову и соглашаюсь со всем, что она говорит.
Мне так нравится эта учительница, что я даю себе слово исправить четверку по математике на пятерку. Но проходит неделя и… страшное разочарование постигает меня. Математичка падает с воздвигнутого мною пьедестала в тартарары, а вместе с нею летят мои представления о справедливости.
А началась эта история так.
- Леликова, к доске, – четко произнесла математичка фамилию худенькой девочки, сидевшей на первой парте.
Леликова вскочила с места и, как на пружинках, попрыгала к учительскому столу.
– Домашнее задание сделала?! – свысока посмотрела на нее математичка.
- Да, - захлопав ресницами, чирикнула Леликова, и положила на стол тоненькую тетрадь.
- Напомни, что было задано?
- Две задачки и пример, - затряслась вместе с коричневыми бантами Леликова.
- Бери мел и пиши, что стоишь?! – грозно посмотрела на трепещущее создание учительница.
- У меня одна задачка с ответом не сходится, - Леликова прижала тетрадку к груди.
- А говоришь, сделала, - недовольно фыркнула математичка. - Врушка какая! Время драгоценное у класса воруешь. А, ну, давай дневник! Два!
Леликова захлопала жиденькими ресницами и, закапав в развернутую тетрадь, протянула учительнице дневник.
Именно с этого места, когда училка взяла в руки Леликовский дневник, началась моя новая, наполненная терзаниями и разочарованиями жизнь, в которой нашлось место и трусости и, можно сказать, подвигу. Хотя, слово подвиг здесь, наверное, неуместно, скорее поступку – пусть будет так.
Так вот, когда дневник бедной девочки попал в руки математички, я встала со своего места и громко произнесла: «А какое право вы имеете ставить ей двойку?! Разве Леликова не выполнила домашнюю работу? Посмотрите в тетрадь, у нее выполнены все три задания».
Училка подняла на меня мутный взгляд и, не разжимая губ, прошипела: "А, ну повтори, что ты сказала!"
- Я сказала, что вы не имеете права ставить ей двойку, потому что домашние задание она выполнила. И она не виновата в том, что у нее не сошелся ответ. Ведь она только учится, и это был новый материал, и вы, как учительница должны объяснить ей ошибку, а не ставить двойку. На то вы и учительница, чтобы учить.
Пока я произносила свою пламенную речь, училка медленно покрывалась бордовыми пятнами и, пыхтя, как паровоз, испепеляла меня уничтожающим взглядом.
Когда лицо ее стало похоже на свеклу, она медленно поднялась со стула и, так же медленно, не разжимая губ, сказала: "Кто думает так же, как эта мерзавка, несите на стол дневники".
Класс замер в немом молчании. В пронзительной тишине перестали жужжать даже мухи.
Увидев двадцать девять склоненных к партам голов, я поняла, что разрушить эту вязкую тишину могут только два человека: ОНА или Я. И победит в этой схватке тот, кто будет первым. И я решилась. Положив свой дневник рядом с Леликовским, я пошла на свое место.
Математичка вытащила из сумки свою любимую ручку и нарисовала в дневнике большую аккуратную двойку.
На доли секунды наши глаза встретились, и мы негласно объявили друг другу войну, которая длилась целых шесть лет, пока я училась в школе. Конечно, я понимала, что силы у нас неравные, но сдаваться не собиралась. Отстреливаясь игрушечной дробью от тяжелой артиллерии, я заработала нервный срыв, от которого потом долго лечилась, двойку в четверти и много всякого разного, о чем тяжело вспоминать.
Издевательства со стороны математички с каждым днем становились все тоньше и изощренней, и в конечном итоге перекинулись на мою бедную мать.
Этого вынести я уже не могла. Высказав математичке все, что о ней думаю, я заработала очередную двойку в четверти, разбор полетов на педагогическом совете и прочие сопутствующие этим событиям «прелести», от которых хотелось сбежать на край света или уснуть, как медведю в берлоге, до окончания школы. Но ни того, ни другого я сделать, увы, не могла.
Немного подумав, я решила никогда больше ни брать в руки учебник по математике.
Бедная мама от безысходности вытащила из серванта купленную накануне хрустальную вазу, за которой простояла в очереди не один час, и, завернув ее в газету, потащила математичке.
И, что вы думаете? На следующий день я получила по математике тройку. Через месяц мама потащила в школу серебряную конфетницу, оставшуюся в наследство от Горьковской бабушки, и я получила по контрольной работе четверку.
Но, когда мама сняла с себя любимые золотые сережки, сердце мое не выдержало. Собрав в кулак все свое мужество, я решила раз и навсегда покончить с математичкой.
Подкараулив ее по дороге в школу, я высказала ей все и даже больше того.
- Вы воровка! – выпалила я на одном дыхании, - воровка и мерзкая женщина. И, если вы возьмете у моей мамы еще хоть одну вещь, об этом узнает вся школа и ваш муж. Это я вам обещаю!
Не знаю, о чем тогда думала эта мегера, но двойки в моем дневнике стали перемежаться с тройками, и математичка перестала обращать на меня внимание, впрочем, как и я на нее.
Окончив школу, я еще долго не могла забыть «любимую» учительницу и все, что с ней связано, и, это, видимо, отложило отпечаток на мой непростой характер.
Опыт борьбы с несправедливостью, принеся горькие разочарования, закалил меня и научил видеть то, что, порой, невидимо глазу, а значит, понимать и прощать людей, которых, прощать и не стоило.