ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГ ВОСЬМЁРКИ
Часть 4. СОЛЁНЫЕ ГАЛСЫ
Глава 6. Как не попасть в ураган
«Апостол» отвалил от пирса и развернулся; мы убираем кранцы и машем Исландии на прощание.
Выйдя через проход между волноломами и круто повернув влево, мы поднимаем все паруса и рубим дизель. Дует отличный попутный ветерок – тихое подобие знаменитого фёна – и «Апостол» быстро бежит, оставляя Рейкьявик слева по борту. Незадолго до нас в море вышел и «Вамос» под командованием Адама Лалича.
Теперь мы обогнём Исландию с юга и пойдём прямиком на Осло. Переход обещает быть недолгим. Дня через четыре мы должны пройти воображаемую линию между Шетландскими и Оркнейскими островами, выйдя в Северное море, которое для нас закончится проливом Скагеррак. «…А в проливе Скагерраке волны, скалы, буераки…» – песенка из далекого детства. Мои родители очень любили бардов вообще и Кима в частности. Вот и посмотрим, что там, в этом Скагер-р-р-р-раке.
Тем временем ветер усилился баллов до шести. Пора крутить поворот налево, на зюйд. Приготовились к повороту фордевинд, и вдруг понимаем, что он может выйти рискованным. Рвать только что починенный грот совсем не хочется. Краснеть тут не перед кем, поэтому, не мудрствуя лукаво, крутим «корову» – поворот фордевинд через оверштаг, который яхтсмены презрительно именуют «коровьим оверштагом». Манёвр надёжный, часто может выручить, и незачем им пренебрегать.
К ночи ветер немного успокоился. Огни «Вамоса» какое-то время были видны на правом бакштаге, но вскоре мы ушли вперёд, значительно обогнав Адама. Он не очень торопится, а у нас времени в обрез. Николай уже предупреждён, что в этом году ожидается аномально тяжёлая ледовая обстановка в Финском заливе. Ну, это судьба «Апостола»… однако промедление может здорово нам подкузьмить.
Капитан, кстати (вернее, некстати) заболел. В чём там дело – доктор не говорит, только оказывает ему какую-то помощь. Да и вообще все какие-то мутные. Вроде погода хорошая, солнышко, ветер четыре балла, бейдевинд… а кисло как-то.
Обогнули с юга исландские острова Вестманнаейяр. На самом крупном из них устроен карантин для домашних животных.
Я уже говорил, что островитяне старательно берегут всё исландское, в том числе своих домашних животных. Так вот: все прибывшие в Исландию кошки и собаки непременно должны пройти шестимесячный карантин на островах Вестманнаейяр, где есть соответствующий лепрозорий, или как его там. Хозяину в период карантина видеться со своими питомцами запрещено. Такой закон.
Собаки на улицах Рейкьявика мне попадались нечасто, и почему-то почти все они были лабрадорами. Куда чаще – кошки. Кошек я вообще не видел аж с Провидения. Некоторые кошки выгуливались хозяевами на поводке, некоторые гуляли самостоятельно. У всех кошек на шее надет красивый ошейник с бантиком, колокольчиком и бирочкой. На бирочке – кличка и адрес, чтобы знать, куда и кому нести потерявшееся животное, и чтобы оно не получало стресс, когда его называют другим именем (!). Бантик – для красоты, это понятно. А вот зачем колокольчик? Чтобы ей скучно не было? Чтобы на кошку не наступили? Ни за что не догадаешься, дорогой читатель. Колокольчик – чтоб кошки птичек не ели.
Самый близкий из островов Вестманнаейяр – чёрный каменный остров Сюртсей. Ему ещё нет и двадцати лет, потому что он образовался во время одного из недавних землетрясений. Для Исландии такие события не редкость. Остров очень красивый, и поэтому наверх срочно вызывается художник. Южные воды Исландии оглашает восторженный вой Анатолия, который тут же хватает в руки карандаш.
– Хоть набросок успею сделать… – бормочет он, лихорадочно чиркая по бумаге. – Остальное потом… по памяти… разве ж такое забудешь?
На кормовом релинге сидит скворец. Сидит и отдувается. Устал, бедняга. Строго говоря, это, наверно, не скворец, потому что оперение у птицы пёстрое. Смотрит внимательно, словно что-то такое знает. Побродив по корме и каркнув на прощание, улетает в сторону Исландии.
