ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГ ВОСЬМЁРКИ
Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ
Глава 10. Кульминация
И лёд кончился! А чуть раньше и туман.
Ну… не совсем ещё, конечно. Пока кончился. Что будет впереди, мы не знаем. Лоция клятвенно заверяет, что северная сторона пролива Ланкастер не замерзает даже зимой, но в виду имеется припай, а не дрейфующий паковый лёд прошлого года и старше. Льдины ещё попадаются, но их сплочённость можно оценить как полбалла и меньше. Две яхточки скользят параллельными курсами по свинцовой воде под низко нависшим лохматым серым небом.
Простор! Жизнь!
Оглядываюсь на Северо-западный проход, который практически позади, но его там не вижу – за кормой вата тумана. Настроение – одновременно и облегчение, и смутное чувство, будто отняли что-то такое особое, что довольно долго составляло предмет основных забот и волнений, а потому стало очень дорогим.
В двадцати пяти метрах сзади-справа – «Облачко». Сабрина вонзает в небо кулак в синей горнолыжной перчатке: «Да! Да! Да! Мы сделали это!!!», по-французски и по-английски.
Мишель выходит на связь по поводу нашего дальнейшего курса и режима движения. На вопрос «как сами-то?» устало отвечает: чёрт с ним, со сном, куда хуже то, что очень-очень холодно. У них и в самом деле на яхте в смысле микроклимата примерно то же, что было на «Апостоле» четыре года назад, ещё без печки. «И водки нет», – горестно заключает она.
Что ж, принято к сведению. Через пару миль ворочаем на новый галс и встречаемся, о’кэй? Перед поворотом «Апостол» достигает своей наивысшей точки маршрута – 74.20’N, 85.07’W.
Если быть честным, Северо-западный проход заканчивается выходом в Атлантический океан из пролива Дэвиса или из пролива Гудзона. Но мы как-то вот втемяшили себе в голову, что основная наша морока закончится вместе со льдами канадских проливов. В принципе, так оно и есть. Сейчас осталось выйти по более-менее нормальной воде в чистое ото льдов море Баффина и дотилипать до гренландского порта Годтхоб.
Когда-то через пролив Ланкастер входили в канадскую Арктику. А мы через него её покидаем.
Ветер, как и полагается, противный. В смысле направления, конечно. Всю ночь яхты закладывают длинные галсы поперёк пролива Ланкастер, упрямо продвигаясь к выходу. Информация о ледовой обстановке получена от ледокола «Сен-Лоран», она довольно оптимистичная.
Стоя ночью на руле, замечаю прямо по курсу странное белёсое пятно, увеличивающееся в размерах. На радаре оно выглядит огромной засветкой, и вышедший наверх Николай поздравляет с первым встреченным айсбергом.
«Айсберги, Вайсберги, Айзенберги…»
Не просто большая льдина-несяк, а плавучая груда материкового льда. Айсберг не Бог весть какой, но всё равно впечатляет, я их раньше только на картинках видел. Плюс ещё ночь, и он выглядит, как привидение. Возле него, как и полагается, плавает много ледяного мусора, а когда уже начинает светать, яхты входят в долгие полосы четырёхбалльного льда, среди которых громоздится ещё один айсберг.
Утро проходит в долгих поисках выхода из этого лабиринта. Француженки держатся на пять с плюсом, но нужно быть полным идиотом, чтобы не понять, что они вымотаны почти до предела. Топлива у них в обрез, и Николай решает предложить им хоть чуточку отдохнуть, привязав «Нуаж» лагом к «Апостолу».
Нельзя сказать, что Микки в восторге от этого предложения. Она твёрдо знает, что если человек выбрал себе Лестницу В Небо, то он должен её пройти сам. Мы её понимаем. Лично я горжусь, что мне довелось быть с ними знакомым, подружиться и пройти борт о борт половину канадской Арктики. А кабинетных яхтсменов, пытающихся расставить какие-то свои рамки («спортивно», «неспортивно»), вместе с их канонами и критериями я приглашаю сюда, во льды. На широту 74.20’N женщины, насколько мне известно, на парусных яхтах ещё не забирались, да и вас, желающих покритиковать, насколько я понимаю, там тоже не было.
Яхты обледенели от лееров до клотиков. Сосульки периодически с дробным стуком падают на палубу и на головы. Возмутительно. Почему нам каски не выдают?
