Олива

(Начало. Обновляемый черновик.)



                *   *   *

Вместо предисловия.

Когда я собирался рассказать «Оливу», то столкнулся с вопросом передачи характеристик реальных людей, через их способы выражения мыслей – в различных жизненных ситуациях – словами, мимикой, действиями. И главной проблемой передачи диалогов стали как раз-то нецензурные слова и выражения. Хотя, это и не проблема вовсе, но появилось некое неудобство и неловкость для меня и перед читателем, в связи с тем, что нужно было как-то редактировать «пламенные речи» героев повествования.
После попыток исправлять… я подумал о том, что лично с моей стороны, было бы полной неправдой пытаться «окультуривать», в угоду каким-то нормам и правилам о всеобщей порядочности то, как и какими словами пользуются некоторые (причем, большая часть этих некоторых) мои знакомые, а в какие-то моменты, и я сам. Потому что пытливый читатель, как мне кажется, был бы удивлён несоответствию описаний людей, событий и их поступков, с тем, как и каким набором слов они выражают свои мысли. А для меня это было бы обвинением в нечестности. Поэтому, лучшим вариантом, на мой взгляд, оставалось передавать всё, как есть. Что оказалось интересным – это лингвистическая трансформация людей (большей частью – мужчин) в зависимости от ситуации, окружающих и их собственного настроения. Вся мужская половина моих знакомых, в присутствии женщин, сразу же меняет набор слов для выражения мыслей. Причём многие из них в состоянии легко произвести впечатление на женщин развитой и культурной речью, и эрудицией. А только лишь впечатлённая женщина оказывается дальше предела своего слуха, мужчина начинает опять использовать матерные слова, объясняя что-либо (такому же, как сам) коллеге-эрудиту. 
Понятно и то, что мат не всегда несёт в себе негативную окраску. Весь негатив – это, прежде всего, отношение людей к самим матерным словам. Но, если убрать мат из «Оливы», то это уже и будет своеобразный фильтр и цензура. А её-то как раз и не хочется. Хоть теперь… и, хоть тут. Ко всему, что бы и как бы я не менял, реально всё останется таким же – более живым и в тему матерным. Мне очень хотелось максимального соответствия записанного с тем, что происходит реально. Потому в «Оливе» всё есть так, как есть…
Мне подумалось, к примеру, как бы нелепо звучала фраза: «иди на ***», в более окультуренной форме «уйди дурак», или «уйди противный». Такая отфильтрованная речь в мужских диалогах больше напоминала бы ни реальный разговор (я бы сказал – вполне нормальных) мужчин, а легкие ссоры обиженных, капризным писклявым полушепотом, на рождественском собрании в Институте Благородных Девиц в присутствии строгой старой девы воспитательницы. Причем, вместо девиц в институте, учились бы особи мужского пола, одетые в кружевные платья и чепчики. Потому, если кто-то в «Оливе» говорит: «Да, идут они все на хуй!», то именно это он и хотел сказать и сказал. Я уверен, что большая часть тех, к кому адресована фраза, поймут её по настоящему правильно именно в таком варианте словесной подачи, а иногда и только в таком.
Чтобы мы все ни говорили – это вполне привычное, вполне доступное, очень прямое и явно акцентированное доходчивое выражение своих мыслей в определённых ситуациях. На что я уже обращал внимание, и что общеизвестно и без меня – любой нормальный мужчина может, при желании, выражать свои мысли в разговоре без мата, что и успешно делает, когда это необходимо.
Я не берусь судить кого-либо за матерные слова, и принимаю факт их повсеместного употребления в бытовой речи. Для меня, главное, чтобы человек понимал, где, при ком, и в какой момент он использует эти выражения. И когда общение такой формы имеет место быть среди каких-то давних друзей – это, тем более, их личное дело и право.
Так же, глупо было бы думать, что признанные гении всемирной литературы и поэзии не использовали в своей речи и когда это нужно «крепкие» слова, и выражения.
И ещё… сразу же хочу попросить прощения у особо чувствительных читателей за любой мат (слова и словесные обороты), который они увидят и прочтут в «Оливе», и порекомендую им не продолжать чтение. Есть великое множество литературных произведений, более культурных, достойных и доступных их пониманию, и слишком чуткому восприятию.
На этом заканчиваю приседания в реверансе и предлагаю тем, кто всё ещё намерен продолжать чтение «Оливы» – продолжить.

Серж Спайдер





                Чего стоит твоя способность видеть?
                Без света не увидишь собственной руки.


«Привет, я Олива».

– Ты будешь смеяться, если я начну рассказывать о том, что я чувствую. Скорее всего, ты даже не можешь подумать, что я могу что-либо чувствовать глубоко… и… иногда, больно. Потому, мне удобнее будет не говорить тебе ни о чём, что внутри меня…
– Твоё право… ты можешь не говорить. Но, мне итак известно всё, что ты мог бы сказать.  Знаешь?.. здесь и сейчас, главное – это, как раз не твоё умение прятать, а наоборот – уметь сказать вслух всё, о чём ты думаешь, что тебя волнует… уметь и обязательно хотеть, придать форму мыслям, в виде высказанных слов. Да и тебе же самому будет легче… намного. А ведь и всегда становится легче, когда ты позволяешь себе озвучивать свои мысли…
¬– Но зачем, Олива? Смысл? И, тем более… ты же говоришь, что всё знаешь… там… известно тебе всё…
– Смысл всегда есть… и во всём… и об этом смысле я тебе, только что, сказала…
– Расскажи… ещё… о смысле… о том – как…
– Мне интересно насколько ты понимаешь, что тебе самому это необходимо? Но, ты же не готов к откровениям!? А одностороннее «словораздевание» не интересно мне…
– Знаешь в чём разница? Разница в том, что я задаю тебе вопросы о каких-то общих вещах, чтобы хоть как-то понять тебя и о тебе вообще… а ты пытаешься знать нечто, что есть внутри меня… то есть, нечто, что может открывать мою суть, мою правду, мои чувства – меня всего, настоящего, и не прикрытого…
– Я знаю твою правду… и не только твою… и я знаю кто ты, лучше тебя самого… и потому я здесь, и сейчас…
– Ну, да-а-а… много знаешь… но… мало – вслух…
– Ты не можешь обвинять меня в скрытности – сам-то, вообще, закрыт наглухо! Когда будешь готов быть настоящим, хотя бы со мной, тогда и я буду предельно откровенна. Ко всему, слишком много информации для того, чтоб всё и сразу ты смог переварить.
– Всё ясно. Тебя  нравится  смеяться, надо мной? Получаешь удовольствие? Хм… смейся!.. И, знаешь, я… короче… я подумаю…
– Думай… мне пора. Вернусь…
– Стой! Давай сначала я выйду, а потом ты пойдешь… – я встал из-за стола. – Я все никак не привыкну к твоим исчезновениям. После них мне начинает казаться, что я говорил сам с собой, и что у меня не все в порядке с головой… и не улыбайся!
– А у кого с головой в порядке?
– Это, смотря… что… считать порядком в голове…
– Не начинай, мне, правда – пора… – она опять улыбнулась. – Ладно – иди… и пойду я… потом – продолжим…
Стараясь не оборачиваться, я вышел из кабинета, где в очередной раз разговаривал с ней. Красивая, странная, непонятная…
 
Большая часть женщин, которых я знал и знаю – красивы, и не всегда понятны, потому, время от времени, считаются странными. А вообще, то ли мужчины недотягивают в понимании слабого пола – в силу своей несостоятельности, то ли женщины делают все именно для того, чтобы мужчины недотягивали и не понимали, оставляя за собой утомляющую таинственность и недосказанность, тем самым формируя эту несостоятельность мужчин…
 Всё всегда упирается в Вопрос о Женщине. Глуп тот мужчина, который считает, что до конца понял женщину. Да и может ли мужчина адекватно воспринимать окружающее, находясь рядом с женщиной? Сложно. Потому что часть мозга, не наименьшая, занята Женщиной. И занята она ею всегда! Потому всё и упирается – в вопрос о… в главный вопрос…

Я люблю май со школьных времен. Ожидание близкого лета и активных каникул. Ожидание заслуженного безделья, после года нудной учёбы. Это когда тебе уже… ну очень не хочется, то есть – вообще и полностью влом ходить в школу, но не ты решаешь, и потому не можешь не пойти. И идёшь. И каждое утро просыпаешься, и вот – как обычно ты ждешь пятницу – потому, что завтра суббота, и никакой учёбы, а только друзья и подружки, и мама не загоняет домой делать уроки… так вот теперь, ждешь последних дней мая, потому, что за ними – лето. А лето – это лучшее время года. Для многих. И не только для детей. Май – это, как пятница. А лето – это когда и понедельник со вторником, и другими будними днями, всё равно, что суббота с воскресеньем… потому лето – это больше, чем хорошо и крайне необходимо.

В этом году май стал реально полноценным летним месяцем задолго до того, как начался. То есть апрель был – почти, как май. И последние дни апреля нельзя было отличить от обычных дней середины мая. Всемирное потепление, о котором столько говорят. Может и правда – оно? Жара, пыль душного города, раскалённый асфальт и вместо дождя, капли воды из трубок кондиционеров на окнах. И люди… мокрые и злые… от жары и пыли… от того, что им нужно куда-то идти, что-то делать. А они не хотят. Ничего не хотят. Ну, или почти ничего. А если что-то и хотят, так  это – точно – послеобеденную пятницу, а не суетливые будни. И хотят они эту пятницу, как раз-то потому, что за ней – суббота… а суббота для взрослых – это очень ценно и потому очень важно. Они успевают так набегаться за неделю, что к вечеру пятницы сил остается только на отдых. И лето для взрослых не так ценно, как для детей… взрослым нужно суетиться всегда… и они суетятся в любое время года потому, что от их качественной и смысловой суеты зависят и они сами, и их близкие.

Три недели назад, Олива появилась в моём кабинете. Именно – появилась, в один из «по-майскому» жарких апрельских дней… пока я ждал кофе, заказанный секретарю, и смотрел в окно на толпу, снующую по перепаленному солнцем городу. Постучали в дверь кабинета, я обернулся, вошёл секретарь, с кофе, и… я и увидел, что в кресле, у стола, сидит Она.
Вспоминаю её улыбку и понимаю, какое глупое выражение лица было у меня, да и у секретаря – она-то её не пропускала в кабинет, как обычно, предупреждая меня о посетителях. Я тогда попытался что-то промычать по поводу «кто вы-что вы-здравствуйте» и, чтобы хоть как-то скрыть своё замешательство, попросил секретаря принести ещё один кофе, после чего аккуратно приземлился в кресло напротив Оливы. И в тот момент мне казалось, что я вот присаживаюсь в кресло, но… как бы, не попадаю в него… и, как бы, мимо кресла – опускаюсь. Но это только так мне казалось. Я совершенно благополучно присел. А она, продолжая улыбаться, протянула через стол руку и сказала:
– Привет, я – Олива…
У неё был такой голос, что… не умей я управлять своими эмоциями хоть как-то, у меня бы тут же случилась истерика от счастья – я ведь введусь на голос тоже. Ну и что я мог в тот момент ответить? Толкового – ничего! Я привстал… так же, полез рукой через стол, и, взяв её руку  – тёплую и мягко-нежную – представился:
– Очень приятно, Эдгар… – пытаясь придать голосу уместную тембральность.
Её рука действительно была настолько приятной, что ощущение от прикосновения казалось очень и очень знакомым. Моё неловкое замешательство – я уверен – не то чтобы было заметно, оно просто гремело колокольным звоном в кабинете. А она продолжала меня разглядывать и улыбаться. Причём – красиво улыбаться. А на улыбку я тоже введусь, как и любой мужчина, который может оценить женщину не только по изгибам и формам её тела.
Когда красивая женщина – красиво улыбается, найдется ли хоть одна особь мужского пола, которая не улыбнётся ей в ответ? Красивая женщина красивой улыбкой на определённое время начисто отшибает попытки логичности у мужчины, если только он не слеп от рождения.
И я улыбался. Я же не слепой. Очень не слепой!
Секретарь принесла кофе, про который я почти забыл, и, уходя, пыталась разглядеть Оливу своим вопросительно-рентгеновским взглядом.
Моя затянувшаяся улыбка наконец-то превратилась в более или менее вменяемый вопрос:
– Я могу у Вас спросить – кто вы, и как вы оказались в моём кабинете?.. Олива… и… по какому поводу? – я был просто счастлив, что смог наконец-то составить в логический порядок нормальный набор слов, собрать слова в словосочетания и озвучить цельное предложение.
– Лучше – на «ты»…
– Что?.. – я конкретно подтормаживал.
– Я говорю, лучше – на «ты». На «вы» – отделяет меня, или отдаляет, по крайней мере, так я чувствую. Понимаешь?
– А… хорошо, на «ты»…
– Я не буду тебе сейчас объяснять деталей, но думаю, мы теперь будем видеться чаще, и общаться о многом и много, Эдгар… и, уверена, лучше не торопиться знать больше, чем ты сможешь понять и принять.
– Допустим… и о чём продолжим? – единственное, что я смог ответить, вообще и толком ничего не понимая.
Вот так оно и началось наше знакомство с Оливой. Самое непонятное знакомство за сорок лет моей жизни.
И она начала появляться. И всегда без предупреждения. Я просто чувствовал, что она появится. И она появлялась. А иногда не чувствовал, и она всё равно появлялась, без приглашения. В любом месте, где я мог находиться: будь-то деловая встреча, или субботний ресторан с друзьями, спортзал, или банк, или просто оказаться в моем закрытом авто и потом ехать со мной по ночному городу, разговаривать и исчезать так же неожиданно, как и появилась.
Поначалу я думал, что у меня что-то с головой, которая порождает одну и ту же галлюцинацию. Но тогда эта галлюцинация посещает и всех моих знакомых, которые видели и видят Оливу: её красивое лицо и фигуру, общаются с ней и слышат её приятный мягкий голос, и потом задают мне тьму вопросов о том, как и кто – она, почему и откуда, и где я её взял.
А что я мог им ответить, если сам толком ничего не понимал!? И что я могу им ответить теперь, когда хоть что-то как бы понимаю, но не уверен в том, что мой ответ будет воспринят и понят кем-либо нормально? Вот потому, когда мне задают вопросы об Оливе, я загадочно-глупо улыбаюсь, а они мне кивают головой и так же улыбаются, делая вид, что вроде как всё поняли сами, и уже давно, и чтобы я им не ответил теперь – это будет самой настоящей неправдой. А ещё я понимаю, что любая моя попытка правдиво и логично объяснить появление Оливы будет воспринята, как проезд по ушам. Да и всех, судя по всему, устраивало и устраивает всё так, как есть. Остаётся  интрига и повод для разговоров. Даже не разговоров, а свежих сплетен…
А мы, ну очень любим сплетни! Просто иногда говорим что-то и о ком-то, но не считаем, что это сплетни. Хотя, на самом деле, это самые что ни на есть настоящие они – сплетни. И за глаза, и не громко, и не для всех… но потом, случайно и вдруг, оказывается, что все – всё – знают. Всё, что придумали, разукрасили и составили сами же. В пол голоса. Друг другу, или от одного к другому. Составили как бы картину действительно происходящего. И когда эта сплетня по кругу, или после всех и многих кругов, обычно – неожиданно, приходит к своему главному герою, то она настолько богата всякими объяснениями, деталями, сутью и собирательным смыслом, что переубедить кого-то в том, что всё в сплетне на самом-то деле не так – невозможно. Почти никаких шансов. Даже когда сплетня разбивается о реальность – видят-то это не все, кто участвовал в составлении сплетни – она продолжает жить, и пока новое событие обойдёт всех, в него опять будет добавлено достаточно новых деталей… не существовавших никогда… и это будет уже точно «правда», потому что «мне сказали знающие люди»,  то есть более правдивая, свежая сплетня.

Дым.