А когда на вахту заступил Виктор, на палубу выпрыгнула рыбка. Выскочила из воды прямо на закрытый капитанский люк. Витька положил её возле лебёдки, где она благополучно и засохла. Рыбка была с ладонь величиной, крутолобая и зелёная, с маленьким злым ртом и выпученными глазами. В умной книжке про рыб мы ничего похожего не нашли. Трупик выкинули обратно в море – не есть же её, такую всю зелёную!
Восемнадцатое сентября. Капитану совсем нехорошо, хотя он и старается этого не показывать. К тому же, ковыряясь в дизеле во время качки, он сильно ударился обо что-то головой. Наконец-то наступил час доктора! Это вам не таблетки от морской болезни выдавать.
В этот же день у меня откололся кусочек зуба. Это уже напрямую по Димкиной специальности. Интересно, что он будет делать? Какую технологию использует? Бормашины на борту нет, а как без бормашины? Димка посмотрел, прищурился… и приклеил. Зуб (забегая вперёд) держался очень долго, аж почти четыре дня.
Ветер то есть, то нету. Мы находимся во влиянии какого-то непонятного дурацкого фронта между циклоном и антициклоном. Прогноз обещает усиление до шести баллов, причём с самых разных сторон.
А на палубу выпрыгнула ещё одна рыбка, такая же зелёная, и опять на люк к капитану. Чем-то у него там намазано… Рыбка попрыгала около люка, потом перескочила через фальшборт домой в океан. Ну и слава Богу.
По электронной почте пришло письмо от Мишель Демэ. Они всё еще находятся на 61-й параллели. Почему так медленно? Такими темпами они не успеют в Квебек до зимы. С другой стороны – ох и тяжко, наверно, им сейчас там, возле Баффиновой Земли, со всеми прелестями Дэвисова пролива…
Мы уже давненько заметили интересную закономерность: стоит Анатолию встать за штурвал, как начинает дуть ветер. Ровно, устойчиво, и яхта имеет нормальный ход. Сменяется Семёнов – и снова шалтай-болтай.
– Толя, сделаешь ветер?
– Ну… постараемся.
И делает. Но – ненадолго. Приходится менять галсы, перенастраивать паруса, с досадой смотреть на колдунчики…
Кстати, ещё с Дэвисова пролива у нас на бакштагах висят дополнительные колдунчики размером с большой женский платок. Эта вынужденная мера призвана помочь определять направление ветра. Часть экипажа нормально «чует» ветер, у некоторых с этим проблемы. Ночью маленькие колдунчики совсем не видны, закутанное лицо плохо ощущает ветер; так что эти белые «шарфики», сделанные из флагов бывших спонсоров, хорошо помогают.
Слава Валерию Конюхову и всем-всем-всем, кто делал эту яхту. Конечно, получить гиком по лбу можно на любой яхте, но на «Апостоле» это гораздо проще. Достаточно стоять за штурвалом прямо и просто вовремя не отклониться назад при переходе гика с борта на борт. Все ли члены экипажа уже имеют шишки от гика, я не знаю, но я далеко не первый, это точно. Между прочим, гик по-английски – «бум» (boom). Ясно почему?
Мы идём на Осло.
Северная Атлантика – это Северная Атлантика. Это не самое лучшее место для яхтинга вообще и тем более осенью. Хотя, если кто-то очень хочет экстремального плавания под парусами, а в Антарктику идти лень…
Во Вторую Мировую войну на Северной Атлантике разыгралась грандиозная битва. Из Америки в Европу шли огромные по числу кораблей конвои. Везли всё, что необходимо для войны и что было оговорено соглашениями союзников. Гитлеровский подводный флот под руководством Карла фон Дёница стремился противостоять этому и завоевать господство в Северной Атлантике. Чудеса мужества показывали моряки обеих противоборствующих сторон, но пучины океана глотали всех подряд без разбора. Всего лишь четверть немецких подводников сумела остаться в живых (погибло тридцать две тысячи из сорока), средний срок их жизни составлял всего полтора-два месяца – и всё равно в Германии отбоя не было от желающих пойти в подводный флот. Лодки в те времена были подводными только по названию, ибо погружались исключительно при атаке и при угрозе нападения. Всё остальное время они болтались на поверхности, совершенно не приспособленные к надводному плаванию в штормовом океане. Какие лишения пришлось вынести каждому немецкому подводнику, теперь можно узнать только из книг и фильмов вроде «Das Boot»; они были настоящими моряками.