Льды слегка приподнимает и опускает на слабой зыби, которая идёт с востока, из моря Баффина. Близость чистого моря радует, но до него ещё нужно как-то добраться, найдя выход из этого чёртова холодного месива. Тут есть и поля, и ровные льдины разных размеров, и нилас, и снежура, и сало, и просто мелкий ледяной мусор, который всё время норовит залезть под винт.
Связанные бортами яхты медленно блуждают в поисках проходов, но куда ни глянь – везде на горизонте лежат хорошо различимые даже в этом влажном тумане белые полосы плотного льда. Я сказал – «на горизонте»? Туман, видимость – полмили… После двух-трёх поворотов рулевой начисто теряет ориентацию по сторонам света. Компас спит сном невинного младенца и знать ничего не знает. Есть, конечно, GPS, но пока он подскажет направление движения, связка уже успевает закрутить новый поворот. А объезжать приходится почти всё, даже ледяной мусор. Льдинки, попадающие между яхтами, стучат в борт и сварливо скрежещут, уходя в корму. Главное – это винты, винты! «Апостол» не спеша тащит «Нуаж», пока девчата завтракают, согревшись парой стопок водки, и пребывают в долгожданном тепле.
Спать внутри относительно тёплого «Апостола» француженки категорически отказались (ну… «если дама выходит из дилижанса, то дилижанс едет быстрей») и легли у себя. Хотя – какой может быть сон, когда в холодине, когда к тебе постоянно стучат, ломятся и царапаются в борт. (Не мы, мужики, ломимся – льдины, конечно.)
Всё же наш импровизированный катамаран сумел найти выход из этого белого хаоса, да притом ещё и вышел на чистую воду носом (носами!) на восток, то есть туда, куда нужно. Оставшиеся три метра льдов просто отчаянно продавили, пробили-протаранили, с треском и уханьем, как ледокол, вытеснили последние льдины на свободу и вышли сами. А что делать – по-другому было никак. И потом – всё равно у нас эхолота давно уже нет, а у девчат он надёжно защищён стальными ребордами.
За это время француженки хоть немного выспались. Где-то я читал, что человек может без пищи недели три, без воды – неделю, а вот без сна уже на третьи сутки он начинает плавно сходить с ума. На десятые – умирает. Пожалуйста, не забудьте галантно снять перед этими дамами шляпу и преклонить хотя бы одно колено.
Ветра не было вовсе, и потому пришлось снова насиловать дизель. У «Нуаж» топливо на исходе. Им нужна заправка, и потому Микки планирует себе заход в Понд-Инлет, что на Баффиновой Земле чуть к югу от острова Байлот. По-видимому, это такое же селение, как Тактояктук или Кэмбридж-Бэй, но взять там топливо и кофе они, без сомнения, смогут.
Нам же этот заход в Понд-Инлет нужен, как Чубайсу дрова, и поэтому Литау предлагает Микки идти вместе до Клайда, а то и до Годтхоба, и лишь там расстаться. Сабрина, конечно, в восторге от шанса увидеть загадочную Гренландию. Более опытная Мишель сплеча не рубит и только обещает подумать.
Зыбь – дыхание моря Баффина – всё усиливается, но ветра как не было, так и нет. Теплеет, и уже почти весь лёд свалился с мачт нам на головы. Головы видимых повреждений не имеют, только звук по голове: тук! Мне не так страшно, я офицер запаса. У меня там кость. Боязно за остальных.
Вечер. «Нуаж» снова становится к нам с левого борта. Зыбь утихла, мы стоим почти неподвижно. Чуть покачиваемся. Вокруг на десятки, на сотни миль – звонкая прозрачная тишина.
Прощальный ужин. Микки всё же решила идти в Понд-Инлет. Что ж, у неё могут быть свои планы, делиться которыми она вовсе не обязана. Она капитан со стажем (и ещё каким), так что в состоянии принять то решение, которое считает нужным.
Последний ужин. По-английски – Last Supper… Другое значение, библейское – «тайная вечеря». Виктор снова испёк яблочный пирог, самый лучший из всех, что он тут на яхте готовил. Была выпита (точнее – допита) литровая бутылка «Юрия Долгорукого», которую, согласно наказу Бориса Балдина, необходимо было выпить в самой северной точке маршрута, после чего заполнить её забортной водой и привезти в Россию.
Было много добрых слов, много шуток и смеха. Микки спала у себя на яхте – чересчур устала – а Сабринка была в центре мужского внимания. К тому же, она притащила шикарный подарок, огромный целлофановый мешок настоящего французского сыра – и нарезанного, и наструганного, и целиком: «Это вам от наших спонсоров!» У-ла-ла! Мерси боку.