Я вышел из кабинета, попросил секретаря всем говорить, что я в отъезде, а сам направился в ближайший бар. Стол в нише недалеко от барной стойки. Очень удобное место для разглядывания посетителей, под сигарету и кофе с каплей коньяка. Просто идеальное место для внимательного снайпера-наблюдателя.
Обожаю кофе. Крепкий, заварной, с пенкой. И лучше, чтобы пенка была слегка желтая. Светло-жёлтая. Потому как, если она темная, значит –  или аппарат кофейный никудышный, или кофе не то… или и то, и другое вместе. И потому – не вкусно. В общем, я благодарен индейцам, или каким-то там туземцам, которые нашли кофейные зерна и научились, что с ними делать и потом все это добро как-то там попало в Европу. А уже много позже – ко мне в чашку, за этот стол. Индейцам – «ура и слава!», а мне кофе и коньяк…
– Барышня, и пепельницу… пожалуйста!
Зазвонил мобильный телефон. Точнее заиграл одну из моих любимых песен у Nickelback, а ещё точнее, первый куплет их песни под названием «Somebody» из альбома «The long road», 2003 года. Удобная и приятная штука: музыка – вместо звонка. Я принял звонок и услышал весёлый голос моего хорошего знакомого.
– Доброе утро! Юноша! Спишь ещё?
– Ты чё, больной? Три часа дня, Дым! – я улыбался звонку и словам знакомого, понимая, что сейчас я ему скажу, где я, а он незамедлительно припрётся и начнет мне рассказывать о своем бурном «вчера», и о том «какие все сволочи». – Я в «дабле», напротив офиса. Кофе пью. Только вышел с работы.
– А-а-а… в этом синем? И чё там? Есть хорошие люди?
– В синем. Немного, но есть… офисный центр рядом, потому тут всегда рыбно. Мог бы не спрашивать.
– Бля, я сейчас буду! Жди меня. И никуда не свали!
– Давай, давай… я тут.
Дым – Дмитрий, стал Дымом когда-то давно, ещё до того, как мы познакомились. И ему подходило это прозвище, потому как он и был таким вот дымным, и не для всех понятным человеком. А мне, так вообще, временами казалось, что и сам-то себя он не всегда понимает. Но Дым был позитивным. Активным, живым… мужиком… не соскучишься.
Мне не пришлось долго ждать. Его стремительности могли бы позавидовать многие. Задержавшись в дверном проёме на входе в бар, Дым медленно и внимательно оглядел бар своими осоловелыми (скорее всего – после вчерашнего) глазками, увидел меня, заулыбался и подошёл к моему столу. Среднего роста. Начинающий лысеть и коротко остриженный, чтоб спрятать зачатки лысины. У него были голубые глаза и нос с горбинкой. И, как обычно, гладко выбрит. Дым пожал мне руку и устало плюхнулся на стул.
– Как меня всё заебало! Ты себе не представляешь! Короче, я сделал охуенный вывод…
– Тихо, Дым! Чего ты шумишь, как раненный? Народ вокруг, а ты орёшь на весь зал! Спокойно. Присядь… – я негромко попытался осадить его пыл.
– Ладно, ладно… хочу чаю. Девушка! – и он поднял руку, чтобы обратить на себя внимание официантки, которая и без его размахиваний руками уже направлялась к нам.
Официантка была беленькая, глазастая и жутко картавила. Причём, так жутко, что иногда вообще не было понятно, что она говорит. Но, у неё была такая фигура, и такая впечатляющая грудь, что это полностью заменяло ей букву «р». И она спокойно себе жила. И могла бы не уметь произносить ещё с десяток букв и спокойно жить с такой-то грудью.  И уже, наверное, привыкла к тому, что...  «зачем мне эта буква «р», если у меня такая грудь, и фигура, и я вся такая классная, что мужики – мрут – хотят, а девки… все они мне только завидуют». Можно быть в крайней степени уверенности, что большую часть мужчин, приходящих в бар, волнует и интересует именно (и очень) её грудь, ну и фигура, а не то, как она разговаривает. Ну а что она говорит, вообще мало кого интересует.
Для подавляющего большинства мужчин, слова сказанные женщиной, начинают обретать  смысл только после того, как мужчина ощупает глазами всё её тело, мысленно разденет её, представит себя в ней, а после всех этих предварительных смотрин наконец-то вернётся к её глазам, и начнёт пытаться хоть как-то, хоть моментами, включать мозг. При этом, стараясь не показывать, что он уже, у себя в голове занимается с ней бурным и качественным сексом. Конечно же, не каждому есть, что включать, и не каждый умеет услышать. Но это уже отдельная тема.
– Вам меню п-и-и-носить? – пропела официантка, глядя то на меня, то на Дыма.
– Моя ты золотая! П-и-и-неси нам, к-а-а-савица, и меню, и чай – мне… лучше – чё-й-ный… или, ф-и-уктовый – есть? – пропел ей в ответ Дым, копируя её произношение.
– Есть! – она надула красивые губки.
– Ты будешь что-то? – Дым повернулся ко мне.
– Воду. Без газа. И лёд, если есть. У меня уже есть кофе и глоток коньяка…
– Мне чай, и нам воду, лёд… воду – без газа, чай – чёрный. И не злись, красота!
Официантка, успокоившись и, в очередной раз, уверившись в своей власти над мужчинами,  подготовленной и проверенной походкой поплыла к барной стойке. Дым провожал её туловище своими похотливыми глазами. Затем – не успев сменить выражение глаз – перевёл свой взгляд на меня.
– Разбила тебе сердце? ¬– я улыбнулся, глядя на реакцию Дыма, после дефиле официантки.
– Бля, какая жопа классная! Ух! Просто – ****ец! И разговаривает так, что весело становится. Не скучно. Певунья просто! Но задница, и грудь – это конечно да-а-а… и рот!
– Ты, Дым, тоже, ещё тот певун…
– Да ладно! Я нормальный!
– Ну и… что там у тебя стряслось? Выглядишь – превосходно! Бухал вчера?
– Да что я там бухал – малость!? Может и мне коньячка – рюмаху – бахнуть?
– Пей…
– Сначала чаю – потом решу… нужно желудок запустить.
– Ну, так что там у тебя? Эй!
– Со всеми своими тёлками переругался! К ****ей матери!
– Чего?
– Да ну их всех на хер! Не хочу вообще теперь, ****ь… никого водить к себе домой, чтоб они ничего, *****, не знали… потому, что они такие, знаешь… как тебе сказать, *****!? Тёлки сейчас такие пошли, *****… они… смотрят, *****, и как только, как бы… видят, что есть работа, *****, есть хата, *****… как говорится – жилплощадь, *****… ****ец – сука, *** ***** отделаешься! Липнут – просто ****ец! Как мухи!
– Они же пытаются как-то устроить свою жизнь и им, в какой-то момент, становится не без разницы, с кем они спят… вот и… так…
– Ну, это понятно, ****ь… но я – на *** этого не хочу! Вообще и полностью – не хочу! А в нашем городе –  тем более!
– Дым, рано, или поздно тебе-то по любому придётся кого-то найти, и устраивать что-то серьезное… какие-то отношения…
– Да, но пока, ****ь, нет ни настроения, ни желания! И вообще…
– Да ты уже старый пень, и тебе давно пора… но, я понимаю, что пока тебя не торкнет –  строить отношения с кем-то, ты не будешь готов! Ни любить, ни желать чего-то большего… охереть… понимаешь же! Так, чтобы ты ухаживал, млел от неё. Хотел – ухаживать! И время, оно уходит, а ты – моложе-то не становишься…
– Эд, да я такой человек, что сам себе буду определять – когда, и что серьезно, ****ь!
– Ну да, кто ж, как не ты?
Большегрудая официантка принесла наш заказ. Дым в очередной раз раздел её глазами, и, почти оргазмируя, заказал себе ещё коньяк. После недолгой паузы –  вспомнил, и вернулся к теме своих словоизлияний.
– ****ь! Я её уже хочу! Надо что-то с этим делать!.. Так вот… а пока мне и так нормально! Любовь подождёт! Недавно, Ксену, свою… ту… ну, малую...
– Ту ёбнутую? Худую, белую?
– Да, её! Давал! Вот это человек! Позвонил ей. Сказал… т-а-а-к! Туфли – шпилька, чулки и платье, ****ь!
– Заказал, прям!
– Да, я тебе серьёзно говорю, Эд! Я, типа, через час буду… и всё, на ***! Приехал, за ней, к её дому. Бля… вышла, вся такая! Туфли, ****ь – шпилька… чулки, *****… и платье – охуеть! Всё, как заказывал! Да что ты!? Просто – ****ец! Не-е-е, она всё-таки молодец! Ксена, просто бомба!
– Работает где-то?
– Ксена?
– Да.
– Врачует. Привез к себе, поставил пару пистонов. Человек, супер! Но, знаешь, я не могу с ней спать, ****ь!
– Чего?
– Да *** его знает…
– Ты храпишь?
– Нет, ****ь! Но она, когда со мной, я до утра вообще *** могу глаза сомкнуть! А вот с той Анной, что раньше, помнишь?.. Засыпа-а-а-л, сука, ****ец! Вот, я на ней, и в ней… ебу, в смысле… вошёл и… засыпаю…
– От ты баран! Правда, заснул?
– Ну, по-пьяни, конечно! Но с ней было очень уютно, как-то… а с этой, ****ец! Не могу заснуть и всё!
– Ты же должен знать причину…
– *** его знает! Не могу и всё! Может не те флюиды…
– Не те что??? – я в голос смеялся тому, что так старательно описывал Дым.
– Ну не знаю я! Но… спать с Ксеной – не могу, ****ь! А с Анной – спал! Как младенец! Но… в сексе… обе – супер!
– Мда…
– Не мычи! Серьёзно говорю! А где твоя – эта… Олива? Хорошая тёлка, между прочим…
– Ну, не так чтоб моя… была сегодня в офисе, поговорили…
– Давал уже?
– Нет.
– Не ****и!
– Отвечаю!..
– В принципе, ты никогда на эту тему ничего самого главного не говоришь… так – крохи…
– У тебя своего столько – зачем тебе голову лишним забивать? Я так и не понял, ты влетел сюда такой шумный, нервный… это, потому что не можешь заснуть с Ксеной?
– Заеб-а-а-а-л!.. – Дым возмутился. –  Поругался со всеми своими тёлками, говорю ж!
– Из-за бессонницы?
– Из-за херонницы! Просто, заебали они меня, и всё!.. все – заебали…
– Надолго ли?..
– Пока не знаю… ****ь, у меня ещё столько дел сегодня! Ты вечером где?
– В зал схожу… наверное… потом – не знаю…
– О, мой коньяк идёт… все ж жопа у неё хорошая… очень! Может подкатить?
– Попробуй…
– Девушка, коньяк нормальный? Или… как в прошлый раз?
Официантка возмущенно округлила глаза, набрав полные лёгкие воздуха, от чего её грудь стала ещё больше и запела:
– А что было не так в п-ы-ы-лошлый ы-ааз?!
– Хм… я – Дима, Дмитрий. Можно, просто – Дым. Тебя как звать?
– И-ина…
– Ирина? – уточнил Дым.
– Нет! Маи-ина! Неужели я гово-ою что-то непонятное? – возмутила официантка.
– Моя ты золотая! Марина! То есть – Рина! Теперь дошло! Ну, тогда, очень приятно! Я как-то сразу не сориентировался! Кто ж тебе такое имя придумал, красота? Очень нежно прям ты его произносишь. Мягко, я бы сказал…
– Папа и мама! Тебе не ныавится моё имя?
– Ну что, ты Рина! Очень даже красиво всё звучит! И нравится, тоже очень!  Моё любимое имя!
– А ты, Дым, юмои-ист! – заулыбалась Рина-официантка, кокетливо.
– Я буду выходить, подойду к тебе рассчитаться, Рина, и расскажу, про прошлый раз… просто не хочу, чтоб мой коллега подслушивал горькую правду, а то вы потеряете хорошего клиента. Договорились?
– Ха-а-шо…
– Вот и отлично, Рина… я подойду.
Заинтересованная и заинтригованная «мисс грудь» медленно исполнила очередное дефиле  от нашего стола.
– ****ец! Прикинь, Эд, имя ей придумали, как подъебали! С её-то буквой «р»! И-ина, бля! Охереть… Рина-Марина!
– Ты валенок! Ей когда родители имя давали, она вообще ни одной буквы не произносила, только ела и гадила в пелёнки! Это уже потом она стала такой талантливой лингвисткой.
– Ну, это и коню понятно! И все ж она… очень, даже… нормальная тёлка! Фигура – ****ец! И буква «р» – очень сексуальная!
– Так женись, Дым!
– Ёбнулся? Не надо! Я – так, чисто – заехать… пару раз…
– Пора собираться, Дымяра. У меня тоже есть ещё пару дел. Созвонимся ближе к вечеру…
– Ладно, я ещё задержусь… иди… я – рассчитаюсь…
– Успехов тебе с Риной! Может… свозишь её к логопеду, поправишь?
– На хрен надо?! Мне и так сойдёт!
Я встал из-за стола, пожал Дыму руку, и направился к выходу. Официантка Рина – с глазами белки ледникового периода, увидавшей орех – провожала меня взглядом, пытаясь загадочно улыбнуться. Я подмигнул ей, и вышел из бара.
Синий «дабл». Синий цвет преобладал в оформлении бара. А «дабл»… так мы называем все маленькие бары, куда обычно приходят по одному, максимум – вдвоем. Уютно и спокойно посидеть, пообщаться. Тут часто происходят новые знакомства, потому часть публики, ходит сюда именно за этим. Так и Дым, спросив меня в телефонном разговоре, есть ли в «дабле» «хорошие люди», имел в виду вовсе не каких-то там хороших людей вообще, а спрашивал конкретно о людях противоположного пола, безусловно, соответствующих его определенным эротическим воззрениям и вкусу.

Отец, море и я.

Я вернулся в офис. Секретарь сообщила мне о нескольких, не особо важных звонках, и я прозвонил по оставленным номерам, закрыв вопросы, связанные с текущим бизнесом. Спортивная форма была в машине, так что я был собран в спортклуб, и у меня оставалось чуть больше часа, чтобы уйти из офиса, и никакого желания что-либо делать в оставшееся время, как и никакого желания ехать заниматься спортом.

Спортклубы, спортзалы – это тоже места знакомств. Барышни готовятся к лету с зимы. И для них тренировки – это возможность, впоследствии, одеть более открытое летнее платье, показывая подтянутые тренировками ноги, или открытый купальник – на пляже, не стесняясь своего живота. Тут-то, на тренировках, и происходит более детальный обзор объектов, как мужчинами – женщин, так и, не в меньшей мере, женщинами – мужчин. И что бы там не говорилось о том, что в наш век гиподинамии спорт – это реальная и необходимая компенсация лени и бездействия организма…   спорт ¬– это ещё и способ обратить на себя внимание, способ быть увереннее в себе, возможность считать себя ещё более достойным объектом для внимания окружающих. То есть, чем ближе лето, тем моднее занятия спортом.
А сейчас май, почти – лето. И всё вокруг уже даже очень модно и эротично. Короткие юбки, высокие каблуки. Всё цветёт. Все цветут. И волнуются все. Смотрят, видят, волнуются. Приятное майское волнение. И если март – это когда очень хочется. То май – это когда уже что-то для этого делается.

Мне нравилась прохлада моего кабинета. Я подумал о том, чтобы закурить…
– Куришь… и, ходишь в зал. Идешь, сегодня?.. – Олива появилась, как всегда, неожиданно.
– Олива… – я улыбнулся ей. – Да, хотел пойти… но, сегодня, очень лень… вообще – лень…
– Поехали к морю? Куда-нибудь… за город, не далеко…
Вот я и нашёл повод не идти сегодня в зал. Точнее, Олива нашла мне повод.
– Поехали. Уже?
– Да как тебе будет удобно, Эд…
– Можно и уже. Лучше – уже. Идём. Если ехать, то сейчас… потом город будет забит – не пробьешься…
– Купи мне по дороге белого вина. Сухого. Но не то, что ты покупал в бутылке. А разливного.
– Чем плохо в бутылке?
– То, что я пробовала – было не вино. Хоть там и написано, что вино…
– Ладно, заедем, купим…
Мы вышли из кабинета. Секретарь округлила глаза, застыв с вопросом, который я опередил…
– Я ухожу. На сегодня –  всё. Завтра – увидимся.
– Мне нужно ещё кое-что закончить. Я задержусь…
– Никаких проблем, Лиза. До завтра. Если что-то срочное – я на мобильном…
Мне повезло с секретарём. Она понимала всё. Была компетентна и в деловых вопросах, и в чисто человеческих. Корректная и спокойная. А если не понимала чего-то, то умела промолчать. Могла быть, когда нужно – помощником, или незаметной, когда я был не в духе.
Мы ехали с Оливой по городу, к фирменному магазину с разливным вином. Город, забитый машинами и людьми, жил своей «застекольно-кондиционерной» жизнью, выстраивая и подготавливая обычную вечернюю пробку. Поэтому я старался поскорее выехать за черту города, чтобы не застрять где-то на пару часов.
– Тебе нравится быстрая езда?
– Олива, мне не нравится стоять где-то в пробке, потому я стараюсь быстрее добраться до магазина, взять тебе вина и быстренько сбежать за город.
– Но тебе нравится быстрая езда…
– Да, нравится. Там, где можно быстро, и безопасно – нравится.
– Мне тоже нравится скорость. Ветер. Я люблю ветер.
– И я люблю.
– Потому ты летаешь? Или ты летаешь потому, что любишь?
– Олива, а я разве рассказывал тебе, что летаю?
– Нет. Но я знаю.
– Бесполезно спрашивать тебя, откуда ты знаешь?
– Просто знаю. Расскажу. Потом…
– Я постоянно слышу твоё «потом».
– Приедем к морю – поговорим.
Винный магазин, как ни странно, был без посетителей-дегустаторов, которых там обычно вдоволь.
– Может, красное – попробуешь?
– Не сегодня. Лучше – белое. А себе возьми красное.
– Я за рулём, Олива.
– Бери себе вино и не переживай. Я всё решу, если что…
– Хорошо… я могу и сам решить, если что…

Мы подъехали к морю, и я выбрал такое место у воды, под скалами, с солнечной стороны. Мне хотелось, чтобы заходящее солнце не пряталось за скалы, а грело нас до самого своего заката.
– Ты бери вино, а я достану коврик в багажнике.
– Может у тебя там есть ещё и одеяло с подушкой? – попыталась поддеть меня Олива.
– Подушка – есть. Маленькая. Одеяла – нет. Могу согреть, если хочешь!
– Я не мёрзну. Просто спросила.
– Мне кажется… ты и «просто» – это несовместимые слова.
– Это тебе только так кажется, Эдгар. Всё, всегда, просто… когда знаешь – как, почему и зачем…
– Давай уже усядемся, и ты мне расскажешь…
Я разлил вино в пластмассовые стаканчики, которые купил там же, в винном магазине. Себе – красного, Оливе – белого. Где-то слышал, что пластмассовая посуда – это очень не здорово. Но, иногда, удобно…
– Олива, давай выпьем… за море!.. Я люблю море…
– Давай… за твоё море… и за твою любовь к морю…
Мы сделали по пару глотков вина…
– Как вино?
– Мне нравится. Я же говорила тебе, что тогда было, в бутылке – не вино. Смесь чего-то с чем-то, что не имеет никакого отношения к винограду и солнцу…
– Я в курсе…
– В курсе? Но угощал меня тем бутылочным, типа вином…
– Думал, что будет хорошим… да и цена весёлая была…
– Цена ведь не всегда гарантия качества…
Легкий вечерний теплый бриз приносил йодистый запах моря и гладил наши лица.  Небольшие волны накатывали на берег, пересчитывая мелкую гальку. Вода переливалась в лучах заходящего солнца, запуская на скалу сотни солнечных зайчиков. Было тепло и спокойно.
– Ты сейчас думаешь о том, как красиво… море, волны, заходящее солнце… мои, немного растрёпанные волосы… и тебе нравится, как пахнет море… и, как пахну я…
– Ты права... мне сейчас очень хорошо. И ты меня волнуешь…
– Эдгар, а ты никогда не замечал в себе – нечто… что-то такое, что сам себе ты не можешь объяснить?
– Я… я часто знаю, что мне ответят, на мой вопрос… или, что мне скажут. А ещё, я умею видеть любовь… в цвете. Человек… становится другого цвета. Не знаю, как тебе объяснить…
– Я знаю, как это…
– Ещё… мне кажется, что иногда… я могу снимать боль… чью-то боль. И чувствовать чью-то боль… причем чувствую так, что мне самому становится очень больно. Я как бы принимаю участие в чьей-то жизни и не могу ничего сделать, чтобы не участвовать… не принимать… вообще, есть много такого, чего я не могу себе объяснить. Оно, просто есть и всё…
– Изначально, все люди связаны между собой... но вы живёте так, что теряете эти связи…
– Мы теряем?..
– Да, Эд – вы…
– Ну-ка, подробнее про «вы»! Мы – люди – теряем… что-то ты себя к этим теряющим не относишь… или мне показалось?
– К этим –  не отношу… у меня – другое… и по-другому…
– Другое, у тебя? Так кто ж ты, Олива? Скажи…
Олива посмотрела на меня. В глаза. Мне показалось, что радужная оболочка её глаз меняет цвет… и я провалился. Не понимаю, как и куда, но было явное ощущение, как будто провалился куда-то и… или мой мозг начал рисовать картинки из прошлого, или я на самом деле оказался в прошлом…

Шумное, волнующееся море, песчаный берег, дикий пляж. Отец у воды, недалеко от меня,  смотрит в море. А я делаю из мокрого песка замок, с башенками. Между башнями – стены. Ворота. Я старательно, из сомкнутых ладоней, струйкой выпускаю кашицу из песка и воды. И когда капли этой кашицы падают на башню, или стену, вода проходит дальше, вниз, а песок слипается, делая стены и башни моего замка выше, толще. Я собираю по берегу плоские камни, и выкладываю их внутри замка. А на песке, возле меня, в тряпичном мешке, ждут маленькие оловянные рыцари. Игрушечные – но, как настоящие. С мечами, щитами. И даже есть лучники, и десять рыцарей на лошадях. И я стараюсь… тороплюсь и стараюсь сделать красивый замок…
– Можно смотреть, сынок? – кричит мне отец.
– Пока нет! Жди. Я скажу когда!
И я тороплюсь, строю… мне ещё нужно сделать, хоть чуть-чуть, дорогу к замку. А потом позвать отца… и он будет смотреть на мой замок восторженными глазами, и хвалить меня шестилетнего мальчика и говорить мне, что я молодец, и что я мужчина. Мне очень важно его внимание, и очень приятна его похвала. Очень.
– Всё, папа – иди!
Я гордо стою перед своим детищем – песчаным замком, с башнями и каменной дорогой, которая через ворота переходит в круглую площадь. Отец идёт по берегу ко мне. И я горд тем, что у меня самый сильный папа в мире… самый красивый, потому что и мама тоже так считает… и часто об этом говорит. И когда я вырасту, то буду тоже таким сильным и красивым. И у меня тоже будут такие мускулы, и сильные руки, и волосы на груди. И я буду большой и взрослый.
– Сына, ты молодец! Очень красиво! И стены крепкие! И пять башен! Мужчина! Давай доделаем ещё немного вместе, расставим рыцарей по местам и покажем маме! Галу, не будем брать. Она маленькая и всё тут развалит! Она всегда всё разваливает!
Меня просто распирает от похвалы и гордости. Тем более, эта похвала от самого любимого человека. И мы, вместе, начинаем доделывать одну из стен с башней, и дорогу. Вместе. Вместе –  мне всегда очень нравится.
           – Пап… я, когда вырасту, большой, как ты… я вырасту, и построю такой вот замок, только  большой, чтобы мы там жили, чтобы мы могли выходить на башни и стены, и смотреть на море. А стены и башни будут высокие, и мы будем стоять там, и смотреть в дедушкин военный бинокль, и видеть далеко в море корабли! Правда?
– Правда, сынок… – отец улыбнулся и взъерошил своей большой рукой волосы на моей голове. – Замки строят надолго. Они потом стоят многие сотни лет. И люди помнят тех, чей это замок. И, чаще не тех, кто его строил – не строителей, а тех – чей он был.
– Так и я построю надолго! А мы там потом будем жить много-много лет, с тобой, мамой и дедушкой… и с Галой! И никто не будет умирать!
Я вспомнил бабушку, какая она добрая и хорошая… и похороны, и как все плакали. И я плакал. И я не понимал, почему больше не будет бабушки. И как это – бабушка не будет забирать меня из садика? И почему это, именно моя бабушка должна была умереть?!
– Сынок, люди не могут жить сотни лет. Они становятся старенькими и потом, умирают. Самое главное – это память. До тех пор, пока мы помним тех, кого любим – они живы, в нас. Вот смотри. Ты умеешь завязывать правильно шнурки, правда?
– Правда, папа…
– А кто тебя научил?
– Бабушка! Дома! И в садике, тоже! Ну, когда водила меня гулять, и в садик… я был ещё маленьким.
– Правильно! Значит, бабушка оставила тебе частичку своего умения! Значит, частичка бабушки есть в тебе! Это и в сказках, которые она тебе рассказывала, и которые ты помнишь, это и всё остальное, чему тебя научила бабушка! Потому ты её помнишь и любишь!
– И она живая?!
– Да, она живёт в нас. В тебе, во мне, в Гале, в маме, в дедушке!
– Я очень люблю бабушку… – и мне стало грустно. Сказал, и стало очень-очень грустно.
Отец присел на песок, усадил меня к себе на ноги, обнял, и гладил мою голову, прижимая меня к своей груди… а мне очень хотелось плакать. Мне стало жалко всех сразу. Всех нас: и папу, и маму, и Галу, хоть она и вредная, и дедушку… и бабушку. И меня. И я заплакал…
– Эдгар, мужчины не должны плакать. А ты ведь у меня мужчина!? Плачут только девочки!  А мужчины должны быть сильными, чтобы жалеть девочек. Ты же знаешь… правда?
– Да, папа… я не буду… это Гала всегда плачет только!
И я пытался не плакать. А слёзы застревали где-то в горле, превращаясь в комки, которые я не мог проглотить. И я держался, держался какое-то время, а потом начал всхлипывать, и слёз стало ещё больше. А я пытался их стереть грязной от песка рукой. Стирал, а получалось, что  размазывал по лицу слезы с песком…
– Ты бы видел сейчас своё лицо, сына! – отец улыбался. – Иди в море –  смой лицо… от песка… а то сейчас будут идти какие-то девочки по берегу –  станут смеяться и тебе будет стыдно.
Разве мог я позволить каким-то там девочкам увидеть мои слёзы? И я побежал к морю, вымыл лицо, и вернулся к отцу.
– Я больше не буду плакать, пап! Я же мужчина!
– Мужчина, сын… мужчина…
– А ты не умрёшь, папа?
– Ну что ты, малыш?! Не умру… всё будет хорошо. Заканчиваем крепость и идём звать маму!  Хорошо?
– Это не крепость! Это – замок!
– Хорошо… замок, замок… сынок…
И мы вместе стали собирать плоские камни для дороги, а потом расставляли рыцарей в замке… на стенах и в башнях – лучников, а на площади тех, что на лошадях… и я был полон восторга, что мы всё это делаем вместе с отцом. И всё было по-честному…

У детей, всё и всегда честно. Если радостно, то радостно по-настоящему. Если грустно, то грустно так, как никогда ещё не было до этого момента. У них ничего не бывает наполовину. И даже если что-то там – «понарошку», то всё равно это очень серьёзно. И всё, что происходит вокруг – они видят цельно. В общей картине. Большим. Значимым. Это уже потом, став взрослыми, мы путаемся в деталях и мелочах. И пытаемся из этих деталей и мелочей воссоздать утерянную во времени картину. Воссоздать и подогнать её под забытые где-то в детстве ощущения, и эмоции. Мы пытаемся вспомнить – что и как мы должны чувствовать. Но наша взрослость крадёт у нас искренность и открытость. Мы начинаем стесняться сами себя и окружающих. И мы прячем самое настоящее внутри. И кто-то, так и не может вспомнить ничего по-настоящему искреннего. Потому и не может выразить… Взрослые прятки от себя и от сути. А маленький ребёнок с погремушкой, так и остаётся где-то внутри нас. Где-то – глубоко внутри нас… где мы держим его закрытым за стенами надуманных условностей и приобретённых комплексов. Теряем и теряемся… во времени и ошибках. Конечно, ошибки можно назвать уроками. Но, если бы это были уроки, и мы по ним за свои выводы получали хорошие «отметки-оценки-баллы», то мы бы тогда не совершали раз за разом, одни и те же, ошибки. Выходит, или ошибки – не уроки, или до нас туго доходит, и значит мы плохие ученики…

Коллекторы. Сенситивы. Сенсоры. Начало.