Такие же настоящие моряки шли и на кораблях конвоев, каждую минуту рискуя быть торпедированными и пойти ко дну. Уцелевшим кораблям запрещалось останавливаться или выходить из ордера для спасения погибающих; кроме того, подавляющее большинство судов шло гружёными боеприпасами и топливом, при попадании торпеды их просто разрывало в клочья. Это была мясорубка, не уступающая большим сухопутным сражениям, только более растянутая по времени. Сколько сейчас лежит под нами английских, американских и канадских кораблей, сколько немецких подводных лодок, сколько самолётов – страшно даже представить эту ужасающую гору искорёженного железа и истлевших человеческих тел...
А мы упорно продолжаем рвать паруса. Ночью порвали только что отремонтированный в Исландии грот. Порвали во время взятия рифов. Рифиться так, как рифимся мы, надо несколько раньше, когда ветер только набирает обороты. А когда он уже свистит вовсю, взятие рифов получается косым и корявым. В итоге у нас грот обычно взят всего лишь на три-четыре риф-сезня, считая от пятки гика, и дальше вся нагрузка приходится на работающий риф-кренгельс задней шкаторины. Надёжности парусу это, понятно, не добавляет. Да и сам процесс взятия рифов ночью при сильном ветре не является наилучшим времяпровождением – стоя на нашей-то кривой и покатой рубке – хотя удовлетворить жажду адреналина может вполне.
В данном же случае получилось вот что: один из ползунов грота заклинило в лик-пазе мачты, но этого никто не заметил, и Аркадий продолжал лебёдкой дёргать парус вверх, думая, что не пускает напирающий в парус ветер (не видно же ничего). В один прекрасный момент видавшая виды ткань не выдержала: вырвало большой треугольный кусок, обнажив лик-трос, и ещё оторвались три ползуна.
Грот всё же подняли – идти ведь как-то надо, а «на дворе» ночь, потом и ветер поутих. Два дня шли с этой дыркой при умеренном ветре, спешно приводясь при каждом шквале из-под туч и снова попадая в почти штилевые зоны, а из них снова под тучи.
Довольно неприятно приходится по ночам, когда практически ничего не видно. Есть такое понятие – тьма. А ещё бывает мгла. Отличие в том, что мгла почти ощутима на ощупь, в ней носится что-то живое и жуткое, она объёмная и липкая. Приближение шквала во мгле почти не заметно, град сыплет неожиданно, и ночь накатывается на одинокого рулевого однородной сплошной вязкой массой. Тьма чёрная, мгла – чёрно-серая. А ещё она подвывает, издеваясь. Ощущение не из самых приятных.
Ближе к утру вся эта гадость светлеет и словно растворяется в солнечном свете. Всё хорошо, возле яхты весело играют дельфины-белобочки.
А вечером, почти ночью, мы говорим «до свидания» стаксель-фалу. В короткий промежуток при смене паруса освобождённому фалу нельзя давать болтаться, особенно при такой конструкции блоков, которая применена у нас. Фал соскочил с блока, и его там наверху зажало. Первая же попытка его выдернуть закончилась тем, что он застрял ещё сильней. Кого-то надо поднимать на мачту (традиционно это Анатолий) с пассатижами, молотком и выколоткой, но об этом сейчас нечего и думать. Резюме: на смену парусов – только вдвоём. Это не трансатлантическая гонка одиночек и не театр одного актёра.
Зато вахта Аркадия зашила грот. Насколько позволяли условия на верхней палубе, то есть так себе, до первого хорошего порыва.
Потом капитан скажет, что паруса рвались по вине экипажа. Конечно, по вине экипажа. А по чьей же ещё? Паруса всегда рвутся по вине экипажа – потому что их вовремя не убирают, неправильно или поздно рифят, плохо зашивают. Или используют штормовой стаксель вместо спинакера и наоборот. Ветер рвёт паруса только потому, что это ему позволяет экипаж парусника во главе с вахтенным начальником. Кто-то возразит? Но зато дыры прививают любовь к парусу: когда исколешь иголкой все пальцы и ладони, при усилении ветра начинаешь следить чуть ли не за каждым швом.
Николай получил интересную весть, если не сказать – ошеломляющую. Оказывается, на Гавайях до сих пор идут разборки по поводу захода «Апостола» на острова. Надо же, уж больше полугода прошло, а там всё переписка идёт – кто виноват, кто допустил и как. Мы? А мы скромно промолчим… у нас свои проблемы: штуртрос выскочил из ролика, и всё время ремонта яхта дрейфовала практически точно назад.