Простая и добрая болтовня на вновь изобретённом международном языке, просмотр ледовых карт, планы на будущее, песенки… о парусах, о Париже, о Камчатке и Москве. И о безбрежном живом Океане… Тепло, просто и хорошо. А как ещё может быть, когда собрались люди, мыслящие схожими категориями, которые любят почти одно и то же, родственные души, не представляющие жизнь свою без паруса и простора, понимающие друг друга с полуслова и даже без слов? ЯХТНУТЫЕ – они встретились и обрели друг друга здесь на самом краю Земли, у чёрта на куличках, среди серых скал, среди белых льдов, среди холодных волн, и сегодня им суждено расстаться…
Прощальный ужин – торжество паруса, апофеоз нашего общего ледового плавания, мощный неслышимый аккорд, звучащий в сердцах людей, которые, не думая, променяли мутную суету серых городов на вечный ветер и звенящую звёздами неба свободу. Суждено ли увидеться вновь? Конечно. Ну что вы! Настоящие друзья, родственные души, узнают друг друга сразу, и не бывает для них расставаний. А разлука – это так, мелочь, которая длится всего лишь одну секунду или всего лишь одну жизнь…
Вылезший наверх Пунго деловито зевает, потягивается и уходит вниз – готовиться к дальнейшему плаванию. Он мудр и далёк от глупого человечьего сюсюканья.
Отдан шпринг и швартовы, «Облачко» покачиваясь, удаляется. Последние и самые главные слова всё равно не сказаны; для этого нужно будет встретиться снова. А пока мы поднимаем паруса и, сжав зубы, оглядываемся на зелёный огонек, кокетливо горящий на топе французского шлюпа. Каждый молча думает о своём. На карте появляется точка: 74.15’N, 82.06’W – и надпись рядом: «точка расставания с «Nuage».
– Может, пульнём салют?
– Салют? Да надо бы, – ответил Николай, стоя у бизань-вант левого борта и задумчиво глядя назад.
– Надо зелёную. Всегда, когда прощаются, зелёную пускают, – угрюмо сказал Димка.
Николай слазил вниз и принёс ракету: «Иди, вызывай девчат наверх». Я спустился к штурманскому столу как раз в тот момент, когда Сабринка сама позвала «Апостола» (телепатия, что ли?) и спросила наш курс и ход. Я сказал, что курс чистый ост, ход четыре узла, что подняли грот и бизань… Зачем им наш курс и ход? На радаре же и так всё видно. Просто им очень нужно было сказать ещё хотя бы пару слов. Пусть даже по радио… Есть такая фраза – «уходя уходи». Но это претит человеческой сущности.
Николай, сверху:
– Ну что, готовы?
Нажав тангенту и старательно подбирая слова, я сказал в эфир:
– А теперь выходите наверх, на палубу, и смотрите наш маленький салют в честь великой Франции и двух самых смелых её дочерей. (Из радио: у-ла-ла!) И, миль пардон, не знаю, куда полетит ракета – она такая же, как та, которой мы отстреливались от белого медведя в заливе Маккензи (Сабрина смеётся). Счастливого плавания, девчата! Держитесь, и удачи вам! Мы вас любим! Приём.
– Мы тоже вас любим, апостолы! Счастливого плавания!
И голос её дрогнул… или показалось? От таких тёток слез не дождёшься. Впрочем, встречал я в своей жизни отчаянных горнолыжниц, которым сто двадцать кэмэ в час по крутому льду Гармиша нипочем, а при слове «мышь» писк, визг и бух со стула…
Я вылез на палубу.
Николай подошёл обратно к бизань-вантам левого борта, и вот в чёрное небо взмывает ракета. То есть не то чтобы взмывает, а как бы… я только хотел сказать, что капитан её выстрелил.
Ракета, как и её давешняя сестричка, пролетела вверх метров пять, после чего сделала немыслимый пируэт, спикировала ниже, вильнула где-то за бизанью, яростно прошипела параллельно воде вокруг яхты и только после этого ушла вертикально вверх спереди и справа от «Апостола», раскрывшись в темноте ярким изумрудным цветком. Где ещё увидишь такой салют? Француженки, наверно, веселились – ох уж эти русские!.. а может быть, и нет.
Ещё какое-то время зелёный огонь и иллюминаторы «Облачка» призывно светили у нас по корме. Потом тьма поглотила их.
Мы подняли стаксель. Почти полночь, начинается девятнадцатое сентября.