Солнце краснело уже очень низко над морем, почти касаясь воды, у линии горизонта. Немного похолодало, но не так, чтобы замёрзнуть. Я вернулся. Вернулся из своего далёкого детства. Олива сидела рядом.
– Нальешь ещё вина? – спросила она.
– Да… – хрипло ответил я, чувствуя, что пересохло в горле. Я пытался прийти в себя и понять, где я на самом деле нахожусь. Тут?.. Там?..
 Я наполнял стаканы вином. Ей – белого. Себе – красного. Пролил вино мимо стакана, на коврик… и думал – где меня больше – там, у моря, с отцом… или здесь, сейчас, у моря и с Оливой? Мы выпили. Олива смотрела на меня, а в её глазах отражалось красное заходящее солнце.
– Что это было, Олива?
– Ты же видел – что… твои воспоминания… твоя память.
Я закурил. Сделал пару глубоких затяжек, выдыхая дым через рот и нос…
– Я видел отца. Тогда… давно. И себя – маленьким. Явно. Отчетливо. Осязаемо. Я плакал. Слёзы размазывал с песком по лицу. И я чувствовал этот песок… колючий такой песок, на щеках…
– …и ты чувствуешь свою вину перед ним… перед отцом…
– Да, Олива… чувствую. Я много думал… после его смерти…
Какое-то время мы пили вино и молчали. Небольшие волны всё так же накатывали на берег, и всё так же бесконечно пересчитывали мелкую гальку. Не было ветра. И солнца уже, почти, не было. Оно, видимо, очень спешило и старалось, как можно скорее спрятаться от нас за горизонт. Старательное такое… спешащее солнце…
– Когда у отца случился первый инсульт – он не мог нормально говорить, ходить. Хотя, всегда, до этого, был крепким, здоровым и сильным мужчиной. Я приходил к нему в больницу. Мама, сестра. Мы все там были и помогали ему. И я видел, что ему неловко, из-за своей беспомощности. Через какое-то время он расходился – мамиными стараниями… нормально разговаривал… передвигался, опираясь на палку. Но он как-то сразу начал стареть. Постарел. И я видел, что ему всё больше стеснений доставляет такое его состояние… его здоровье. Сердце.  Сахар. Давление. Он старался не показывать, что у него внутри. Но я – видел! Он стал плохо видеть, хуже слышать. А у меня было мало времени, чтобы чаще быть рядом с ним. Как тогда, у моря… я видел его и ждал… и он пришёл. И я был уверен, что он придёт. Такого просто не могло быть, чтобы он не пришёл ко мне, зная, что я жду. Он ведь точно знал, что я его жду! Так теперь он… ждал меня, а я не приходил тогда, когда ему это было очень нужно. Я знал, что он ждёт и хочет видеть меня чаще. Знал… но, приходил редко. Реже, чем мог бы! И я знаю, что ему было больно внутри. Видел по глазам. Даже когда он мне улыбался своими почти ничего не видящими глазами – я видел в его глазах печаль и боль! А потом случился второй инсульт. Через полтора года. Кровоизлияние. Скорая… забрала… под утро. Сразу отвезли в реанимацию. Его раздели. Медсестра постелила чистое белье, которое я привез с собой. Его подключили… ко всем этим приборам… уложили… я стоял рядом, взял его руку, а он сжал мои пальцы, сильно. Как будто хотел что-то сказать! Меня позвал врач. Я хотел отойти, а он ещё сильнее сжал мою руку. Но я все равно отошел к врачу. Врач объяснил, что отец в коме и ничего не чувствует, не слышит, не видит. Я сказал о том, что он меня крепко держал за руку, сжимал мои пальцы. Врач сказал, что это рефлексы. Кома – рефлексы. Но я уверен, что это были не рефлексы, а осознанные действия! Он не хотел меня отпускать! Мы ведь с ним не обо всём поговорили! Не успели обо всё поговорить! Следующей ночью он умер. Теперь мне больно… и стыдно…
– Нужно отдавать любовь вовремя…
– Да… теперь я это понимаю…
– Ты хотел, чтобы я рассказала о себе…
– Расскажи…
– Может – не сегодня?
– Сейчас… Олива…
– Я коллектор… я не совсем человек. То есть, я не такой человек, как все те, кого ты знаешь.
– Как это?..
– Ты привык к тому, что знаешь мир таким – каким знаешь… каким – видишь. Но есть вещи, которые суждено знать не всем. Существует невидимый мир. И он значительно больше, и сложнее видимого. То в чём и как живут люди, это лишь оболочка от главной сути. От сути, которая сокрыта. Многие люди почти не верят в наличие Души… а многие, не верят в Любовь... и они не хотят знать ничего другого… ничего большего! И они не любят признавать свою вину… и быть в ответе за свои проступки. Что ж тогда им говорить обо всем остальном? О духе, энергии… о  связях… о том, как в действительности устроена их жизнь… и как нужно жить, чтоб жить, а не быть просто белковым организмом… им это совершенно не нужно… точнее, мало кому это нужно! Они придумывают себе поверхностные правила… законы и нормы, которые иногда полностью оторваны от смысла, логики и природы. Они обращаются к религии и пытаются искать спасение в вере, но не умеют верить! Да и все эти обращения, лишь только тогда, когда им становится очень плохо! Они слёзно пытаются найти помощь там, где нет их веры. В той же христианской Библии сказано: «Исследуйте писание»… Заметь – Исследуйте! А кто его исследует? Единицы! Остальные, и их много больше, они или просто принимают всё как есть, не вдаваясь в истинный смысл вещей… или, стараются подогнать отдельные фразы, или целые главы, под то, и так, как им удобно. Потому, если не удобно – не верят…
– Я пойму… рассказывай… мне это нужно…
– Так я и говорю тебе. Я – коллектор. Я нахожу и собираю гиперчувствительных людей – сенситивов. Тех немногих людей, которые – в определённом смысле – могут управлять своей гиперчувствительностью. Я даю им информацию – как это происходит. Для чего. Я объясняю им смысл, связи. Я помогаю им понять их действительное предназначение. А ты – сенситив… поэтому, я здесь… с тобой. Потому, что тебе уже пора не только чувствовать, но и понимать…
– Можно подробнее о том, что такое сенситив и с чего ты взяла что я – он?
– Я – не взяла… я – знаю. Я это знаю так же хорошо, как и ты, к примеру, знаешь, что это, перед нами – море, а не лужа, после дождя… как то, что тот, краснеющий кусочек света на горизонте – заходящее солнце…
– Допустим. И?..
– Это люди, которые дают энергию сенсорам… сенситивы – зажигают сенсоров…
– Оп-па… весело… есть ещё и сенсоры – оказывается…
– Не нужно иронии… да, есть ещё и сенсоры… их тоже не много. В них все чувства… вся вселенская радость и боль… точнее, рождение этой радости и боли. Могу сказать, что дети – и сенситивы, и сенсоры… с рождения… они совмещают в себе общие качества… правда потом, многие теряют свои способности. Сенсоры управляемы, как ситуацией, событием, так и другими более сильными сенсорами. Они подпитывают друг друга, время от времени и сами оказывают влияние на других людей и сенсоров, создавая ситуации. Они реагируют на всё. Они откликаются. Но сенсоры не могу быть без сенситивов, потому что только сенситивы могут направить сенсоров к истинному пути и дать им новую чистую энергию. Тебе сейчас будет трудно меня понять… для этого необходимо время…
– Если честно, я пока вообще ничего не понимаю, Олива. Всё как-то… смутно.
– Поймёшь…
– Откуда ты? Сколько тебе лет? Кто твои родители? Я вообще ничего не знаю о тебе…
– Я живу здесь, на Земле, как и ты. Мой отец был человеком – сенситивом, а мама – коллектором. Я могу управлять своим возрастом и внешностью. У нас нет тех возрастных измерений, к которым ты привык. Да и среди людей возраст не физиологичен по сути… ведь можно быть взрослым и в десять лет, и глупым – к примеру – в шестьдесят. Думаю, пока – хватит… будем собираться?
– Ладно, собираемся. Сказать, что я ничего не понял, это… я вообще ничего не понял. Но я  чувствую, что во всём этом есть что-то, что мне очень хочется понять. Ты говоришь, а у меня такое чувство, что я это почти знаю. Когда-то знал. Но то, что я услышал от тебя – этого пока слишком мало, чтобы понимать… и понять…
– Не торопись. Скоро ты всё узнаешь... всё, что тебе необходимо…
– Куда тебя отвезти?
– Никуда. Ты – едь… я сама… доберусь.
– Вот так вот, оставить тебя одну? Тут?! На ночь, у моря?
– Могу уйти первой…
– Может, всё же, доедем до города… вместе? А?
– Хорошо… раз ты этого хочешь…
– У нас тут ещё вагон вина…
– Для следующего раза…
Я собрал вещи, забрал вино. Олива устроилась на заднем сиденье. И мы поехали к городу.
Позади нас догоняла Луна и звёзды, а впереди – краснела полоска светлого неба. Солнце ушло греть ещё кого-то, чтобы вернуться завтра обратно.

Программа из ничего.

Когда я подъехал к городу, Оливы не оказалось в машине. Она исчезла. Опять. Зазвонил телефон. Звонил Дым.
– Ты заебал! Я тебя уже двадцать раз набирал. Где ты лазишь?!
– Я не лажу, Дым, только въехал в город. Был у моря, с Оливой.
– Охереть! Что вы там делали?
– Пили вино. Болтали…
– Дал?
– Бля, тебе одно в голове. Не дал! Где ты, бычара?
– Поц! Ты должен ей дать, а то влюбишься! Я вот даю тёлке, и она мне сразу становится не интересной!
– Где ты, говорю!?
– Еду в центр. Пересечёмся, что-то спрограммируем?
– Давай лучше заезжай ко мне… минут через десять – буду. А там решим…
– Договорились, ****ь!
– Хорош ржать, конь! Заезжай.
Я успел приехать домой, подняться к себе и переодеться, как в дверь постучал Дым. Причём он обычно стучит, и сразу заходит, не ожидаясь приглашения. И меня это, обычно – злит…
– Так что вы, там, у моря? Где были?
– Ничего… на десятом, под скалами…
– Хорошее место. Я там, ****ь, давал! Пару раз! Так это, *****, романтично давал! Звёзд, как насрано! Море шумит… дал, и в море! Правда потом, на следующий день, от этих камней хребет болит, на ***!
– От ты, бля, романтик! Что там твоя официантка?
– Повелась!  А ты сомневался?! Телефон взял. До конца недели её смена, потом – неделю свободна. Буду нагибать, на ху… задница у неё вообще суперовая! Хотел ущипнуть – прощаясь – хрен схватишь, тугая такая жопа, ****ь! Крепкая, ****ец! Нравится мне!
– Выпьешь?
– А корыто? Может, кинем тачки на стоянку и пойдём лындать по городу на такси?
– Давай. Что тебе налить?
– Коньяка хочу. Начинал-то сегодня с коньяка.
– А я уже и вино пил, красное. Сухарь. Супер! В подвале, на разлив брал. Рекомендую.
– Не знаю, я в последнее время только по коньяку…
– Ладно. Пьем коньяк... мне это сегодня очень нужно.
– Нервничаешь? Это потому, что ты её не трахнул! Я тебе говорю!
– Дым… Иди ты…
Я подошел к своему маленькому бару, налил коньяк, в коньячные бокалы и поставил на стол. Пепельница была на столе, можно было спокойно закурить.
– Дым, курить будешь?
– Хрен его знает. Пока – пью… будь здоров!
– И ты, будь…
– Может, сообразим какую-то нормальную программу, а? Я вызвоню пару кобыл? К тебе. И никуда не поедим. А, Эд?
– Хочешь опять перевернуть мою хату к верху дном?
– Бля, мы аккуратно! Я шумных девах вызванивать не буду. Скромных…
– Да главный шум от тебя! Давай ещё бахнем, по сотке, и подумаем – решим.
– Так вот – налей… мне. Аккуратно, не полную! На глоток!
«На глоток» у нас затянулось и к концу бутылки коньяка, Дым вызвонил двух своих знакомых девушек, и они пообещали приехать на такси, но Дым обязан был спуститься вниз и встретить их возле дома.
Позвонили. Спустился. Встретил. Завёл. Одну из них я видел раньше – с Дымом, а вторая, которая как бы для меня – оказалась миленькой, фигурной, маленькой и тоненькой. По словам Дыма – карманная барышня, бардачковая. Я так понимаю, имелся в виду перчаточный ящик – бардачок – в машине.
Девушки пили мартини, ликеры, вино, шампанское. Дым смешивал какие-то немыслимые коктейли, из всего, что находил в баре. Поэтому выходило, что пьётся все подряд. Причём, получалось результативно…
– Эд, если ты сейчас к себе на диван не усадишь, Милу, то через 10 минут с ней будет не о чем говорить! У неё вон уже колени через раз подгибаются!
Я посмотрел на «девушку-для-меня» и понял, что Дым прав.
– Мила, оставляй их возле бара и присаживайся ко мне. Они там тебе ещё не надоели?
– Надоели! Но что мне оставалось делать, если ты упёрся в свой телевизор? – у Милы был приятный голос, немного детский, но приятный, и она, к счастью, выговаривала, все буквы.
– Присаживайся, полистаем каналы вместе… – я был хмельным и добрым.
Хмельной и добрый. Это моя вторая стадия опьянения. Обычная. Если в первой стадии, у меня не закрывается рот, и я много говорю, пытаясь веселить окружающих, то во второй стадии – я добрый и хочу целоваться. А в третьей стадии, я клятвенно обещаю всей компании вернуться, ухожу в соседнюю комнату, валюсь спать и, понятное дело, не возвращаюсь. В данный момент я был на грани второй и третьей стадии.
Мила подошла ко мне, скинула мои тапки, которые Дым напялил на неё по приходу (и в которых она, как на лыжах передвигалась по дому). Она залезла рядом со мной на диван, накинув на себя толстый клетчатый плед, который стянула со спинки кресла. Мила была пьяна. Заметно. Очень. Она смотрела на меня такими глазами, что я казался себе прозрачным.
– Мёрзнешь, Мила? Укуталась, как на зиму…
– Эд… а ты хочешь согреть?
– Согрею. Чуть позже. Чем занимаетесь?
– Пьём!
– Да не сейчас – вообще…
– Мы? Учимся ещё. Студентим! В медакадемии. Пятый курс.
– О! Доктора!
– Ну да. Они самые.
Дым перебрался со своей знакомой в спальню для гостей. А мы валялись под пледом: я листал телеканалы, Мила уснула у меня на груди. И спала тихо. Беззвучно. Ребенок – ребенком. Через некоторое время из спальни донёсся храп Дыма. Было понятно, что он или уснул в ней… или отъехал, даже не успев в неё…
Под утро, что-то бурно-приятное происходило и в спальне для гостей (судя по вздохам и ахам), и в зале, на моём диване с Милой. Нужно отдать должное – Мила была мастерицей. Способно берущей и грамотно отдающей себя. Когда рассвело полностью, Дым, в помятой полосатой льняной простыне, укутав ею себя, как римский патриций, выполз из спальни и начал звенеть стаканами на кухне, хлопал дверью холодильника, в поисках холодной воды. Всем было сухо и всем хотелось пить. Он принес воды и нам… спаситель.
– Эд, у меня голова, как бубен, от этих коктейлей. Фу, бля, кизяк просто. Во рту…
– Дай Миле попить, разговорчивый…
– Мила, он тебя не насиловал тут? Этот урод! А?!
– Я его сама изнасиловала!
¬– Дым, съебись… плиз-з-з…
– Иду, ****ь, иду… воды же принес вам, неблагодарные! У меня там, в спальне, ещё один разговор есть, так что включайте телевизор погромче, чтоб вам не мешали наши откровенные с Ларисой беседы…
Дым ушёл беседовать. Мила, голая, встала и пошла по залу в поисках пульта от телевизора. Красивая фигурка. Аккуратная круглая попка с ямками в верхней части ягодиц и небольшой татуировкой, между этими ямками Грудь, маленькая… но, тоже, аккуратная – яблоко. Выбритый лобок. Крепкий живот, немного выпуклый и круглый, у пупка. Красиво. Волнительно.
– Зачем тебе эта татуировка? У тебя и без неё все симпатично…
– Давно и очень хотела. Сделала…
– Я всегда думаю, когда барышне будет много лет, она постареет, и у неё на обвислом теле будет сморщенная тату… и это будет не красиво.
– Я её к тому времени удалю. Сейчас выводят, бесследно.
– Мало верится, что бесследно…
– Где этот пульт?!
– Он у меня, под подушкой!
– А чего ты не сказал?! Я хожу тут, с больной головой и голой попой, ищу!
– Хотел посмотреть и рассмотреть тебя голенькую…
– Изверг! Я могла бы итак пройтись, чтобы ты порассматривал! Но не искать пульт! Я же тоже вчера коктейли пила!
– Милочка, пройдись на кухню за водой, пожалуйста, и там, в холодильнике, есть лёд, тащи сюда. Очень тебя прошу…
– Принесу. Но ты будешь должен…
Мы обпились холодной воды, похрустели льдом, разжевывая его, и пытаясь утолить жажду. Потом я, без сопротивления, отдал долг Миле. Два раза отдал. И только мы начали дремать – в зал ввалился Дым… шумно, и всё в той же простыне, но обмотал он себя ею в этот раз по-другому.
– Лариса, иди сюда! – заорал он. – Глянь на этих… скромных!
– Не ори, Дым…
– Эд, спокойно! Зарядку делать пора!
– Мы уже сделали. Два раза! – вступилась за меня Мила.
– Лариса-а-а!
Лариса приплыла тоже, в простыне, и лохматая… ленно переставляя ноги.
– Опаньки! – Дым смотрел на бредущую по залу Ларису. – Если бы ты была мужчиной, я бы подумал что ты танцор, которому что-то там мешает! Такой, я бы сказал, перетанцевавший танцор!
– Не трынди, Дым! Я после твой кордебалетных постановок, никак не приду в чувства! – возмутилась Лариса. Сделала вид, что возмутилась…
За всем этим было весело наблюдать, но мне было пора собираться.
– Дым, заварите с Ларисой кофе, а мы встаём с Милой, в душ, собираемся-одеваемся, и уступаем ванную вам… мне неплохо бы в офисе появиться, сегодня …
– Я сейчас такой кофе сделаю! Настоящий! Лора! На кухню!
Они ушли. А мы, как я и обещал – в ванную.
Когда я, уже одетый, вышел из своей комнаты, кофе стоял на столике у дивана. И чистая пепельница. Больше, чем уверен, что за пепельницу отдельное спасибо Ларисе. Дым бы точно не додумался. Мила старательно продолжала наводить красоту перед зеркалом в ванной, это было видно в приоткрытую дверь. И я в очередной раз мысленно поблагодарил Создателя о том, что я не женщина. С будуна, ещё и марафетить себя! Тяжко! Ну а Дым, судя по шуму из спальни, выражал, в очередной раз, свою благодарность Ларисе.
Я выпил кофе, перекурил. Поцеловал Милу в щёку и попросил передать Дыму ключ, и чтобы  он закрыл тут всё и перезвонил мне.
– Не теряйся, Эд, звони…
– Увидимся, Мила… ты тоже… и ты умница.
Мы попрощались. И я ушёл.

Позднее утро. Бодун.