К утру показалась первая нефтяная платформа. За ней – вторая. Яхта идёт достаточно ходко, но Николай обеспокоен: только что полученный прогноз обещает назавтра сильнейший шторм «в рыло». Нет, спасибо. Этого нам не надо.
В те минуты мы ещё не знали, что в конце октября над Европой бушевал жуткий ураган. Реки выходили из берегов, затопляя города, ветер срывал крыши и валил деревья. Были человеческие жертвы, в одном только Ла-Манше погибло и пропало без вести двадцать пять человек. Обещанный нам «очень крепкий шторм» был северным отголоском этого урагана. Встречаться с ним у капитана не было никакой охоты, потому что это совсем не то, что требуется в завершающей фазе второй кругосветки, когда почти всё уже позади.
В общем, надо где-то укрываться. Но где? До ближайшего из Шетландских островов семьдесят миль. Пока что ветер переменный – то он есть, то его нет. Раздумчивое затишье перед бурей.
На левом крамболе показался одинокий остров Фэр-Айл; на нём, наверно, можно спрятаться, но не хватает остроты галса. Не вырезаемся мы на Фэр-Айл! Нас явно сносит к зюйду. Чтобы попасть туда, нужно срочно закладывать контргалс, но при нашем угле лавировки он вынесет нас чуть ли не обратно к Исландии, то есть почти туда, откуда пришли. На Фэр-Айл до прихода шторма мы никак не успеем. Остаются Оркнейские острова, они как раз почти на зюйде. Капитан принял решение, и вот «Апостол» ворочает, ложась на левый бакштаг. Уже вечереет, справа в трёх милях лениво ползёт танкер, наверно, тоже убегает от шторма, как и мы.
Пройдя в темноте первые два белых огня острова Уэстри, яхта поворачивает влево в пролив Уэстри-Фёрт. Капитан и старпом приняли решение особо не спешить, дабы не входить в избранную для укрытия гавань города Кёркуолл среди ночи. «Апостол» идёт по проливу под одним гротом, ход узла четыре, мы принимаем вахту у команды Аркадия. И тут начинается цирк. Или, как сказал бы один из моих бывших командиров, «кино и немцы».
Сперва нас вдруг потащило влево на два небольших острова, разделённых узким проливом. Наверх вылез возмущённый Николай: «Куда едем?!» Увалились вправо – ещё лучше: понесло точно на зюйд, на берег острова Роуси, а потом и обратно в Атлантику. Что ещё за фокусы?! Уже поставили все паруса, режемся изо всех сил, и всё равно ездим практически по одному месту.
Ответ предельно ясен: действует мощное приливное течение. Никак не думали… пролив довольно широк, с обеих сторон выходы в океан – как раструбы рупора. Поэтому никто и в лоцию не полез посмотреть. Теперь-то всё ясно: шесть часов кряду нас будет волочить назад в Атлантику. Потом направление сменится, придётся ещё и тормозить.
А пока приходится изображать парусный тренажёр. Ветер отличный, бейдевинд, вода у форштевня кипит и бурлит, волны почти никакой. Яхта летит «вперёд» с хорошим креном, ход относительно воды – узлов семь. А по GPS мы стоим почти на одной точке, как на испытательном стенде, разве что описываем фигуры Лиссажу и «большие восьмёрки Литау». Вот тут-то я и поставил абсолютный рекорд: семиузловым ходом яхта прошла за час всего сто метров. Вышедшая в четыре часа на вахту команда Аркадия хохотала, дрыгала ногами и лезла поздравлять. Я ответил, что, мол, ещё посмотрим, у вас тоже будет шанс прославить отечественный яхтинг. Мы дружно посмеялись, и наша команда отправилась спать.
Аркадий справился с постепенно слабеющим течением и повёл яхту, оставляя остров Шэпинси слева. На подходах к Кёркуоллу «Апостол» прошёл довольно близко от опасной отмели, но ребята победили и усиливающийся ветер, и новое течение.
Кэп связался по радио с Береговой охраной, те выяснили наше название, кто такие и откуда, посоветовали выйти на начальника гавани. Начальник гавани предложил встать к восточной стороне главного пирса, причём пришёл туда сам лично и своими руками принял швартовы (вообще обалдеть). Таким образом, утром двадцать второго октября мы стояли ошвартованными в гавани города Кёркуолл, Оркнейские острова.
Это и есть Шотландия? Да, она самая. Та самая? Йес ай ду. Ну, тогда хэлло! За дам Шотландии!