Почти полдень. И всё та же жара. Та же, что вчера, но – уже – сегодня. Стоянка. Машина. Кондиционер. Пока охлаждался салон, я вспомнил вчерашний вечер, сегодняшнее утро. Пролистал два десятка картинок в шумящей голове. Мила – хорошая девочка – не напрягающая и сексуально-способная…

Ямочки на ягодицах, ближе к началу спины, у женщины – это и правда, красиво. У меня есть один знакомый, который начисто теряет над собой контроль, если где-то, даже на диско в ночном клубе, вдруг увидит у какой-то танцующей барышни, повыше низкого пояса брюк, эти самые  ямочки. А вообще, у женского тела море всяких там волнующих ямочек и бугорочков. Особенно волнующих тех, кто умеет видеть, и гурманить. Тех, кто уже давно исследовал все приятные места у женщин и теперь точно знает, что можно считать красивым, и возбуждающим. И это – так. Женское тело – это очень красиво. И очень необходимо…

Я вспомнил вчерашний розговор с Оливой. Отца…
В те редкие моменты, когда мы виделись, он встречал меня гладко выбритым и его лицо, местами, было порезано бритвой. Он старался выглядеть хорошо. Плохо видел, но брился к моему приходу. Он помнил, что я всегда им гордился! Потому – старался! Для меня! А у меня не хватало времени. А ведь нужно было только очень захотеть и постараться видеть его чаще. Почему мы только потом понимаем в чём и когда были не правы? Хотя, если разобраться, понимаем-то мы всё и сразу. Понимаем, но так ничего и не делаем, чтобы было по-другому! А потом жалем, что всё сложилось не так, как правильно, не так, как нужно было бы сложить… при всём том, что сложить-то на самом деле было можно! Нужно и можно! То есть – возможность ведь была! Да, возможность всегда есть! Только мы – не всегда…

Когда я зашёл в офис Лиза разламывала плитку чёрного шоколада, который очень любила.
– Привет Лиза! Зачем приходил юрист?
– Здравствуй, Эд… откуда ты знаешь, что он был? Звонил тебе?
– Нет, не звонил. И я думаю, что на фирме все знают, что ты любишь чёрный шоколад, и именно, и только юрист, когда приходит, приносит его тебе.
– Ну да… логично. Хотя я и сама могу купить… но не успеваю, чаще мне его приносит юрист. Ты прав. Он оставил тебе кучу бумаг. Я положила их на стол, у тебя в кабинете.
– Я посмотрю…
– А где это ты так задержался? – хитрые глаза и улыбка Лизы всегда выдают её интерес.
– Это великая тайна! Тебе – нельзя. Ты слишком целомудренна для такой информации.
– Красивая хоть – тайна?
– Не будь такой любопытной. Говорят, у любопытных нос растёт на пару миллиметров в год! Глядишь, он у тебя через пару лет превратится в ужасный шнобель – такой, что придётся обращаться к пластическим хирургам. И не будет твоего красивого носика…
– Не такая уж я и любопытная!
– Я шучу, Лиза. Не пускай пока ко мне ни кого – разберусь с бумагами. И сделай мне кофе. Заваришь, нальёшь пол кружки, и добавишь холодной воды – не хочу горячий. Пожалуйста…
– Сделаю… и без сахара, как всегда… кофейный наркоман!
– Спасибо, шоколадная целомуренность…
И я прошёл в свой кабинет, и уселся в своё любимое кресло.
Все-таки, вчера было очень  много коньяка. Я вытянул вперед руки, поглядел на пальцы. Пальцы, как у замерзшего пианиста. Отмороженного. Лабают по воздуху. Меня явно подколбашивало. Брошу пить. Наверное – брошу. Хрен там… я и не пью-то, особо.
Бизнес идёт, всё работает, явных проблем нет. И всё – лень – сейчас. Сегодня. Я опять искал повод ничего не делать. Второй день и опять нужен повод. Всё – влом. Зазвонил телефон – заиграл, как вчера. Но, как для сегодня – очень уж громко.
– Дым, ты там всё закрыл у меня?
– Да, Эд! Ясно дело! И девок отвёз! Все нормально! Еду сейчас по делам. Меня трусит, просто – ****ец! Перебрал  вчера. Зато Ларисе с утра отомстил! Ей понравилось!
– Что ж ты орёшь-то так!? Ты там убрал за собой?
– Девки всё перемыли, убрали… постель, я собрал – потом себе привезу чистую. Мало ли, вдруг опять к тебе нагрянем.
– Ключи, когда завезёшь?
– Пока не знаю. В течение часа. Можем встретиться, в том же «дабле», я как раз свою картавку увижу…
– Наберёшь…
– Давай…
Я положил мобильный на стол, и увидел Оливу, в кресле.
– Олива…
– Вижу, что тебе плохо… здравствуй.
– Мне то, чтобы плохо… мне ¬– очень плохо… привет и перестань смеяться. Ты как всегда, без предупреждения.
– Да, я такая… я – могу! – Олива улыбалась, разглядывая меня. – Тебе хорошо было?
– Вчера мне было нормально. И даже, ещё сегодня утром мне было нормально. Теперь, чем дальше, тем хуже. Попускает, но очень медленно…
– Дым на тебя плохо влияет.
– Если бы я всего этого не хотел – не было бы Дыма…
– Тебе нравится часто менять женщин в своей постели?
– Когда-то казалось, что нравится… теперь… это бывает редко.
– Редко спишь с кем-то, или редко меняешь?
– Ничего серьёзного сейчас нет, потому – редко с кем сплю, и мне менять некого.
– Боишься любить?
– Нет, Олива, не боюсь. Я не верю в любовь под заказ. Чувства, они ведь сами, свалятся и есть. По-другому я просто не могу. И не умею проснуться утром и заставить себя в кого-нибудь там  влюбиться. Я, конечно, могу – очень нежно относится к женщине, интересно и по живому общаться с ней… мне может очень нравиться секс с ней… но, это все равно не любовь. Мы, как  попутчики. В одну сторону, в поиске, едем, едем… чёрт его знает, куда мы едем, но вместе… какое-то время. Как в метро… нет, скорее какой-то автобус… едем – увидел, присел рядом, или к тебе подсели… и разговоры пошли. Эмоции, желания. И вот вы едете, а за окном сменяются пейзажи и времена года. Иногда, очень долго получается ехать. А потом видишь, что где-то впереди, сидит ещё какая-то ну очень милая барышня. Или твоя попутчица находит себе другого пассажира, или водителя. А любовь – это событие! Любовь – это когда ты за грязным окном старого автобуса толком ничего не успеваешь разглядеть, потому что твои глаза на ней, на твоей любви, всю дорогу! И вы рядом. Очень рядом. Разве что, вы будете какое-то время разглядывать вместе «заоконные» события. И обязательно все это обсуждать. Много ли любви в молчании?.. Любовь требует слов, а за ними – действий…
– Женщины более влюбчивы. Ты не думал о том, что после общения и хорошего секса, она начинает испытывать к тебе чувства? Она хочет видеть тебя чаще. Хочет считать тебя своим. Ты же видишь, когда тебя любят?
– Вижу. Иногда я сразу прерываю такие отношения, потому, что уверен в том, что ничего не смогу ей дать… ничего чего бы ей хотелось, кроме просто общения и секса… я просто не смогу ей ответить тем же… теми же чувствами…
– А иногда?..
– А иногда я продолжаю эти отношения, потому что понимаю, что сейчас для неё лучше иметь хоть какие-то отношения, чем не иметь их вообще. Что она может заблудиться в толпе желающих её и потом всё это приведёт её к каким-то трагичным поступкам. И ещё, потому что мы вместе едем в этом самом автобусе, и нам в кайф, какое-то время, находиться рядом. И мне. И ей. Хотя и она, и я знаем, что сойдем на первой же остановке, или пересядем к другим пассажирам. Я внутри чувствую, когда надо, а когда – нет…
– Ты прав… бывает и так…
– У меня есть виски… будешь?
– В такое время? Эд!
– Я могу сейчас подписать все бумаги, что оставил юрист. Потом, закроем дверь – скажу, что меня нет – и будем пить виски, и болтать… продолжим вчерашнее. А?
– Я вернусь через час, и продолжим… – и Олива исчезла, а кожаное кресло так и осталось немного примятым.
– Олива! Хм-м-м… – я только успел вздохнуть.
Зная ответственность и скрупулезность юриста, я мог не проверять новые договора, поэтому я их просто подписывал – не читая, а коньячные колокола звенели у меня в голове. Лиза принесла кофе. Улыбнулась, и вышла из кабинета.
У меня самая лучшая секретарша. И не глупая, и рост, и фигура… волосы – натуральная блондинка. Я думаю – юрист готов перетягать сюда всю конфетную фабрику, чтобы завоевать Лизу. И не только юрист. Дым давно по ней сохнет. Правда, я обещал набить ему рыло, если он будет подъезжать к моей секретарше. У неё, знаю, была любовь. Видел, по ней. А потом – не стало. Спросил – как-то… обещала рассказать… потом. Но – молчит. А я не хочу тянуть из неё слова. Сама… должна хотеть сказать – сама… хм… так и Олива мне говорит, что я должен хотеть сам – сказать вслух…
Час прошёл трудно. Трудно было сидеть. Трудно было что-либо делать вообще. Даже жить сегодня было очень трудно. Вчера – хорошо. Из-за этого хорошего вчера – сегодня – трудно.
– Я буду у тебя в машине. Не хочу в офисе… – весёлый голос Оливы откуда-то взялся в моей голове… среди колоколов. – Я пугаю твою серкретаршу. Так что… я – тут…
Я подписал последний договор. Взял бутылку виски. Дошёл до двери и вспомнил, что забыл мобильный. Вернулся и тут же мобильный заиграл. Слишком громко…
– Дым! Всё сделал?
– Не всё, но сил уже нет! Их, ****ь и не было с утра!
– Короче… я валю на десятый, с Оливой. Будем там. Можешь взять мяса, мангал, угли, и… у меня есть бутыль виски – захочешь, возьми ещё. И приезжай туда…
– ****ь, а работа?!
– Какая в жопу сегодня работа, Дым?
– Понял… в принципе, я тоже так думал… в жопу – работы никакой! Приеду через часок, как всё куплю. Мне с собой кого-то брать?
– Как хочешь… и ключи мои не проеби!
– Привезу, привезу… они у меня в машине… не ори…
– Всё, до встречи…
Теперь, после кипы подписанных договоров, я с чистой совестью мог ехать лечиться и унимать колокольный звон в своей голове.
– Лиз, я – всё. Меня сегодня больше не будет. Если что – звони…
– Вчера тебе было лучше всех, как я поняла…
– Вчера мне было очень нормально… зато сегодня – хуже всех. И не ешь столько шоколада! Будешь толстая и не красивая. Хотя, чуток добавить веса в задницу, при твоём росте, тебе бы не помешало.
– Иди к чёрту, Эд! – Лиза улыбалась (все-таки, у меня самая лучшая секретарша). ¬
– Лизонька, я рад, что ты у меня есть…
– Иди уже, Эд! Я тебе перезвоню, если что…
– Я вижу, как у тебя растёт нос! – сказал и сбежал из офиса.

Пикник.

Олива действительно сидела и ждала меня в закрытой машине. У меня не было сил и желания задавать ей вопросы об этом, и о том, что я слышал её в своей голове.
– Ты никакой, Эд… просто – никакой…
– Не вздумай смеяться – меня нужно жалеть! Мне херово, конкретно… мы сейчас… туда, где вчера. Дым подъедет, привезёт мясо и всё, что к мясу. А я взял виски, и есть твоё вино, вчерашнее. Наверное – тёплое… но, можем поставить в море – охладить…
– Поехали. Мне там понравилось.
– Нужно купить зонт, чтоб в голову не грело. По пути – возьмем.
Она улыбалась, а я молча рулил по городу, и вспоминал, где можно купить пляжный зонт. Вспомнил. Заехал. Купил. Через минут тридцать мы были у моря, под скалами. Свежий воздух, и прохлада. И виски – срочно. Я налил себе и Оливе по пару глотков.
– Хочешь запить? Дам воду…
– Не хочу, Эд. Я – по чуть-чуть…
Мы поскрипели пластмассовыми стаканчиками (из которых пить вредно) и выпили. Я – всё что себе налил, а Олива – глоток…
– Как тебе виски, Олива?
– Обжигает. Но приятно…
Я налил себе ещё. И поставил стакан на плоский камень. Нашёл сигареты, закурил. Уселся и глубоко затянулся сигаретой. В меня возвращалась жизнь. Медленно. Нужно было ускорить возвращение ещё глотком виски, что я и сделал, незамедлительно и успешно.
Мы молчали. Море плескалось и переливалось под солнцем. Где-то внутри мне становилось тепло. В голове прояснялось и становилось легче жить.
– Так тебе понравилась вчерашняя девочка? – нарушила молчание Олива.
– Да, понравилась. Она хорошая. Живая. Маленькая, но хорошая.
– А что должно быть такого в женщине для тебя, чтобы она была хорошей, как ты говоришь?
– Мы должны совпасть, для начала… в настроении, желаниях, возможностях. Ну и к её мозгам – мне не безынтересна её фигура, тело, круглая попка – очень нравится… и она не должна быть навязчивой… она должна быть удобной… во всём…  в том, что и как она говорит… что и как она делает… именно удобной… когда женщина удобна, то возникает ощущение, что ты её знаешь двести лет… это приятно… а если что-либо начинает напрягать, то это уже не удобство… и тогда ничего не хочется…
– Значит, вчера вам было удобно? Тебе…
– Да, удобно… мне, так точно, было удобно. Думаю – ей – тоже. А у тебя есть кто-то?
– Пока нет…
– Но ведь был? Кто он?
– Нет. Не было. Теперь уже можно…
– Охренеть… как это?
– Мы до определённого момента не можем иметь секс. Не потому что нельзя, а потому что для нас существуют более значимые вещи. Коллекторы формируются позже, чем вы…
– А у нас, секс – это, наверное, максимальное физическое удовольствие, которое два человека могут подарить друг другу.
– Я тебя понимаю. И мы приходим к этому… но, не так как вы. Мы не обманываем любовь. Для нас секс становится важным, потом… и только, когда мы любим… и именно потому, что мы любим. Вы учитесь любить всю жизнь, сами. А мы понимаем любовь с рождения.  Это как у детей. Они любят всем своим существом, бескорыстно. Они, отдают свою любовь – не задумываясь. А вы – фильтруете. Став взрослыми, вы теряете правильное отношение к любви. Подменяете понятия, и потому фильтруете, не представляя, что есть любовь на самом деле. И вы боитесь любви, потому что, потеряв её однажды, позже – не понимаете как… ни принять, ни отдать. Хотите любить – ищите любовь – боитесь любить и перестаёте верить… неверие – смерть для любви…
– Ну да… люди боятся ответственности… а любовь – это ответственность…
– Это не твой Дым спускается к нам?
Я обернулся назад. Машина Дыма спускалась к воде. Дым улыбался во всё лобовое стекло, рядом с ним сидела вчерашняя Лариса. Меня удивило то, как быстро организовался и приехал Дым.
– Да, это Дым… с барышней. Она была вчера. Лариса.
– Тоже удобная?
– Для Дыма, наверное, удобная, раз он с ней… она в компании – супер…
Дым выполз из машины, открыл багажник, достал складной мангал, мешок с углём, и со всем этим добром подошел к нам.
– ****ь, ты не представляешь – как мне ***во! Привет Олива!
– Дым… имей совесть…
– Олива… Эд, простите – вырвалось! – он улыбнулся, как напакостивший кот, обернулся машинам, и заорал: – Лариса, тяни сюда мясо и кир! А я сейчас притяну столик и стулья!
– Не ори, она нормально слышит! Ты ещё и стол с собой привёз?
– Ну да! Зачем жопу об камни ранить?! Нет, ты мне скажи, разве я не молодец? А мясо такое взял, просто охуеть! Перетыкал у бабок  на базаре всё мясо пальцем, пока не нашел нормального! А ты ведь знаешь, что я умею выбрать хорошее мясо! ****ь, голова сейчас лопнет!
– Не матерись, Дым, и не ори…
– Ой, да! Прости Олива! – опять «отреверансил» Дым, как кот, нашкодивший. Был бы хвост – он бы им сейчас вертел в разные стороны.
– Ничего страшного, – улыбнулась Олива, – я вас понимаю.
– Золотой ты человек Олива, понятливый! А он… урод! – Дым посмотрел на меня, тыкнув пальцем. – Он орёт на меня, неблагодарный! Я по этому рынку, с мясом… думал – сдурею! Я ещё зелени набрал и огурцов, помидор… там… специй, соли и два лаваша, свежих, ещё горячих! И виски! И специально для Оливы – ты ж мне говорил – заехал и взял белого сухого, на разлив! Кисляк! Как его пьют, вообще не понимаю!
– Спасибо, Дым, но я сегодня поддалась соблазну и пью с Эдгаром виски.
– Ну, это… ничего, зато и вино у нас есть! Вдруг, что… иду я стол притяну. Эд, раскладывай мангал… или… не, бля, ты лучше маринуй мясо, а я сейчас поставлю стол, и распалю огонь.
Дым, как сайгак, понёсся за столом. Откуда столько прыти, при больной коньяком голове – непонятно.
– Весёлый у тебя Дым. Давно его знаешь?
– Мне иногда кажется, Олива, что я знаю его целую вечность. А вообще, лет семь-восемь. Нас когда-то познакомили… общие друзья. Давай допьем виски и займемся делом…
Наши стаканчики опустели без тоста. Олива познакомилась с Ларисой. Я мариновал мясо. А Дым распалил угли в мангале и только тогда позволил себе выпить виски.
– Я стойкий! Я чувствую себя героем страны! Бл.. трижды героем! Знаешь, какого труда мне стоило всё это делать и не пить? И меня сейчас голова, как один большой пульс, бл…! Кто сказал, что сердце в груди, на х…? У меня оно сейчас долбит в голове! Прямо в макушку, бл…! И если я сейчас не выпью, бл…, то мне просто, на х…, сорвёт башню! Вот! И я не знаю, что вам придётся делать, чтобы вернуть меня к жизни! – Дым, как мог, старался обойтись без мата, но заглавные буквы матерных слов проскакивали в нужных местах и в почти необходимом, в его понимании, количестве.
Олива поставила на стол четыре стакана, и налила всем виски.
– Нам с Ларисой штрафную! Вы-то уже ё… бахнули!? А мы – нет!
– Пей, Дым, пей сколько хочешь и можешь! Лечись! С мясом я закончил. Минут двадцать и можно одевать на шампура.
Я сделал глоток виски. Встал из-за стола, прикурил, и прилёг на коврик, ближе к воде. Олива присела рядом. Лариса занималась салатом. Дым принес из своей машины ещё один коврик, расстелил рядом, и уселся возле нас с Оливой, не забыв свой стакан с виски.
– В городе сейчас просто труба! Жара – асфальт плавится, бл…! Может музон включить в машине?
– Море слушай, меломан. Дым, ключ мой где?
– У меня в барсетке, не переживай! А прикинь – барсетка! Это же бар из сетки! Правда, в мою барсетку, даже стакан не войдёт! Какой же это тогда бар, к ****ям? Пардон. Не, ну ты прикинь, а? Барсетка! От придумали…
Олива смотрела на нас, то на меня, то на Дыма, и улыбалась.
– Это ж сколько вы вчера выпили?
– Много, Олива, очень! Поверь, даже примерную цифру составить без содрогания – нет возможности! Я вчера мастерски смешивал коктейли, экспериментировал. Талантливо! Ну и… как положено талантливому экспериментатору… всё, что намешал, пробовал сам – первым! Чуть не погиб! От количества!
– Вкусно было?
– Не так чтоб вкусно, но крепко… Эд, не спи, бл…!
– Я не сплю… ты можешь не орать, Дым? Лучше – море послушай…
– Не спишь? Вижу! Втыкаешь тут! Мясо спалишь! А море? Я его тут знаешь, сколько раз слушал, в этом месте?!
– Знаю, знаю… рассказывал… всё равно не ори… прошу…
– Ладно, ладно… Олива, а откуда ты?
– Отсюда. Местная.
– Не похоже… – удивился и не поверил Дым.
– Я с Земли! – улыбнулась Олива.
– А я, с созвездья гончих псов! Гонял сегодня по городу как пёс! Гончий! – и Дым громко рассмеялся. А он, к моему сожалению, умеет громко смеяться. – Эд, бл…, давай ещё, по чуть-чуть, бахнем… и будем жарить мясо?!
– Давай… и перестань орать!
Мы расселись за столом. Лариса сделала очень красивый салат. Вкусный ли он на самом деле – пока было не понятно, но, судя по слюноотделению, это хотелось проверить. И если судить по внешнему виду, то всё было очень аппетитно. Дым наполнил всем стаканы. Олива с Ларисой отошли куда-то за камни, у воды. А мы с Дымом, курили и маленькими глотками потягивали виски.
– И чё ты ей не дашь, Эд? ****ь, не понимаю тебя! Нормальная тёлка! Фигура, морда, пазуха нормальная! ****ец!
– Перестань, Дым, и давай закроем эту тему… не сейчас.
– Зря! Я бы уже давно ей зарядил!
– Пей виски, и смени тему… и меньше матерись, заебал!
– Так я при них почти не матерюсь! Стараюсь, ****ь! Изо всех сил, между прочим!
– Кури. Может… искупаемся?
– Так вода ещё холодная! Я неделю назад пробовал, искупался, потом еле свои яйца нашёл, спрятались куда-то под желудок!
– От ты анатом, ****ец! – я смеялся, откинувшись на спинку стула.
– Правду тебе говорю, холодно было, ****ец!
– Ну да, и яйца под желудком!
– Ну не под желудком, ****ь! А маленькие такие стали от холода, *****, и спрятались чёрти куда! Искать пришлось, *****! Долго! Пока не согрел!
– Сам грел?
– Ага, сам… я сам себе не грею! Всегда есть кому…
– Слушай, так хочется куда-то надолго и от людей подальше… и чтоб море… тепло… валяться и никуда не спешить…
– Так организуй! Что ж сложного? Я могу поддержать!
– С тобой – сопьешься… и ты орёшь, как раненный! Да и рано пока… жду лета…
– *** там! Мы бы аккуратно пили и скромно! И там, ну… хуер-буер… устраивали бы какие-то приятные знакомства и оргии! Бля! Где наши девки застряли!? – и он заорал на весь берег: – Девчёнки! Девчёнки! Мы переживаем! – и обернулся ко мне, – девки наши… я думаю… обоссались…
– Заболевший, чё ж ты так орёшь!? Придут они…
Я одел мясо на шампура. Разровнял угли, и уложил шампура на мангал. Через пару минут, с первым мясным дымком, мы почувствовали аромат специй и печёного мяса. Можно было захлебнуться слюной, и намного быстрее, чем от салата Ларисы. Я чувствовал насколько проголодался. И не один я…
– А пахнет-то как, Эд! Охуеть! Жрать хочу, ****ец!
– И я голодный… сейчас поедим. Иди, найди девок.
Дым ушёл, и через пару минут, вышел из-за камней. За ним шли Олива и Лариса.
– Прикинь, Эд, они там расселись на камнях! Море шумит… сидят – треплются! И ни хрена не слышат, что я им ору! Волнуюсь! И что там с нашим мясом?
– А запах какой! Мммм… – Лариса, видимо тоже, со вчерашнего дня ничего не ела.
– Эд, налейте нам с Ларисой виски. – Олива подошла, и положила руки мне на спину.
– Дым, налей! – я обернулся, посмотрел на Оливу (какие у неё глаза!). – Мясо будет лучшим! А вы знаете, что мясо на мангале нужно переворачивать один раз? Разравниваешь угли. Ждешь, чтобы они покрылись тонким слоем серого пепла. Чтобы не было видно раскаленных углей, а то – пригорит мясо. И потом… сначала одну сторону опекаешь… и когда она готова, переворачиваешь на другую сторону… ну и доводишь до готовности. Тогда оно будет не высушенным, и в нем останется столько сока сколько нужно… сколько вкусно, для нормально и вкусно прожаренного мяса. Это мне когда-то один горец на Кавказе, в Карабахе, рассказывал… учил… а они практически одно мясо там и едят… ну и зелень, конечно.
– Я такое мясо готовлю, что вам и не снилось! На кости – костицу! – отозвался Дым. – Я там посуду пластмассовую взял, принесу сейчас… а… так она уже тут, в пакете… ща разложим. Глянь, тут и ножи есть, тоже пластмассовые… правда чё ими разрежешь, не понимаю! Девченки, а о чём это вы там, на камнях, секретничали? А?
– Это чисто женские разговоры, Дым, тебе нельзя! – Лариса-заговорщица улыбаясь посмотрела на Оливу.
– Вот оно – уважение к старшим, Эд! Одни секреты! Как жить дальше – прямо не знаю! Лариса! Я тебе отомщу! – Дым, рыготал, и отпивал виски из стаканчика. Приходил в норму. В форму. – Народ! Как вам май? Жара, как летом! О! Я помню, когда-то… я же заканчивал военное училище, в Самарканде. Ты знаешь, Эд. Рассказывал. Короче, чёрти где, бл…! Среди узбеков! Так вот, там жара и пыль – это не то слово… там просто ****ец, как пыльно и жарко!
– Дым!..
– Понял, понял – фильтрую… и если чуток ветер, то эта пыль везде: и в морде, и в глазах, и во рту, и в ушах… такое чувство, что во всём туловище! Дурдом, короче! И я учился… нормально так учился… ну и… я себе уже заранее знал, куда меня отправят, после училища. Отец, со связями подсуетился… и я собирался служить за границей. Закончить, и за границу! Кайф! Перспектива была радужная. И вот, прошарились мы там в чём-то, по мелочи. Обычное дело. И нас за этот прошар не отпустили в увольнение. Выходной день… и командир, сука, узбек, отправляет нас за… ну там… вокруг  территории училища, с тыльной стороны… махать граблями –  убирать мусор, листья – всякую хрень! Короче… жара… ещё хуже, чем сейчас… Самарканд ведь! Плюс сорок! И мы разделись… до трусов… Эд, где сигареты? Нашёл… нашёл!.. Так вот… до трусов – разделись… я ещё свои трусы закатал так, что как в стрингах – жопа почти голая! Красун! Синие такие получились стринги… и белая курсантская жопа! Загараю – типа… исправляю загар! А то загар у нас был такой, армейский… маечный. Майку снял и… это… морда значит и руки загорелые, остальное всё бело-голубое… и сразу понятно, что загорал в майке! По-военному так! И вот, машу я этими граблями… спокойно так… творчески… с перекурами… вдоль забора училища… машу и вообще не понимаю – вот на хер там кому нужно убирать!? Но, это же армия, бля!.. А в армии уборка ж – не всегда уборка! Это и чтоб выебать солдата! Воспитательный, такой себе, процесс! Ну и вот… я с голой жопой, ну и мои товарищи… трое нас было… с тремя голыми жопами… машем граблями… вяло так машем и чем дальше, тем чаще перекуры и больше вялости. А там такая… метров  за пятьдесят… полянка, кустики какие-то, колючие, трава – сухая, выгоревшая… узбекская романтика… вот… ну и приехало три «жигуля», и из них высыпало море узбеков! Мужья, как я понял, жёны, дети! Целый шалман узбеков! И начали они стелиться. Ну, чтобы отдыхать, пить, жрать. А бабы их в халатах потеют.  У них же не принято по-другому! Всё закрыто! А тут – мы… ну и я, особенно, с трусами в жопу! Я так понял, что мужики их были уже под шафе чуток… хоть они и не пьют, но чумные какие-то, или мне показалось – не знаю. Они же по спиртному вообще не ударяют, только по наркоте. Подходят к нам эти мужики – узбеки… мелкие такие, полутора метровые… а телки их, в этих халатах, большие и усатые, потеют возле машин с детьми… ну и эти ***, пардон, походят к нам и говорят, типа… как не стыдно, голые, не красиво, оденьтесь – быстро, тут наши женщины ну и в таком духе! Короче, решили наехать – скомандовать! Мы слушали, слушали всю эту хуйню… пардон, девченки… ну, и я говорю главному узбеку, тому, что больше всех ****ел: «А не пошел бы ты на хуй, душара, вместе со своими женщинами! ****ь! Заебал! Нам жарко! А ты – хули их привёз под училище? А?! Других кустов не нашёл?!» Я думал, что этот басмач в тюбетейке задохнётся, так я его задел! Но они ссали нам что-то сделать! Мы, молодые, крепкие парни, раздетые, все ж видно! Мускулистые тела, высокие! Я тогда ещё был высоким тоже! И с граблями! Ну и хули, что с голыми жопами! Мы их там порвали бы, вместе с их халатами! Ну, так вот… мясо перевернул, Эд?
– Перевернул, Дым… не переживай… уже скоро…
Олива и Лариса готовы были падать под стол, в красках представляя все, что рассказывал Дым, а он увлечённо продолжал:
– Так вот, значит… послали мы этих узбеков, они собрали свои лахи, расселись по машинам и съебались куда-то! Мы в очередной раз победно перекурили… смотрим – узбеки празднично едут обратно! Празднично так, ****ь, нагло и уверенно едут! Извините. А с тыльных ворот выходит наш командир, а он же полный узбек! Самый, что ни на есть, настоящий узбек! Гандон! Прошу прощения, барышни! Подходит он к нам, командир этот херов… офицер… а узбеки, все, из машин повылазили, с шантрапой своей, и с женами потными, построились возле машин и смотрят на всю эту ***ню! Они ему, оказывается, пожаловались… как узбеки – братану – узбеку! Ну и он, командир же, взводный, начал нас строить там, перед узбеками, вафлить! Ка-а-зёл! Типа – «шьто вы таарищ курсанты – ахуели, ёбины ****!? Быстра оделысь ****! Быстра-а!»… Типа – упали и отжались! Сгною, типа! Короче начал он на нас орать перед узбеками своими! У узбеков радость и праздник, в преддверии народного гулянья! Но на нас-то наехать, на курсантов-дембелей, без пяти минут лейтенантов – лажа! Не тут-то было! И я его, спокойно так, взял, и тоже на хуй послал! И началось! Он на меня кинулся, на землю валить… ударить хотел… но шыбзд же, тоже, такой – полтора метра! Я его под себя подмял, сел ему на грудь, своей жопой, в военных стрингах, и таких ему навалял ****юлей, всю харю расквасил! Он попытался встать… и смотрю, а он в кобуру лезет! Он дежурным по училищу стоял… в наряде… с пистолетом. Думаю, ****ец – застрелит же, сука! Всё ****о в крови, как вампир! В кобуру рукой никак попасть не может… я его ещё ебнул пару раз – контрольно, и пистолет забрал, из кобуры. А один из моих товарищей ему ещё на последок с ноги поддал – направление к движению! Командир съебался за ворота… с трудом. А узбеки, как по команде, попрыгали в свои машины и тоже съебались! Закончился их праздник! Мы перекурили, оделись и в училище… Что там было – труба! Тюрьмой пугали, судом, отчислением! На губу засадили, сразу – по пять суток ареста! Батя мой нас отмазал – спас! Но на этом закончилась моя заграница, бля! И, как училище закончил, отправили меня куда-то в Удмуртию, в полную жопу! В такую, как потом оказалось, огроменную жопищу! Приехал я в Ижевск, в штаб дивизии, а там дали мне направление в посёлок городского типа Игра! Название-то, какое!? А?!  Не знаю, что там, у удмуртов, означает слово Игра, но у нас-то – понятно! Короче, от узбеков – к удмуртам, в Игру! Так вот, на автовокзале познакомился с таким же одарённым молодым лейтенантом, как я… смотрю – стоит… новая форма, молодой, с большим чемоданом, ну точно – как я! Сразу понятно – такой же примерный летёха! Автобуса на Игру не оказалось – ушёл, и мы сняли двух девах. Устроили у них в общежитии алкогольно-эротический вечер, в одной комнате… всё там на уши подняли и утром уехали. И ехали, *****, долго! Лес, лес, лес… и чем дальше, тем страшнее! Я уже тогда понял, что жопа мне! Приехали… стоит деревянный домик – автовокзал… ****ец! У меня гараж в два раза больше! Мы, грамотные, готовые стойко служить лейтенанты, с большими чемоданами… в новой, чистой форме… хромовые сапоги… а тульи на фуражках такие, что любой эсесовец позавидовал бы… привалили в гостиницу, офицерскую! А мест – нет… и почему-то сразу понятно, что скоро – не будет! И бабушка-вахтёрша, помятая такая, в очках-линзах, перемотанных на переносице грязным лейкопластырем, увидела нас, таких вот юных и красивых, и вопросительно-удивлённо так, почти офигевая, говорит: «Вы кто?». *****! Прикинь?! Кто мы?! Не, ну вы прикиньте! Инопланетяне мы, *****! Тарелку возле автовокзала оставили и пришли контактировать! Говорю ей, что из Ижевска направили! По месту службы, так сказать, прибыли! Она так хитро улыбнулась в два зуба! Загадочно типа так улыбнулась, через линзы свои грязные! И всё сразу стало понятно… всё и сразу! Почти без вопросов! А когда я увидел там, в гостинице, местного офицера… в тапочках, в помятых брюках, с помятым лицом… неделю небритый и сбуханный на «нет»… я понял смысл хитрой улыбки вахтерши! И, главное, что я сразу же понял  – генералом я тут точно не стану… вообще никаких шансов! Даже не то, чтоб вообще! Там такого слова, как «шанс» и не было никогда, в этой Игре! И или я тут умру в этой самой Игре, или, срочно нужно сваливать! И чем быстрее, тем лучше! Но быстрее, чем утро – не получалось. Мы всю ночь пили какую-то левую водку с местным, давно не перспективным офицером, и он стращал нас рассказами об Игре, укрепляя уверенность в нашем безысходном и печальном  «завтра»! Там, оказывается – особо успешные – лейтенантами и на пенсию выходят! Короче, все рас****яйство ссылают туда, бля! В наказание! Ну и служить – Родине… стойко переносить все тяготы и лишения… и радоваться непонятной перспективе! Так же и нас, сослали! Но мне, все ж больше по душе было радоваться в европейской части страны, и я прямо с утра, в части – куда меня определили – написал раппорт об увольнении! Вот и вся моя служба. Насрал мне таки узбек-командир, по полной программе! Что там с мясом, Эд? Сейчас – сдохну!
Барышни наши с удовольствием смеялись рассказу Дыма. Я снял мясо с огня, и уложил шампура на пару составленных рядом тарелок. Запах и красиво… можно было приниматься за трапезу. Под виски и салат.
– Я сейчас съем это мясо, вместе с шампуром! Глотну просто! – не унимался Дым.
– Давай налей, и начнём… – я присел за стол, возле Оливы.
Лариса разложила по тарелкам салат. Дым налил виски.
– За море! И за знакомство! – провозгласил Дым, и никого не дожидаясь – выпил, и принялся снимать мясо с шампуров.
– За море и за знакомство! – поддержали все… шумно и весело.
Ели – по началу – молча… и вкусно. Постепенно, насыщаясь – успокаивались.
– Мне хорошо… – сказала Олива не громко, склонившись ближе ко мне.
– Мне – так же, Олива…
Мы ели, пили, и ещё долго слушали хохмы Дыма, пока не начало темнеть. День закончился. Пора было собираться в город. Дым, отдал мне ключ и уехал раньше, с Ларисой, пьяный, весёлый, и за рулём. Мы – за ними. Не торопясь, и внимательно.
– Я могла бы не спрашивать…но… пригласишь меня к себе, Эд?
– Ну да, ты могла бы просто взять и появиться у меня, Олива! Приглашаю… почему ж нет?! Я даже выделю тебе отдельный диван, если захочешь!
– Аккуратней… едим. Мне приятно, что ты не против…
– Разве я могу быть «против»? Я только «за»…

Я открыл входную дверь, и пропустил Оливу вперёд себя. Свет в прихожей зажёгся сам. Его зажигает чувствительный к движению датчик, который я установил как-то, посчитав это удобством. Чтобы не искать в темноте выключатель. Зашёл – тебя почувствовали – включилось… удобно.
– У тебя порядок…
– Почти всегда…
– Сам убираешь?
– Чаще – сам… проходи в зал, присаживайся, где тебе удобно и делай всё, что тебе удобно.
– Мне удобно сходить в душ и отмыться от пыли, и запаха дыма…
– Вот ванная. А здесь – чистые полотенца. Все остальное найдешь тут же... мочалки… там… мыло, шампунь…
– Спасибо…
– А я, пока, сделаю кофе…
Олива поцеловала меня в небритую щёку и ушла в ванную, а я занялся кофе. Приглушил в зале свет. Включил телевизор, какой-то новостной канал. Очередные политические баталии – полная ерунда. Смотрел… скорее, пытался смотреть. Я был хмельным. Добрым и спокойным. И объевшимся.
Позвонил Дым. Сообщил, что добрался без приключений, и что Лариса плещется в ванной, а он пока ещё готов отблагодарить её за салат, если она не будет долго плескаться. В очередной раз посоветовал мне дать Оливе. И пообещал завтра позвонить.
На кухне начал противно свистеть закипевший чайник. Мне пришлось встать и идти делать кофе. Сделал и принес его в зал… на журнальный столик. Закурил, развалившись в кресле. Из ванной доносился шум воды. Я затушил сигарету и перебрался на диван и уснул… незаметно для себя.

Утро. Солнце. Таксист.

Солнце слепило глаза, через прикрытые веки. Ярко и надоедливо. Куда бы я ни перемещал по подушке голову. И этим оно меня злило и разбудило. А я очень люблю солнце. Только не в это очередное похмельное утро. И, одно и то же солнце, в зависимости от причин, может быть как желанным, так и надоедливым. Ничего не снилось ночью. Я повернулся на спину. Потянулся. Потрогал себя за член. И только потом открыл глаза и оглядел комнату. Мне подумалось, что большая часть мужчин, просыпаясь утром, сразу проверяют на месте ли их член. Такое впечатление, что он может сбежать куда-то ночью! Мой – ещё ни разу никуда от меня и без меня не сбегал. Но каждое утро рука автоматически проверяет все ли на месте. Глупый автоматизм. Рефлекс. Олива спала на соседнем диване, завернувшись в большое одеяло. Вообще не понимаю, как можно спать под таким тёплым одеялом, ещё и в такую жару? Я встал, стараясь не шуметь, и прошёл в ванную. Мне нужен был холодный душ. Я вспомнил, что вчера уснул не помывшись. А кто меня раздел? Олива. Раздела и уложила. Да, кавалер я  – хоть куда…
Обожаю воду. Я стоял под струями воды, которые с шумом вырывались из душевой лейки. Вода билась мне в лицо и плечи, стекая по телу вниз, закручиваясь в воронку над сливным сифоном. Кожа покрылась пупырышками от холода воды. Я возвращался в себя после ночи и вчерашнего виски. Скорее всего, если бы у меня что-то было с Оливой ночью, то я бы помнил. Это успокаивало. Потому что, быть с Оливой и вдруг не помнить – меня это не устраивало. И кто бы, что бы ни говорил – мужчины мнительны, когда дело касается секса и ночи проведённой с женщиной. Был бы секс – я бы помнил…
После душа я заварил кофе, себе и Оливе. Принес его в зал. Олива почти проснулась и сидела на диване, всё так же укутавшись в одеяло, сонно рассматривала все мои передвижения и улыбалась. Улыбка с утра – это очень хорошо. А такая улыбка, как у Оливы – ещё и красиво.
– Проснулась, соня? Кофе сделал… будешь?
– Повтыкаю ещё чуть-чуть и буду. Пусть остывает. Который час?
– Девять…
– Ра-а-но-о... – потянулась и зевнула Олива.
– Так спи ещё…
– Если я уже глаза открыла, то всё – сну конец.
– Я вчера отрубился – ничего не помню.
– Я пока тебя раздела, думала с ума сойду! Тяжелый такой! Центнер!
– Спасибо... – я виновато улыбнулся, – мне приятно, что ты поухаживала за мной.
– Будешь должен!..
– Согласен!
– Тебе ж на работу?
– Да, Олива. А ты, если хочешь – можешь остаться. А потом ключ отдашь. Или в офисе появишься… буду – дашь мне, не будет меня – оставишь в столе, в верхнем ящике.
– Ладно. Так и сделаем.
– Ты тогда спи… ещё… – сказал и взял руками лицо Оливы и поцеловал её в нос, – а я собираюсь и еду.
– Буду спать, с мокрым носом… – сказала Олива, поправила подушку, улыбнулась, и начала устраиваться спать, укутываясь в одеяло.
– Мёрзнешь?
– Нет… тепло люблю.
– Ага… и типа – если встала, то уже не усну?
– Я немножко!
– До встречи, Олива…

Уже через час я сидел в кабинете, отвечал на звонки, курил и решал текущие рабочие вопросы. Состояние было лучшим, чем вчерашним утром, но все равно тяжким. Пора завязать на время с алкоголем. Я включил ноутбук. Снял почту. Запустил ICQ. Сразу же «аукнуло» с десяток сообщений. Пришлось перечитать.
Среди спама, предлагавшего скачать самые новые фильмы, а заодно и вагон вирусов в придачу, пришло сообщение от хорошего знакомого, Вадима Таксиста. Вадим – понятно, а Таксист потому, что он был директором транспортной компании, и служба радио-такси была одним из подразделений его фирмы. И постоянные разговоры о такси были одной из его любимых и больных тем. Он был on-line и писал, что хочет встретиться, поговорить. Я пригласил к себе, и он пообещал заехать.
Ближе к обеду Вадим Таксист зашел в кабинет. Высокий. Ни худой, ни толстый –  длинный. Образно говоря – циркуль, но нормальной комплекции. Иногда сутулился. Тёмные волосы, почти до плеч, немного кучерявились и блестели, потому что были намазаны каким-то непонятным гелем. Казалось, что он пытается быть похожим на какого-то жгучего итальянца. Не знаю, что там с итальянцами и как они жгут, но временами Вадим Таксист отжигал очень конкретно, и по полной программе. Думаю, итальянцам такое не снилось. А ещё он немного заикался. Этого не было заметно до тех самых пор, пока он не начинал волноваться, или пока у него не возникала какая-то очередная идея, которую он тут же, бурно и шумно, спешил изложить. Судя по всему, в такие моменты он тоже волновался и иногда – очень. Но заикание его не портило – оно было редко заметно и ненавязчиво. Он был мужчиной, и традиционной ориентации – гетеросексуал. Портила его маленькая короткая бородка и некое подобие усов, которые он время от времени запускал, считая, что это красиво и модно – хотя выглядел он в такие моменты крайне пидерастично. О чём я ему и говорил, с удовольствием. В общем, он был положительным героем-любовником. Добрым и душевным. Теперь же этот любовник-герой стоял в дверях моего кабинета и в полный рот улыбался.
– Секретарша у тебя, а-а-ахуеть! – он старался говорить не громко и что-то там добавлял жестами. Непонятно что, но жестикулировал радостно.
– Привет-привет! Опять кучери намазал? Присаживайся. Кофе?
Мы пожали друг другу руки. Он начал садится и чуть не перевернулся вместе с креслом на спину.
– ****ь! Что у тебя с креслом?
– А ты жопу свою худую плавно опускай, а то скачешь, как не знаю кто! – Я подумал, что было бы смешно, если он все-таки перевернулся. И сейчас обе его ноги болтались бы где-то над перевернутым креслом, а он бы матерился и выползал из-под него. – Жаль, что ты не наебнулся! Посмеялся бы! Завеселил бы утро!
– В жопу иди, Эд! – Таксист смеялся, и поправлял рукой свои искусственно созданные кудри, которые немного сместились с правильных мест.
– Ты мне объясни, Вадим, на *** тебе эта пидерастичная бородка? А? Ты же нормальный мужик! Придумал опять какую-то херню! Зачем?
– Нормально! Всем нравится! – отстаивал он свою красоту, которая всем, и непонятно кому, нравится.
– Бля, как поц, ты с этой… типа бородкой! Да ладно! Ходи! Может, находишь что-то на свою костлявую задницу!
– Нормальная у меня задница! И я себе нахожу только на передницу, Зай!
– Это я-то ¬– Зай? Охереть! Ты потерялся?! Не называй меня так, а то я буду думать, что твоя бородка и в правду неспроста!
– Ладно, ладно… не буду. Слушай Эд, в клуб, когда идем? – перевёл тему Таксист.
– Можно в пятницу.
– Заебись! Я тоже буду. С тёлками! Новыми.
– Опять с двумя? На хрен тебе две?
– Просто – прикольно! Весело! Не скучно. Попить, поговорить.
– С мамбы?
– Да. Снял там. Одну уже видел реально. Хорошая!
– Снимаешь на сайте двух тёлок, которые незнакомы между собой и приводишь их в клуб? Блин! А они что? Каждая, может, рассчитывает на приятное знакомство с нормальным мужчиной, а тут ты, приводишь ещё одну – их получается две, и у них остаётся только один выход – нажраться коктейлей, и тебе не дать! Причем каждая из них думает точно так же! А ты ещё с этой пидерастичной бородкой! По любому, хоть одна, но думает, что ты голубой! Больше, чем уверен! Потому что – нормальный, пришел бы с одной барышней и тискал бы её одну! А ты? И не тискаешь, и не пристаешь, и двух приводишь! Точно – пидераст! А они как подружки для голубого, выходит, и всё!
– Д-д-а какое там! Н-н-ормальные тёлки! Чисто п-покутить! С-с-оставить компанию! Весело! А так бы сидели вдвоем – втыкали в друг друга! З-з-аебал, Эд! Иди в жопу! – Таксист двоил буквы – волновался.
– Приглашаешь?
– К-к-уда?
– В жопу, ****ь! – становилось смешно. Впрочем, с ним – как обычно – весело…
– Ты заеба-а-ал! – Улыбка таксиста говорила о том, что он готов к примирению. – Так что в пятницу, Эд, валим в клуб? Могу и тебе тёлку взять! Незнакомку! ****атую!
– От ты баран, Вадим! – я смеялся, откинувшись на спинку кресла. – Мне не надо! А если надо будет – я сам найду!
– ****ь, у меня опять проблемы с этими таксистами! Десять машин стоят! Две разбиты в гавно! Должников – ***ва туча! Менты! Суды! Короче можно ёбнуться и нужно ёбнуть!
– Не говори мне сегодня про алкоголь! Мы два дня с Дымом квасим. Может, к пятнице оформимся. Но не сейчас – точно!
– Что там Дым?
– Дым, как Дым. Живет, работает, ****. Всё, как обычно. Не то, что ты, только по****еть и посидеть… гулятель.
– Я тоже, когда надо – ебу! Подпольно!
– Кого, бля! Не смеши меня!
– Но чаще просто минет. Времени не хватает…
– Минетчик? Ездишь и тыкаешь своей пипеткой в живых людей?
– Заебал! Хорош подкалывать!
– Сбрей эту ***ню на морде, не идёт тебе! Правда!
– Да сбрею, сбрею… потом. Ладно, на счёт пятницы решили? Созвонимся? Буду без машины. Собираюсь набухаться!
– Ладно, бухарь… до пятницы. Гонишь, как всегда. Приедешь на машине. Бухать не будешь. И будешь с двумя кобылами, и ездить им по ушам. Или приедешь сам, и будешь сидеть в аське с мобильного, злой на себя и на тех, кто тебя продинамил с вечером. Это всё потому, что ты не можешь определиться и выбрать себе нормальную тёлку! Стопудово! Да и какая нормальная поведётся на такую бородень! Фу, бля!
– Всё, бля! – Таксист улыбался мне, не обижаясь. – Созвонимся к пятнице…
– Ладно. И побрей рыло, я с тобой таким за стол не сяду!
Таксист ушёл. Короткая такая встреча. Но весёлая. С претензией на содержательность. И зачем ему эта козлиная бородка и по две тёлки, чтобы «просто потрындеть»? Странный. Напоит, накормит и страдает потом. В клубе музыка так валит, что и поговорить-то толком невозможно. Разве что орать на ухо. И потом принимать обратно себе в ухо ответ в виде крика. Вот так вот – познакомится на сайте с барышней, пригласит её в клуб, на пятницу. Потом – ещё с одной – и все так же, там же, туда же и по тому же плану. Приводит – двоих. Сидит, бухает с ними, и орёт им на уши, пытаясь перекричать музыку, заикаясь, когда волнуется – желая впечатлить этих охмелевших барышень своей эрудицией и разговорчивостью. А они орут ему в оба уха. Что за кайф в таком – умноженном на два – общении, с перекрикиванием диджейских стараний… не понимаю. Хотя, каждому – своё. Каждый «гурманит» так, как ему «гурманится». Таксист хочет любить. Чувствую по нему. Может потому и мечется в поисках.

Интернет. Майские мысли.

Интернет знакомства – это, конечно же, объемная тема. И актуальная.
Миллионы людей сидят в интернете, в поисках способа как-то поправить и изменить свою жизнь. Кто-то ищет любовь, кто-то секс, кто-то общение, а кто-то все это вместе. Не говоря уже о толпе тех, кого в интернет зовут фобии, или комплексы.
Интернет настолько влился в реальную жизнь, что многие перестают видеть разницу между человеческим голосом и буквами на мониторе. Электронное средство коммуникации превратилось в совершенно отдельный мир. При таких темпах развития интернет-жизни, через десяток лет мы разучимся нормально разговаривать. А это печально.
– Куда положить ключ? – голос Оливы вернул меня из мыслей.
– О! Ты уже здесь? Кидай на стол…
– Собрался в пятницу в клуб? С Таксистом? Думаешь об интернете?
– Пока не точно… может – пойдем. Присоединишься?
– Можно будет…
– А интернет… да… интересно, как оно всё будет дальше?
– Дальше будет ещё хуже.
– В  смысле?
– В прямом… в смысле замены реальных отношений, ощущений, на виртуальные. Люди не умеют останавливаться вовремя.
– Не знаю… но мне, виртуальное, никогда не заменит реальное. Я люблю видеть, слышать, ощущать. А инет, для меня  – это, как временное средство общения. Ну, и по работе… удобно.
– Это для тебя – так. Но множество людей болеют интернетом. Это, как самая настоящая болезнь. Наркотик. Знакомятся, и начинают рисовать чувства. То, что хотят видеть. Начинается построение идеального… в голове, в сердце. Рождаются мысли, образы. Потом, всё это переносится в реальную жизнь. Но у большинства, совсем скоро, всё рушится. Всё! Как раз-то из-за этих вот зарисовок-дорисовок. Из-за того, что на самом деле хотелось видеть нечто лучшее, а оно уже изначально было не так. И начинается новая боль. Новые страдания. Новый поиск. И новые зарисовки. Всё по кругу.
– Но… есть же те, кто, познакомившись в сети – теперь – имеют нормальные отношения!?
– Есть. Но их мало… единицы. И не факт, что эти отношения выдержат проверку временем и реальной жизнью.
– Не факт. Согласен.
– Я не говорю, что на каком-либо сайте в интернете нельзя найти своего человека. Можно! Но зависнуть на пол жизни, в виртуальном – это болезнь. Не нужно рисовать – нужно встретиться и увидеть, и услышать человека в живую, чтобы избавить себя от своих же художеств! Люди сразу почувствую друг друга. И то, для чего они друг другу. Что их притягивает. Страсть. Желание секса. Эмоции. Зарождение чувств. Всё нужно ощущать реально, а не создавать желаемое в своих мыслях, и потом, в реальной жизни, жестоко обламываться, потому что на самом деле всё окажется вообще не так и не таким. Ты же понимаешь, о чем я, Эд?
– Понимаю. Очень хорошо понимаю, и знаком со всем этим лично.
– Поговорим об этом как-то ещё… я ухожу. Вернусь позже. Увидимся.
– Куда ты всё время сбегаешь, Оли…ва?..
Я не успел договорить. Олива просто растворилась – стала прозрачной и исчезла.

Я закурил, отхлебнул холодного кофе и задумался…
Интернет, действительно – то ещё болото. Трясина. Затягивает.
Сайты знакомств. Ходят туда, как на работу. Вместо работы. Во время работы. Тратят, в поиске, огромное количество времени. Люди разных возрастов. Разной ориентации. И все ищут. Что бы ни говорили – ищут. Живут поиском.
Заходит, например, на сайт очередной половой активист, и начинает рассылку стандартных сообщений-запросов, копируя и вставляя одно и то же всем женщинам, которых успевает вылавливать взглядом на монитор, в стройном списке желающих. Причем без особого разбора по возрастным категориям или интересам тех, кому он шлёт сообщения. И он прекрасно знает, что чем больше этих отправленных записок будет разослано, тем больше ответов он получит. В хороший день на десять записок – девять ответов.
Одно не понятно, как потом держать в голове такую тьму информации? Как запомнить, кому и что пишешь? Это же ещё нужно помнить свои ответы – кому, и какие! И где-то, среди ответов, есть такая женщина, которая тут же понимает, что он, написавший, её судьба!
Он начинает рисовать её любовь. И она рисует… благодаря ему… в себе. Причем, не нужно больших стараний, чтобы в его сообщениях она получала необходимый (для подогрева новой любви) набор слов. Всё чего не будет хватать, барышня старательно дорисует, додумает и допишет себе – сама. И через неделю, у этого писаки будет уже десяток таких влюблённых барышень, которым он будет копировать, и отсылать одни и те же сообщения. Всем – одинаковые. Много новой любви, и одни и те же слова. И никаких особых сложностей для него.
А опять влюблённые барышни (каждая из них) будут чётко ощущать свою значимость и единственность, рисуя в своём изголодавшемся мозгу счастливое будущее, бурный роман, шикарный секс и обязательно «всё, со счастливым концом». И, что тоже обязательно, это «совершено не такой роман, как все предыдущие»! Потому, что «этот мужчина ¬– уникален»! Лучший! И не такой, «как, те козлы», которые разбивали сердце раньше!
Ну а главный герой этих новых интернет-романов, будет составлять список своих встреч с новыми поклонницами (иногда, и по пару в день) – встречаться с ними, добивать их своей неотразимостью, говорить им именно то, что они хотят услышать, и, в конце концов, получать от них очередной скорый и короткий секс. Секс, после которого он, как всегда, пропадёт, а она останется, пока ещё счастливая, и вся в надеждах. А затем, там же, в интернете, он ещё какое-то время будет продолжать морочить голову всем тем, кого осчастливил собой. А они, влюблённые, но уже почти сомневающиеся, будут стараться оправдывать (самим себе, и подругам, «которые обо всём знают») его постоянную занятость, его постоянно отключенный мобильный телефон.  И всё потому, что это намного удобней и проще, чем в очередной раз признать себя «дурой набитой», а его из любимого сделать очередным «козлиной».
Отдельного внимания заслуживают молоденькие девочки, которым очень хочется быть взрослыми, мудрыми, сексуальными, желанными и богатыми. Причём – всё и сразу. Всё вместе. И они пока ещё совершенно не представляют себе, что сексуальность, к примеру, это не просто красивая задница, грудь или передница. А мудрость – не просто красивое слово – это итог ума и опыта, на что нужно хоть какое-то достойное и разумно-достаточное время. И вовсе не обязательно случается так, чтобы ум и опыт, имели следствием ту самую мудрость. Да и взрослость – относительна. Можно стать взрослой раньше, чем стать женщиной. Как и наоборот. Что у них и случается – обычно. Задолго до того, как они становятся взрослыми.
И вот, эти молоденькие барышни, начинают создавать анкеты, как бы глубокого, на их взгляд, содержания. Для начала, просят подруг снять их для анкетных фото. Благо, если это нормальный фотоаппарат. Чаще – мобильный телефон, с двухмегапиксельной камерой. Но, красоту, как известно, ничем не испортишь! Даже слабенькой камерой! И вот, в подготовленной за пару минут комнате стандартной квартиры (и пока нет родителей), или на лучшем покрывале студенческого общежития, начинаются эти фото-старания, имеющие своей конечной целю – поразить любого зрителя. Прежде всего – попытка изобразить томный взгляд. Причем, к этому взгляду, макияж такой, что семейка Адамсов – обзавидуется и зайдётся в горьких слезах от невозможности. Следующее действие – это попытка сжать и выпятить неокрепшую грудь, и обязательно так, чтобы чётко была видна ямка между грудями, которая их несколько увеличивает, потом, на очередном уникальном фото. В тот же момент, попытка выпятить ещё не до конца сформированный зад. И, очень обязательно, так его старательно и умело выпятить, под чутким руководством подруги, чтобы он проявился и был, даже если физиологические его особо и нет, но чтоб выделялся и по возможности – круглее и аппетитней. Особо одаренные, все это проделываю сами, перед зеркалом, любуясь собой и фотографируя своё отражение лишнюю сотню раз, для того, чтобы было из чего потом выбрать десяток снимков. В любом случае, «даже самые красивые ноги, растут из задницы» и это природно. Не природно, лишь только тогда, когда у кого-то оттуда же растут руки. Но, время потрачено… и вот, когда эта, качественная, и высокого уровня фото-сессия закончена, всё это добро размещается в анкете.
Дальше – сложнее. Дальше – содержание анкеты. Некий, привлекающий текст. (Текст, который, большая часть поклонников вообще не читает.) Тут, безусловно, перечисляются все мыслимые и немыслимые достоинства главной героини нового фотоальбома. Всё тот же ум, та же мудрость и, конечно же, сексуальность. (Это ж итак, по мнению барышни, должно быть видно, по старательно сделанным фото, но, дабы уточнить – расписывается подробно). Некоторые, в поисках какой-то изюминки, добавляют, что они «чуть-чуть стервы», или «немножечко суки». Совсем так – чуточку и немножечко. Как вообще это увязать – «чуть-чуть стерва» и «немножечко сука» – ¬ видимо, только они и знают… или думают, что знают… или, что точнее – не думают. По большому счету, очень часто, в таком возрасте, когда барышня начинает думать, то она только думает о том, что как бы думает. На самом деле – думать – ещё не её конёк. Так вот, эта «немножко стерва», умная, мудрая, и очень уж сексуальная (просто мечта педофила в цвете), для большей красоты, копирует в анкету ещё пару стихов, пытаясь показать свой ненавязчивый, такой себе лёгкий и привлекательный, романтизм. Сама же (больше, чем уверен), половину слов в стихе не понимает. Но, стих – есть, значит шансов на шумный успех больше. И пусть этот стих в каждой второй анкете, все равно – шанс. Типа – «ищу парня», и тут же, сразу ¬¬– стих – «меня не сделаешь своей», и всё потому, что «я – дождь». Странно, как-то: ищу, хочу, но меня своей не сделаешь, как ни старайся и не тужься, а все потому, что ты и не догадывался, что я-то – дождь, на самом-то деле. Вот так вот! И всё тут не просто так! Ха-ха! И даже, чтоб не сомневался! И грудь моя, и задница – это всё, как вода! Вот так вот! Взял в руки, и промеж пальцев ушла! Вот такие они – мудро-сексуальные «чаровницы». И потому, всё у них типа загадочно. И, не просто, а очень. Очень типа…
Ещё один веселящий внимательного наблюдателя анкетный прикол – это ограничение по возрасту. Например: я-то ищу, но чтоб 21-25 лет – ни младше, ни старше. Всё ничего, но тут начинается перечисление набора достоинств, для него, единственного. Он ещё не знает, что он попался и попал. А она уже считает, что знает, кто ей нужен был бы. И чтобы не прогадать с запросом, включается всё. Или почти всё, на что хватило способностей вспомнить, или увидеть в чужих анкетах. «Ищу опытного (наверное, как она) мужчину, 21-25, для очень серьёзных отношений (и, чтоб даже не думал расслабляться, и сомневаться в серьёзности), высокого, стройного, сильного, умного, чтобы уважал и любил, не изменял и не ревновал, чтобы обязательно был состоятельным (то есть – очень богатым), состоявшимся в жизни» и много ещё всяких-разных требований, большая часть которых, просто никак не вяжется в ограниченные анкетой возрастные рамки потенциального кавалера. А если такой мужчина, с таким набором, и в таком возрасте, вдруг найдется, то это скорее будет момент составления для него поминального некролога. И ему будет точно не «21-25», или, если он все ж из живущих, и действительно «21-25», то лучшим вариантом было бы: засунуть его, такого уникального, в банку с формалином, и срочно, дабы не утерять экземпляр, поместить в анатомический музей, на радость ныне живущим, и их потомкам. И брать деньги за просмотр такой уникальности. 
Девочкам и невдомёк, что лет до тридцати, и это – известный факт, мужчина, ни о чём другом, кроме как «о своих яйцах», думать не может. Чтобы он там не пел, и как бы он не стелил, на первом месте – мужское естество. То, что по его, пока ещё не сформированному понятию – определяет его, как настоящего мужчину. И тут, конечно, не его вина. Да и не вина вовсе. Это физиология. Гормоны. Хорошему коту, и декабрь – март!
Каждый мужчина, какую-то часть жизни, путём обладания разными женщинами, доказывает себе, что он мужчина. И, только потом, когда (и если) он понял: кто он, что он, как он, и почему, только тогда, когда до него наконец-то дошло, что его член не станет ни длиннее, ни толще, и что он сам – это не только член, а ещё много других качеств, представляющих его, как мужчину. Только тогда он может пытаться, и стараться реализовать себя в рамках отдельной женщины… надолго, и ради неё. А до той поры, пока этого не произойдет с его опытом, и доказыванием себе – себя, мужчина – лишь образно – мужчина.
Как ни печально, многие, лишь только потому мужчины, что писают стоя.
Бесспорно, существуют и другой тип молодых девушек. В них природно сочетается ум, красота и сексуальность, со стремлением учиться жизни и способностью делать выводы. Они гармоничны. Но, их мало. Настолько мало, что это меньше, чем очень мало. Впору готовить ещё одну банку с формалином, если всё будет и дальше так продолжаться…


Марфа71.

Меня оторвал от мыслей «телефонный напев»… номер не был определён, и я не ответил на звонок. Мне захотелось зайти на сайт знакомств, поглядеть, что там происходит… в моей анкете, в которую я уже пару месяцев не загялдывал.
Логин – SiTam, пароль и я на сайте. Больше трехсот сообщений без ответа. Наверное, сотня-другая женщин считает меня зазнавшимся типом. А мне очень редко хочется кому-то отвечать.  Очень не часто кто-то может написать что-то толковое, чтобы захотелось ответить. Или я, прочитав –  понимаю, что если отвечу, то дам кому-то надежду на общение и она начнёт рисовать из меня кого-то. Поэтому – лучше промолчать. А те знакомые, с которыми действительно общаюсь виртуально или реально, пишут и знают, что я все равно появлюсь и отпишу в ответ. Так и сейчас, открыл новое сообщение от Марфы71. Красивая женщина, с немного странноватым «никнеймом». И пошло-поехало…

Марфа сегодня в 13:42
О! Какие люди! Где пропал?

SiTam сегодня в 13:44
привет ))) 200 лет тебя не видел!

Марфа сегодня в 13:45
Чаще бы заходил – видел бы))) Как дела?

SiTam сегодня в 13:45
Дела ок. Жив-здоров)

Марфа сегодня в 13:46
А я вчера на встречу ходила с новым кавалером )) Ректор института))) Пригласил в театр))) Сначала долго думала, что одеть… платье и чулки, или брюки. Одела платье)))

SiTam сегодня в 13:46
Ну и как встреча?:)) Что смотрели?

Марфа сегодня в 13:47
отлично.."Подсолнухи" В.Шукшин, в главной роли Миронов....отлиная постановка...даже не думала, что может быть так интересно....больше тебя ничего не интересует?))))

SiTam сегодня в 13:47
меня как раз-то Подсолнухи не интересуют)))

Марфа сегодня в 13:49
)))))
была в платье, чулках, шубе и сапогах на каблуках....ощущения непривычные....но мне самой безумно понравилось ходить в чулках...я даже не думала. что это так возбуждает и притягивает взгляды мужчин.....продолжать?

SiTam сегодня в 13:50
продолжай))))))

Марфа сегодня в 13:51
продлжаю....хотела даже себя сфотографировать (уж очень хороша была) и отправить тебе (порадовать) но не успевала...итак опаздывала...он на машине меня 40 мин прождал под парадным.....Продолжать?

SiTam сегодня в 13:51
да почему ж нет?:)) не ухожу… продолжай)))

Марфа сегодня в 13:52
не ревнуешь? или возбуждаешься?)))

SiTam сегодня в 13:52
нормально отношусь)) с чего б ревновать?))) радуюсь за тебя!)))

Марфа сегодня в 13:53
зря за меня радуешься...мужик не мой....не сумел со мной справиться...хотя старался из последних сил...

SiTam сегодня в 13:55
благо дело - начало)

Марфа сегодня в 13:55
не каждая птица долетит до середины Днепра!!!!!

SiTam сегодня в 13:56
каждая б до середины - это уже ****ство)))

SiTam сегодня в 13:56
ну так ты больше под впечатлением от спектакля? Или… как это он с тобой справлялся?:)))

Марфа сегодня в 13:58
)))))и от спектакля.....и от собственный ощущений в чулках!!!!! Я не думала. что это так эротично...ходить в чулках, и об этом знаю только Я...но почему-то все обращали внимание...обычно я хожу в брюках и джинсах...

SiTam сегодня в 13:59
может все ж дай ему скидку на волнение))) он в следующий раз исправится и будет таким, как тебе нужно)

Марфа сегодня в 14:00
Я же девушка с гонором...умная....и поэтому когда вижу позерство и неискренность могу и послать....но не грубо...а он уж слишком в себя влюблен...такие люди врядли способны кого-то полюбить, а я так не могу, не умею....мне надо чувствовать, что я желанна и единственная, а не с списке конвейера....хотя мужик умный. сексуальный...но посмотрим...голову я ему уж точно заморочила...ему 53 года...может, захочет и остепениться...

Марфа сегодня в 14:01
я устала всем рассказывать, что и как делать...я то это делаю на уровне чувств...поэтому им очень хорошо со мной....а я чувствую только желание удовлетворить себя...

SiTam сегодня в 14:02
в смысле – ИХ желание удовлетворить себя?

Марфа сегодня в 14:02
терпеть не могу когда мне врут!!!!!! насквозь вижу....я конечно понимаю, что никто не хочет быть просчитанным, но уж свою интуицию никуда не дену!

SiTam сегодня в 14:04
Ясно… слушай, а зачем тебе такой ник...... Марфа, и семьдесят один год...а?

Марфа сегодня в 14:05
я прячусь от одного придурка...

SiTam сегодня в 14:05
придурок - это один из поклонников?

Марфа сегодня в 14:06
да...еще один с короной на голове! меня просто бесит их бестолковость в сексе...а они думают что это предел мечтаний....если бы мне не было с чем сравнивать, может я и довольствовалась малым...а так, как я знаю, как это бывает...то…

SiTam сегодня в 14:07
бестолковость в сексе - это как?:)

Марфа сегодня в 14:08
перезвони – расскажу…

SiTam сегодня в 14:08
Лучше тут ))))

Марфа сегодня в 14:09
ты что меня боишься???

SiTam сегодня в 14:10
Не боюсь )))) я сижу в кабинете и изображаю кипучую деятельность за ноутбуком))) давай лучше тут…

Марфа сегодня в 14:11
Никуда я с тобой не поеду!!! ЧТО НЕ ПОНЯТНОГО???

SiTam сегодня в 14:11
Это ты сейчас про что?:))))

Марфа сегодня в 14:12
Ууупс! ))) Пардоньте))) Это было не тебе))))

Марфа сегодня в 14:12
перестанешь изображать деятельность...перезвонишь расскажу во всех подробностях и деталях (причем с комментариями) , может и тебе будет полезно!

SiTam сегодня в 14:13
:))) я знаю как полезно МНЕ - сам)

Марфа сегодня в 14:13
как тебе, может, и знаешь, а вот как женщине наверняка нет...

SiTam сегодня в 14:14
я надеюсь, что когда-то, хоть что-то, узнаю о женщинах)) большее, чем знаю теперь...

Марфа сегодня в 14:15
да...возможно...и найдешь наконец второй кусочек сахара...(я тебе эту легенду когда-то рассказывала)

SiTam сегодня в 14:16
не помню…

Марфа сегодня в 14:16
Вспомни. Ладно, не буду тебя отвлекать от изображения бурной деятельности..((((((((((

SiTam сегодня в 14:17
как тебе будет удобно…

Марфа сегодня в 14:18
ок...удачи!

SiTam сегодня в 14:19
И тебе ))))

Марфа сегодня в 14:20
А знаешь… я уходила от мужчин потому, что они меня не устраивали...а не я их... вот так…

SiTam сегодня в 14:20
Не грусти)) увидимся)) бурной тебе театральной деятельности)))

Марфа сегодня в 14:21
Не подкалывай)))) иду. Пока

SiTam сегодня в 14:21
Пока…. )))

Короткий разговор. Обычный. Как и многие короткие разговоры. Марфа71, приятная, умная, живая, сексуальная. В поиске мужчины. Не то, чтобы самого лучшего. Нет. Вопрос в том, чтобы он был просто нормальным мужчиной. Нормальным, в её понимании. Мужчиной, которому можно простить какие-то недостатки за то, что он именно тот мужчина. А не так, чтобы прощать, и ещё искать причину, за что бы его простить, и придумывать это «за что», и, в конце концов, все равно чувствовать себя «дурой виноватой». Я очень понимаю женщин во всём этом.
С другой стороны – встретить своего человека – это судьба. А судьба не может радовать нас такими встречами каждый день. А мы, в свою очередь, не умеем ждать пассивно. Не умеем и ищем. Ищем, находим и ошибаемся. До тех пор пока не встретим своё. Я иногда думаю, что лучше ждать, или искать и ошибаться. Наверное, все-таки – жить и смотреть по сторонам, и пробовать увидеть, услышать, начать. То есть – ждать, но искать и ошибаться. Пусть будут ошибки (мы уже знаем, что нам нужны уроки), по крайней мере, это наполненная эмоциями жизнь. И какая бы она ни была, это лучше, чем просто покрываться паутиной, сидя взаперти и в ожидании чуда, которое может и не случиться. Со временем в этом поиске-пробах становимся гурманами и смакуем мелочи… в словах, эмоциях, действиях. Это и есть наша настоящая жизнь, в которую иногда, и как в награду за правильно пройденные уроки, сваливается огромное счастье встретить действительно своего человека. Человека, с которым не замечаешь времени и не считаешь дней, не ищешь причин, и не торопишь завтра в надежде на нечто лучшее. И всё потому, что это лучшее уже сегодня тут и с тобой. Главное успеть и уметь, заметить и увидеть – не пропустить, не прозевать. И ещё научиться ценить минутку, когда хорошо. Из этих минут складывается то самое Счастье. Собирательно, по крупицам. Этому мы тоже учимся, всю жизнь.
Вот и Марфа – живая и красивая женщина, в поиске. И после неудачных встреч она грустит и переживает, печалится и страдает, но все равно живет надеждой на то, что будет эта «весна и в декабре» и не будет очередной «бестолковости в сексе». И всё у неё будет хорошо потому, что она уже умеет понять, кого и что она ищет. И, думаю, она уже и обязательно научилась смаковать счастливые минуты, и старательно составлять их в счастливые часы – собирать по секундам Своё Долгожданное Счастье, которое теперь умеет ценить и старается беречь.
 А судьба, она благосклонна к тем, кто старается. Бьешься над чем-то, руки почти опустились, сил нет, но веришь, что ещё не всё, ещё чуть-чуть – и оно происходит в лучшую сторону. И пусть, потом, тебе кажется, что ты не вложил столько сил в то, чем тебя наградили. Пусть! Самое главное, что на тебя наконец-то свалилось то, во что так верил, чего так ждал и к чему так долго шел, спотыкаясь и переступая…
Самое главное должно состояться. Всегда. И у всех. И силы нам даны для этого. Много сил. Просто, чуточку больше верить в себя, себе и в Своё Счастье.

Сотрудник.

Сказать, что я очень жду будущую пятницу и похода с компанией в ночной клуб – было бы неправдой. С другой стороны – интересно иногда как-то изменить привычную обстановку, посмотреть на новых людей и старых знакомых в очередном веселящем загуле. Но до пятницы ещё достаточно времени, чтобы предупредить и собрать всех. А сейчас, эти алкогольные будни уже утомили, и хочется какого-то покоя, трезвого сна, и здорового интереса ко всему происходящему. Лучшим началом для трезвой жизни было бы проспаться. Я попрощался с Лизой, попросил последующие два-три часа отмазывать меня от всех звонящих, и поехал домой, с твердой уверенностью до пятницы не принимать спиртного, никуда не выходить дальше, чем офис, или магазин, то есть вовремя засыпать, и спокойно спать ночью, и заниматься делом днём.
Оставив машину под домом на стоянке, я поднялся к себе. Принял душ, заварил кофе, и, развалившись в кресле, пил его под сигарету. Мой опять «поющий» телефон уже порядком поднадоел, но увидев на экране мобильного, кто мне звонит, я не мог не ответить на звонок. Это был звонок одного из моих давних друзей – Алекса Сотрудника, с которым мы слышимся и видимся редко, но обычно – метко.
– Здравствуйте, юноша!
– Привет, Эд! Где ты пропал? – по голосу Алекса было понятно, что настроение у него предпраздничное.
– Это я пропал?! Кто из нас?! – я попытался возмутиться.
– Ну ладно, ладно… мы пропали!
– Вот так то!.. – мне приятно было его слышать. – Что ты? Как ты?
– Мне нужно срочно с тобой поговорить! Причем – уже и очень!
– Только не бухать, Алекс!
– Да какое там бухать?! Ты же знаешь!
– Знаю! Потому и предупреждаю!
– Хорош, Эд… ты дома, да?
– Дома…
– Я звонил тебе на работу – тебя там Лиза отмазывает, и я так понял, что ты дома. Сразу причём понял. Я буду у тебя… минут через пятнадцать…
– Давай, а то я уже спать собирался. Мы с Дымом не просыхаем пару дней.
– Бля-а-а… я сейчас буду!
Что мне оставалось делать, после разговора с Алексом? Ждать. Я сходил на кухню и долил себе из медной турки кофе, который уже успел остыть. Затем, вернулся в зал и прикурил очередную сигарету…
Я знал Алекса больше десяти лет. Мы занимались совершенно разным бизнесом, у нас были разные компании, но, в это же время, мы периодически пересекались и общались… как он с моими знакомыми, так и я с его. Кроме того, пусть и не часто, но мы устраивали совместные поездки на отдых: или на дачу к Алексу, или на рыбалку, или куда-нибудь подальше – в горы, к морю, в другие города. Я уже не помню, когда это было, но одно время Алекс работал сотрудником какой-то большой компании. И когда ему задавали вопрос о том, где он работает, Алекс отвечал, что «сотрудником компании». После этого кто-то из наших особо внимательных друзей прицепил ему прозвище Сотрудник. Так он и остался Сотрудником по сей день. Сорок пять лет, высокий, худой, с длинными ногами (пьяным и идущим он мне напоминал нескладного жука-богомола), брюнет (с умеренной сединой), волосатый, причём весь и везде (я со своей волосатостью, просто прятался в сравнении с ним), с широкой открытой улыбкой, полным ртом крепких крупных зубов, громким голосом, и искрящимися голубыми глазами. Музыкальный, поющий, и играющий на гитаре, душа любого застолья. Активный, безотказный, легкий на подъем, всегда готовый к безобидным авантюрам, и очень любящий женщин.
Алекс Сотрудник не заставил себя долго ждать. Я не успел выкурить сигарету, как он позвонил в дверь и, не дожидаясь ответа, ввалился в квартиру с двумя полными пакетами, и сразу прошёл на кухню.
– Шкары сними, обезьяна! Куда попёр?!
– Ща, Эд, не кричи! У меня тяжелые торбы, там мясо в одной, не хотел ставить на пол, вдруг протечет пакет!
– А чё ты с пакетами припёрся? Ты же только поговорить!
– Как чё? – удивился Сотрудник. – Нам нужно поговорить и укрепить погоду! Я взял чекушку. Посидим, потрындим. Давно ж не виделись!
– Заеба-а-ал! Я же сказал тебе, что не могу уже пить! – отказываясь, я прекрасно понимал, что все равно мы сейчас засядем, и буем пить под какие-то там тосты, и пить много.
– Так мы по чуть-чуть! Никто не собирается нажираться!
– Ну да, Алекс, с тобой не нажрёшься…
– У меня тут мясо, свежак, свинячий! Зелень всякая там, разная! Быстренько готовим и садимся! И пива я взял для начала, и на потом… а посередине водочки!
– ****ец!..
– Давай, давай… все равно уже я тут!
– Давай… я, ****ь, хотел трезвый день!
– Завтра будет трезвый! Эд, займись мясом, у тебя оно лучше получается, и перца нормально туда кинь, а я салатом займусь, и на разливе – тоже я.
Нашей оперативности мог позавидовать любой из самых крутых ресторанов. Очень скоро мясо с луком жарилось на сковороде, салат был заправлен и готов, стаканы, рюмки, тарелки стояли на столе, а мы сидели и, попивая пиво (которое «до»), болтали о всяком-разном.
– Как у тебя дела Алекс? Что нового?
– Да, как бы, всё по-старому, Эд. Без особых изменений. Работа, дом, семья. Хочется какого-то взрыва. Всё так одинаково – задолбало. Весна… какая-то… не веселящая!
– Нужно как-то на рыбалочку смотаться. Развеяться.
– Очень хочу. Очень! Только не брать толпу, а то труба рыбалке. Будем потом опять в каком-то маркете рыбу искать, чтобы дома отчитаться.
– Ну да… тогда Дыма точно с собой брать не нужно!
– А что там Дым?
– Нормально Дым. В поиске. Мы ж бухаем уже пару дней… трудно…
– Мог бы и мне сказать! Я бы помог!
– Ага! С тобой… мы бы после первого дня, на утро, пить бросили!
Алекс Сотрудник достал из холодильника литровую водку (это в его понимании «чекушка»), и пока он разливал её по рюмкам, я закончил с мясом… теперь, все стояло на столе, и можно было начинать трапезу…
– Давай, за погоду! – Алекс провозгласил наш традиционно летний тост.
Мы выпили. Я через силу, Сотрудник – легко. Через тридцать минут коротких тостов и поедания мяса с салатом, мне уже пилось так же легко, как Сотруднику, мы захмелели, и начались пьяные разговоры. Алекса прорвало на воспоминания…
– Эх… знаешь, Эд… была у меня когда-то тёлка… м-м-м… я тогда работал на фирме снабженцем, а она приезжала к нам с проверками, из главной конторы… ну, сюда к нам, в филиал. И меня отправили… как-то… встретить её с поезда. Вышла… я охуел! Ну, вся прям… фигура, лицо.. глаза! – Алекс рисовал руками нечто напоминающее женский силуэт, с грудью, и талией.
– Убила тебя взглядом? – я улыбался.
– Убила! Не поверишь! Ну, и там… поезд пришел рано… встретил, повез позавтракать на кофе… и я же вижу, что я ей тоже понравился! Да я и помоложе был… конкретно! И вижу, что нравлюсь ей! А меня это ещё больше заводит! И уже когда я её привез в управление, она выходя из машины говорит, типа, «надеюсь, вечером ты мне тоже не дашь скучать»!
– И ты, Алекс, до вечера чуть не извелся! Да?
– А как ты думал?! Тем более, я жил тогда сам… свободная хата после ремонта, всё есть! Ну, ты понимаешь!
– Зная тебя, представляю, каким ты до вечера был эрегированным… в этом своём ожидании!..
– Эд, да! И я на базар, с базара, купил жратвы, приготовил ужин, купил водки, вина – много!
– Ого, как ты трахаться хотел, что даже ужин приготовил! Или ты жрать хотел? – поддел я Алекса.
– Да какое там жрать! Но я ж не мог ей сразу в трусы лезть! Всё интеллигентно! Красиво!
– А-а-а, так ты сначала хотел её прикормить?!
– Ну, типа того… и вот! Забрал я её после работы. Она, правда, сначала в гостиницу поехала, переоделась, и оттуда я её забрал, чтоб не светиться под управлением. Ну и… как-то неловко сразу домой звать.  И я только заикнулся про ресторан и ужин, а она сама напросилась ко мне, типа, зачем ресторан. А я ещё утром ей под кофе рассказывал, что живу сам. И мы поехали ко мне.
– Вы хоть поесть успели, или сразу в койку завалились?
– И поесть, и попить, и песни  под гитару попеть – полный комплект!
– То есть, ты её измором взял?! Накормил – впечатлил, попел – впечатлил!
– Ну, короче, началось все это! Скажу тебе, такой женщины у меня не было! Просто, супер она, во всём! Кто-то бы рассказал – не поверил бы! Я десяток раз кончил за ночь!
– Гигант!
– Так я тут не причем! Это все она! Людмила звать! Какой человек, бля! До сих пор помню – ***ю! Ну, ладно там – раз, два, три и всё! Так нет! Она хочет и заводит ещё, и дальше! А я уже не могу и говорю ей, что, типа, куда там, всё! Ну, знаю, что четыре, например, раза могу. Да? А тут уже пятый раз кончил! И говорю, что это бесполезно! А она мне в ответ: «Ничего не делай! Я все сама! Я просто хочу… ты вот лежи.. мне приятно…  я буду рядом… я чувствую энергию… » И она не успела до хуя спустится, знаешь… и она как-то там… где-то коснулась той грудью острой, где-то там подышала… хуй его знает! Я уже не хочу! Я уже сам думаю – не надо, чтоб вставал! ****ь, а…
– Да-а-а… прямо ты лежал и думал, что «не надо, чтоб вставал»?! Не гони! Алекс!
– Ну, серьезно! Потому что думаю, что уже пять раз! Ну, куда уже?! Я больше не могу! А он встаёт! Ну шо, ****ь, добру пропадать?! – Алекс возмущенно пытался мне доказывать и объяснять.
– И, самое главное…
– Добро – это твой *** чтоль? – перебил я Алекса.
– Ну, да!
Меня прорвало на смех. Алекс в ответ тоже громко и хмельно смеялся в полный голос.
– Ну, Алекс, я бы тоже так о себе подумал, о добре пропадающем!
– И, самое главное, что я думаю, – продолжал Алекс, – бесполезное занятие, и один ***, кончить – это уже не реально!
– То есть, ты не верил в свои способности?! – подогревал я рассказ.
– Так в натуре, просто думаю, наверное, уже нечем там кончать! И, прикинь, я её ебу, а она вот так вот, вся, прям, вот так вот… – Алекс Сотрудник, сидя на стуле, пытался изобразить своим телом связку каких-то поступательно-круговых движений.
– В смысле что – «вот так вот»?
– Ну, я же тебе показываю! Вот она… как-то телом… и ****ой, как-то непонятно там начинает делать! Понимаешь? ****а, какая-то… пульсирующая, и ты… ты вообще не понимаешь… знаешь, вот есть – всовываешь в ****у, а тут… во всю ****у… ну, как в рану какую-то огненную всовываешь! Понимаешь? – Алекс силился объяснить мне, как оно было.
– В рану? – я опять засмеялся. – Короче, как в точилку! Для карандашей!
– Да! В какую-то такую, ****ь! Ну, от начала и до конца! Как в жопу! – Алекс радостно выпучил глаза, видимо найдя подходящее сравнение. – Ну, вот… если в жопу всовываешь, то она такая тугая… по всей длинне! А ****а, она немного другая! А у неё она… ну, не так, как обычно! Ну, вот прямо вся такая тугая! Очень! И она ещё начинает вся и всем там шевелить, сжимать, прижимать! – и Сотрудник опять начал изворачиваться, и дергаться на стуле, пытаясь изобразить какие-то движения своей бывшей партнерши. – И ещё она… как-то так  подмахивала, в такт… по-особому!
– Жопой? – я принимал участие в разговоре, показывая Алексу, что как бы понимаю и улавливаю все, что он рассказывает.
– Ну.. ну… как бы всем! Всё тело, как бы волнирует… и, как бы ни так, не просто… а, как бы ещё и вот так!  – Алекс продолжал пытаться показывать какие-то телодвижения. – Я просто не могу тебе передать, как всё это у неё получалось!
– Охуеть! Волнирует! Новое для меня слово! Смотри, какая способная тебе дамочка попалась!
– Проходит… ну думаю, это сейчас час её ****ь, чтоб кончить… проходит минут пятнадцать… ****ь!!! Так кончаешь, как в первый раз!
– Так нечем же тебе кончать уже!
– Кончаешь! Отвечаю!
– ****ец… впечатлился ты!
– Ну… всё, думаю, на этом – всё!
– На этом и договорились, и закончили! Кода!
– И что ты думаешь, Эд? Проходит… ну-у-у… пол часа, сорок минут… примерно… мы туда-сюда, ****ели просто, лежали… а-а-а… я ещё купил… – Алекс задумался, вспоминая.
– Ясно, что в гостиницу она не поехала?
– Какая там гостиница? Я с утра её уже отвез, переоделась, и потом на работу, проверять дальше. А, вот! Я купил ещё «Сангрию». Водку мы уже не пили.
– Вино. Бутыль, такой большой? Типа вино… херовое…
– Да, но мне оно казалось нормальным. И мы ходили ещё на кухню, пили эту «Сангрию» болтали, я курил… она не… не курит…
– Да это не вино – компот, градусов шесть…
– Ни чё себе – компот! Оно рубало нормально! Ты что-то путаешь! Конкретно рубало! «Сангрия» – конкретная! И так прошел ещё какой-то там не полный час… ****ь… и шо… думаю, куда уже пятый раз… как, чем?
– Так был же уже пятый?! Только что рассказывал. Или даже шестой!
– А?! Да?! Значит – седьмой!  Отвечаю! Я такого ещё не пробовал! Знал… ну, если бы мне кто-то там рассказывал: «Я десять палок бросил!»… я бы не поверил! Что ты ****ишь?! После третьей уже ничего не хочется! А тут! Лично я, сам… я ж тебе не буду ****еть… я по моему тебе уже это раз рассказывал…
– Нет, не рассказывал. Я бы запомнил…
– Ну, я… я же тебе не буду ****еть… нет, я все ж тебе рассказывал когда-то…
– Не рассказывал, Алекс! Я бы запомнил вот эти «острые соски»…
– Ну и вот эта, Люда… она меня там погладила ещё… ну, думаю все, как бы, спать… а она опять что-то там… – Алекс опять начал активно шевелить своим туловищем, что-то там изображая.
– Так это ж ночью было всё?..
– Ну… ночь… ночь-то длится…  она мне опять это… а я ей, типа, Люда, ну… ну, что ты… а она мне, ты давай ничего не делай, я просто, типа, хочу к тебе прижаться, притронуться… просто хочу, говорит, тебя поласкать, мне это приятно… вот…
– Она, по-моему, голодная была, ****ец!..
– И она опять, ****ь… я уже… вот честно, я уже где-то на седьмой, или восьмой раз думаю – не надо мне уже этого! Ну, уже действительно – ну, уже наебался!
– И всё равно встал?
– Всё равно встаёт и опять… и опять кончаешь!
– И опять хорошо!
– И каждый последующий раз, Эд! Оно как бы уже итак хорошо! Но, как-то… ну, всё уже… а тут, ну настолько… с ней… ещё сильнее и сильнее, с каждым разом!
– Ну, Алекс, секс – это не только ****а и жопа с грудью, это – человек, прежде всего!
– Так подожди, я-то себе думал, что Светка меня выдоила… всего… три раза кончил…
– Это, в смысле, твоя обычная любовница?
– Нет, это не обычная! Обычная, в это время, была у себя дома, а это – другая. Ну, ещё одна. Оксана была обычная, Алла… у меня тогда их было три… четыре – обычных. Одновременно.
– А?.. Способный?
– Ага… главное было, чтобы они не встретились у меня дома. Ну, вот… я потом уже, когда Люду провел, на вокзал… всё… уже и забыл всё… но, постоянно думал… для меня это был… ну… э-э-э-э… феномен! – Алекс тыкнул себя пальцем в грудь, найдя правильное слово, причем ударение он ставил на второй слог. – Феномен тебя, как организма! Себя, как организма! Потому, что у меня такого не может быть! Так я думал до этого. А оно было, и я знаю, что оно было!
– И больше не было?
– Нет! Не было!
– Охуеть!
– Нет, подожди – было!
– С ней?
– Опять, с ней!
– Та ла-а-адно?!
– Да, Эд!
– Она что, приезжала опять?
– Да! Про это я тебе и хочу рассказать!
– А чё ж ты не закрутил с ней серьёзно?
– Я потом перепробовал всё со всеми своими тёлками! И ни ***! Ну три раза было… на четвёртый уже так хуёво, уже так мучался, чтобы кончить… и там… еле кончал… вот так, знаешь… вот так! И три раза – хуёво! Вот, два раза  – кайфно! И, после второго раза – спать! Обычно. Ну, и после второго раза и тёлки, в основном, уже не активизировались…
– Ни что делали?
– Ну, не были активными в смысле…
– Мы уже пьяные, Алекс… а ты так, вообще… почти в гавно.
– Да нормально все… так вот, я все время помнил про этот феномен, и думал. Ну как же оно так, блин… ну что я, какой-то гигант? Нет! Скажешь кому-то – засмеют! Никто ж не поверит!
– Ну, да…
– Прошло месяца полтора… туда-сюда, по работе… и-и-и…
– А ты эти полтора месяца не общался с ней? По телефону там, или…
– Нет…
– ****ь… как же ты мог такую тёлку отпустить так?..
– Слушай, она в столице, у меня тут это…  три тёлки… я что, к ней… чёрти куда… ездить буду, постоянно?
– Но феномен же?!
– Феномен!
– Ну?!
– Мне, Эд, нужно было тут с этими справляться, да и проще было оставаться тут.
– Баран… а может это твоя судьба?
– Ладно… вызывает тут меня директор, и начинает грузить по рабочим вопросам, что-то там, где-то, на что-то менять нужно… по работе… ну, такое.. херня всякая…  приедет, типа, специалист из главной конторы, нужно будет встретить… это самое… а-а-а… а поезд приезжает на час раньше, чем мне надо на работу…
– И?
– И, надо кому-то встретить этот поезд… я соглашаюсь, приезжаю на вокзал…
– И она выходит из поезда…
– Да, она выходит из поезда, Эд!
– Ой, ты бли-и-ин!
– Бля-я-ядь, всё! Она уже, даже в гостиницу не селилась! Сразу же ко мне!
– Ну, и как вы встретились там, на перроне?
– Да ты что! Она довольная! У меня тоже радости полные штаны! Тем более, я же помню про этот феномен!
– А, ну да! И тебе нужно как бы, подтверждение!
– Да! Именно!
– Подтверждение твоих способностей! Алекс, у меня уже рыло болит смеяться!
– Перестань. Слушай. Ну, и прошли мы все там, по рабочим вопросам, все нормально, быстро, конкретно… давай ещё по полтишку?
– Наливай… ну, и?
– Момент… – Сотрудник разлил нам ещё по рюмке водки. – За феномен!
– Коротко и ясно! Ёмкий тост!
– Для меня – очень ёмкий!
Мы выпили, и закурили. Алекс продолжал свой рассказ…
– В итоге говоря, всё это рабочее закончилось, и она, как бы… как бы, в гостиницу… никто ж не знает этих всех наших с ней дел… кроме одного начальника, который…
–…на неё положил глаз…
– Нет, Эд… который, как бы знал, что это… который, как бы видел, что утром мы… когда вот эта первая ночь прошла, в первый раз – вместе пришли на работу. И он…
– Сам её хотел, наверное?..
– Не… он просто всё понял. И тут, он ведь знал, что она приезжает и намекал мне, а я не понимал, о чём он… и, когда я её встретил и привёз, он все ж понимал, и там улыбался загадочно нам, и глазки строил. И я знал, что на утро он будет опять на нас смотреть, как бы… ну, как бы… понимая… вот. Я организовал, под разными предлогами, всех своих подружек, типа – уезжаю. Я ж уже знал, что Люда два дня будет.
– Она хоть была довольной, когда приехала и тебя увидела?
– Ты что! Глаза сияли!
– Она же помнила, Сотрудник, какой ты феноменальный. Я думаю, она потому и приехала опять. Именно она. Было бы ей плохо – отмазалась бы, и отправили бы вместо неё кого-нибудь другого. Какую-то клюшку, или какого-то пердуна старого, очкарика…
– И мы сели в машину и просто летели ко мне домой. Вещи занес. Расположились…
– А фамилию её не помнишь?
– Не-а…
– Помнил бы, мог бы сейчас нарыть её где-то в «одноклассниках»…
– Да раньше у меня было всё… потом, правда, все утерялось. Тем более, женился и так все закончилось… хотя, сейчас… сейчас понятно, что она уже старая шкорба… телефон, кстати, где-то в старом записнике ещё есть. И у неё, наверное, семья теперь, дети… такое… ей сейчас… наверное… под пятьдесят…
– Ну и что? Она может теперь быть ещё опытней, по своему интересней, умней, живей… не возраст определяет способности барышни. То есть, чем старше она становится, тем способней. Тем более у неё были изначально все задатки, в молодости…
– Не… все равно… женщине под пятьдесят…
– Так и ты не мальчик! В зеркало на себя глянь!
– Ничего страшного! Я ещё очень даже очень!
– Ладно… и, что там дальше?
– Поужинали… в душ… я, она… потом, в постель… и она… вот вроде помылась, и у неё все равно свой запах, конкретный и концентрированный… я тебе не могу предать какой… это не то, чтобы конкретно ****ой воняло…
– Задолбал, Алекс…
– В натуре! Это ни козой… ни псом… – Сотрудник задумался и глубоко затянулся сигаретой, – я не знаю чем… но, настолько концентрированный, вот… такой, ****ь, едкий! Это ****ец!
– Не приятный?
– Не то, чтобы не приятный… я просто, чувствуя этот запах – чувствовал себя каким-то там  животным!
– Может ты перед тем махнул сотку лишнюю?
– Да нет! Мы немного пили! Короче, я её первый раз ****, и думал, что раз и больше ебать не буду! А в итоге говоря – десять раз за ночь, когда первый раз трахались, у нас было!
– Так я не понял… тебя отталкивал её запах?
– Нет, он был настолько не привычный, но мы так ****ато трахались, что по *** тот запах!
Я громко рассмеялся в очередной раз. Меня забавляло все, что рассказывал Сотрудник, и то, как он это рассказывал. Он же, тем временем, увлечённо продолжал…
– Эд, я думал, что может с поезда, и не помытая, и потому такой запах…
– А, оказалось, что это её запах?
– Ну да, она же была в душе! Причем, что в первый, что во второй раз, она же помылась!  Душ, горячая вода, гели там, всякие… все равно… тот же запах, причем этот же запах и из ****ы!
– Да ладно?!
– Ну, тело как бы по-другому пахнет, но… это… в тон… ну, в тон – понимаешь?
– Музыкально, в общем… но, ты же о запахе сейчас?..
– Ну да! В итоге говоря, я ебу её один раз, второй, третий и… короче говоря, когда я ебу её на восьмой раз во второй раз…
– Стоп!.. ещё раз…
– Когда во второй приезд я ебу её восьмой раз за ночь! И тут, я понял…
–… что ты действительно феномен!
– Нет, ****ь! Я понял, что не я, а что – она! И говорю ей: «Люда! Я холостой. Живу сам. У меня там, какие-то женщины случаются. Всякие. Красавицы. Не красавицы…»
– Поскромничал, явно! Случаются у него…
– «…я знаю какой я… ну могу там столько-то и так-то… но у меня и в восемнадцать лет не было десять оргазмов за ночь!.. А с тобой… вот так вот клёво! И реально могу, и хочу, и хорошо. Вот как это объяснить?» Это я её спрашиваю. Понимаешь?
– И, что она?
– Она мне говорит, что я ей настолько симпатичен, и она настолько мне хочет отдаться, и настолько хочет мне сделать хорошо, что… короче – это все в ней. Она когда второй раз приехала, привезла мне брошюрки…
– По поводу?
– По поводу того, что она ходит там к каким-то психологам, или экстрасенсам… короче, как секта какая-то, с ебливым уклоном. И что они там… типа, какой-то взаимообмен энергиями… и так дальше, и тому подобное… и, как бы, это она может отдавать мне, например…
– Сотрудник, лучше думай, что феномен – ты! Какой же тут обмен энергией! Десять раз за ночь! Ты, наверное, потом… неделю после неё, ни на кого смотреть не мог, вообще?!
– Не-е-е… буквально… ну, день прошёл, после её отъезда, и я так ****ься хотел, что думал сдурею! А я ж думал, что если есть женщина, с которой у меня десять палок за ночь, то никого другого я ебать не захочу! Какое там?! Буквально… свалила… сутки, и я был готов бить копытом!
– Да-а-а… гигант и феномен!
– А вот минет, она мне не делала!
– Почему?
– *** его знает! Она только по животу начинала спускаться вниз… ну знаешь, как обычно… как только женщина вниз, ты начинаешь предвкушать, всё у тебя там разглаживается, выравнивается… но он не встаёт, ждёт, чтобы его взяли в рот, и ты уже, как бы, привык к такому развитию событий… а тут она… только вот где-то на животе целует…
– А как же это не сделать минет? Я не понимаю...
– Так вот, она где то там живот целует, а он уже встает и готов, ****ь! И уже надо ****ь! Не до минета!
– Так как можно без минета, бля?! Вообще не понимаю!
– Так я ж тебе объясняю! Тут минета и не надо было!
– Бля, да даже если он встал! Все равно в кайф, когда его кто-то там…
– Слушай, я когда знал, что у ней такой кайф там…
– В ****е?
– Да! Так мне и минета не надо было! Там у неё такое огниво, что засовываешь и настолько всё… ты можешь даже не двигаться, она там как-то так все делает, внутри себя, что ты… хочешь… не хочешь… все равно кончишь, и кончишь тогда, когда она этого захочет! Так у неё, ****ь, какая-то такая, *****, среда… что *** его знает, *****, что там такое! И не понятно там, что и где тебя, и как хватает, и ты можешь, просто, вот так минут десять полежать и кончить!
– Да ну!? Гон! – я поддевал Алекса, и становилось ещё веселее, от его возмущения и округлённых пьяных глаз.
– Я тебе отвечаю! Она, даже прощаясь со мной на вокзале, прижалась ко мне, и прям там, на вокзале, готов был кончить, одетый!
– Ты впечатлительный, малыш!
– В натуре, вот такая вот телка была! И она мне оставила эти свои брошюры…
– Так ты там просвещался? В этих вопросах…
–  Я пробовал там что-то читать, и, когда начал читать про уринотерапию, понял, что это не для меня!
– А чего? А вдруг начитался бы, занялся бы уринотерапией, и всем остальным, и стал бы феноменом уже со всеми!
– Там, типа, что начинаешь чувствовать по-другому организм и такое!.. Да на хрен оно мне? Стану я тут ещё мочу собирать!
– Ну, ради десяти палок…
– Короче, больше я её не видел! А потом предприятие развалилось. А так, может, я бы уже был там директором.
– И она бы тогда, так и приезжала, и ты бы ей давал…
– Ого, я бы не только тогда ей давал, а всему предприятию!
– Слушай, мы уже литр махнули! Ого-о-о…
– Сейчас, пиво достану… холодненького! Из холодильника…
– Может, не надо?
– Надо! Нормально все будет.
Пиво и правда заходило радостно. А будет ли нормально, обычно становится известно только утром.  Алекс Сотрудник пытался прикурить очередную сигарету. А я думал о том, что трезвый день не состоялся и пытался наметить начало трезвости на завтра.
– Прикинь, Эд! Сигарета не прикуривается!
– Возьми другую…
– Так и эта нормальная!.. Знаешь, а у меня ещё как-то была… – он наконец-то прикурил, – ну очень молодая тёлка! Очень! Блондинка! Ну, просто… невинный у неё такой вид!
– Урод… и как ты *** неё совал?
– Я не совал!
– В рот?..
– Я не совал…
– Не ты? Сама?..
– Не-а… мы ездили… туда-сюда… она невынна дытына! Я её за руку беру и она… это самое… я ей там сок купил и… там, чипсы…  и она ест эту чипсу, и мне, там… а я, типа сам… а она, типа, не-не-не, и сунет мне эти чипсы в рот… ухаживает, типа…
– Так она была девочка?
– Какая в жопу девочка?! – Сотрудник возмущенно округлил глаза. – Какая девочка? М-м-м… никакой там целки, ****ь, я не увидел… когда ****…
– Мд-а-а-а…
– Она даже не тащилась… да и какой тащилась… она просто хотела сделать мне приятное, и когда она *** сосала – делала минет – она всё так не умело делает… не чувствует ещё хуй просто…
– И тебя эта её не умелость заводила…
– И она…это…сосёт, сосёт, сосёт… потом, голову поднимает, смотрит на меня совершенно трезвыми и не при делах глазами, и спрашивает: «Тебе так нормально? Тебе так приятно?». Участливо так спрашивает! И ладно бы раз-другой… она каждых десять секунд задаёт мне этот вопрос! Пососёт немного, и… вопрос!  ****ь, а я себе думаю… да не отвлекайся! Продолжай! Потом у неё меняется вопрос… типа «Ты ещё не кончаешь?», или «А вот так вот лучше?»…
– Ну… волновалась, может, она… волновалась…
– Охуеть, просто! А я её отвез… ну, там, возле «Плазы», площадка есть… ну, там… я её чисто отвез… ну, чисто позажиматься там… ну, такое. За руку взял, обнял… лето было… она в футболочке… я там где-то за сиськи.. туда-сюда…
– Есть сиськи? Так взрослая?
– Ну-у-у... вот так… третий… – сотрудник сложил две руки возле своей груди, изображая третий размер, и гордо, и убедительно изрёк, – Ну да… девятый класс!
Меня опять прорвало на смех…
– Поц! Алекс, ****ь, ты так сказал, типа… я – тебе… взрослая? Конечно! Типа... тридцать лет! А тут… девятый класс!
– Нет… в девятом классе… м-м-м… ты посмотри, какие сейчас! Я, это…
– Так ты старый педофил, ****ь! – смеяться уже не было сил.
– Я это… расстегнул… ей руку… я не зна-а-л… я уже потом…
– Бля… «я расстегнул ей руку», Алекс…
– Не, я себе расстегнул… и её руку…
– Ага… сам… сам, своей рукой!
– И… а… а… а… она не то, чтобы там на *** поставила, и типа, там какие-то движения… она взяла… – Сотрудник сжал свою руку в кулак, показывая, –…взяла, и… держит! И таращится – смотрит!
– Моя ты маленькая! Не отпускает!
– Нет… ну, ни туда, ни сюда… держит, ****ь! Никак! Никаких движений!
– Боится спугнуть…
Сотрудник начал во всю глотку хохотать. А я уже просто плакал со смеху от всех этих его рассказов…
– И что ты, Алекс?
– Ну, я уже… и туда, и сюда… там… и так, и так… а она держи-и-т, ****ь, и не отпускает! И вот, постепен-н-н-енько я её это… ну, как… я её это…
– Ну, фигурка, у ребенка, судя по всему – была? Ты же её где-то заметил, из-за руля своего…
– Худенькая, это… но сиськи – бомба! Я ж после этого её **** где-то с пол года!
– Оп-па… но ты же не сказал ей сразу, что… типа, давай трахаться?
– Нет… она убежала с дому… жила у какой-то подружки на проспекте… чё… её я там и взял… и она там, короче… та ж жила с ребенком, подружка… и… э… э… и без мужа.
– Подружка?
– Да! И у неё там любовники… были… у этой самой подружки. И когда та зажигала с ними, малая ползала по городу, и я её нашёл!
– Ясно…
– Короче классная малая… и время было… она молодая, я – молодой…
– Охуеть, ты молодой!
– ****ь, ну мне тогда лет тридцать было! Время-то прошло!
– Прикинь… да-а-а… прошло…
– Время летит, ****ь… лучше… не напоминай… я, в своем почтенном возрасте, хочу иметь таких любовниц, чтобы мной радовались… чтоб я приехал… развалился… и чтоб ухаживала… она…
– От ты красун, Сотрудник!
– А что?! Нормальное… такое… а… э… человеческое, мужское желание! А что – нет, Эд?
– Тут… каждому – своё… и, кому – как…
Далеко за полночь, после громких и любимых песен под гитару, мы закончили нашу встречу. Я отправил Алекса Сотрудника домой, на такси, взяв с него обещание в пятницу пойти в ночной клуб, а сам завалился спать и уснул, не успев дотронуться до подушки…

Пятница.

Утро пятницы пролилось долгожданным шумным ливнем на вспухший и сходящий с ума от жары город. Правда, свежести и прохлады дождя хватило ровно на тех минут сорок, пока он шёл. После, под лучами уходившего ненадолго и не забывшего вернуться солнца, все каменно-асфальтовое начало отдавать влагу, наполняя ею горячий воздух. Все это напоминало сырую парилку в старой бане, но пахло не сыростью дерева, замоченными вениками и горячими камнями, а высыхающей пылью, вперемежку с выхлопами автомобилей. Причем, стоишь ты в этой парилке одетым, и тебя настолько парит, что мозг никаких команд не дает, и сил нет – ни раздеться, ни выйти. А никто и не обещал, что будет прохладно и хорошо! Ведь так?
Можно надеяться, что всё хорошее случается вовремя. Можно. Никто не запрещает. Но, этого хорошего, никогда не бывает вдоволь. Лишь иногда – в самый раз…
Потому, работающий и суетящийся люд, не успев обрадоваться, и насладится дождем и его свежестью в полной мере, теперь взирал на небо, материл надоевшее солнце, и сожалением провожал облака, слившие недолгую воду, и мчащиеся куда-то подальше от солёной жары раскалённого города.
Нам сложно угодить. Нам, и не угодишь. Слякотной и холодной осенью, глядя на темно-серое от туч небо, мы с надеждой «на-хотя-бы-немного-тепла» выискиваем пусть хоть маленький лучик желанного солнца, которое так ненавидели летом. И всё равно не помним, что хорошего, никогда не бывает вдоволь… но, и никто не запрещает надеяться. Хотя, и в такие моменты особенно, почти никому нет дела до сути и смысла. Нами управляют рефлексы, и нам очень часто  некогда подумать.
Кофе и пару сигарет с утра, пока ливень барабанил по стеклам – приятно и вкусно. Обрывки мыслей и лень связывать их в нечто целое. И ещё, я собираюсь бросить курить. То есть, я уже давно решил бросить. Но каждый раз откладываю тот день, когда я брошу. Или, когда я начну бросать. Хотя, мысли о вреде курения и о том, чтобы бросить – это уже и есть процесс бросания. Меня это успокаивает. В смысле, понимание того, что я как бы готов бросать. Осталось только определиться с днем, который пока не определяется. Смотришь на эту бумажную трубчатую палочку набитую засушенными измельченными листьями табака, и понимаешь, что в какой-то степени эта ерунда управляет тобой, твоими мыслями, желаниями. Насколько ты не совершенен, что можешь всё только понимать, а вот сделать – никак. Кто-то всегда будет очень хорошо зарабатывать на человеческих слабостях. Идеальный бизнес. Мы ведь никогда не будем совершенны. Значит, на наших слабостях можно жировать. А мы, как стадо послушных покупателей наших слабостей, будем платить за своё несовершенство.
Оно то, всё, понятно, но так приятно, после глотка терпкого кофе, глубоко затянуться хорошей сигаретой и медленно, смакуя, выпустить из легких сизый густой дым. А за окном дождь. От выпущенного теплого дыма запотевает стекло, а ты той же рукой, в которой сигарета (во второй руке чашка кофе)… каким-то свободным пальцем…  начинаешь рисовать полоски по запотевшему стеклу. И почему-то, вот именно сейчас, вспоминается кусочек из такого далекого и нежного детства… и ты стоишь на кухонной табуретке коленями, старательно дотягиваешься до такого же, как теперь, запотевшего стекла и, не менее старательно, рисуешь... маленькими пальцами. Очень стараешься. И тебе, тот момент кажется, что ты очень красиво рисуешь. Маленький, но уже красиво. А ты и не знаешь, как по-другому. Для тебя пока почти все – красиво. И потом, думаешь, покажу маме там, или папе, что и как красиво нарисовал. Но… появляется на кухне мама, и перебивает твои старания строгим вопросом: «И?! Что ты там делаешь?!». В детстве (то есть ребенку) всегда, крайне удивительно – как это могут взрослые задавать какие-то в крайней и высшей степени глупые вопросы? Она же видит, что я «там» делаю?! Но, все равно…  спрашивает! Интересно было бы, если бы у меня в то время, хватило мозгов ответить, например: «Я кушаю!», или «Я писаю!». Мама бы подумала, что её ребёнок, рисующий по стеклу, тронулся умом. Она ведь никак бы не могла подумать, что дитя пытается её подколоть безобидной шуткой. Да и дитя не ответит так никогда, потому что оно в недоумении и растерянности. У ребенка были совершенно иные планы по поводу своих художеств. Получается, им можно задавать свои глупые вопросы, а мы, будучи маленькими, должны додумать, что не договорили эти взрослые, и что для них само собой разумеющиеся вещи. Додумать, понять, и тут же исправить свое поведение. Но, мы же – маленькие! Мы так не можем! Мы ещё видим все, и чувствуем – буквально! Всё, как есть! Для нас слова имеют единственно правильные значения. А предложения прямой, а не скрытый смысл! Для нас всё ярко, когда мы маленькие! Потому и воспоминания наши о детстве всегда добрые и чистые! Где-то в глубине себя, мы пытаемся найти и вспомнить себя ребенком, потому что тогда наши мысли и ощущения находились в гармонии. И потому, что уже потом, потерявшись в годах взрослости, мы где-то растеряли всю эту гармоничность, сами придумывая себе причины и усложняя для себя и окружающих всё то, что можно было бы просто воспринимать таким, каким оно есть, и как, и каким, оно воспринималось когда-то.
Это став старше, я понял, что потом, на чисто вымытом мамой оконном стекле, после моих художеств, жирными от еды руками, по запотевшему… потом, когда высохнет, останутся видимые каракули, которые будут больше похожи не на мою красивую картину, а на грязное давно не мытое окно. И, что чей-то труд уважаем и важен… но, он ничто по сравнению с желанием ребенка сделать что-то доброе, безобидное и хорошее. И пусть даже, после этого, придется опять переделывать взрослую работу! А когда ж ещё ребенку быть полностью настоящим, и до того, как он станет взрослым?! И ещё, теперь я понимаю – главное, что чем больше значений получается у обычных, казалось бы, слов, тем взрослее мы, и тем сложнее нам жить, тем проблематичнее, тем ерундовее. И тем дальше мы от чистого и природно-правильного буквального восприятия окружающего нас мира.
А поговорим с кем-то об этом, вслух – много больше, чем половина друзей-товарищей, снисходительно и непонимающе покрутит пальцем у виска, действительно не понимая о чём ты...  Или не покрутит, но подумает, что у тебя какие-то проблемы. Непонятно с чем, но точно – проблемы. Мы, наверное, боимся, или стесняемся быть искренними перед кем-то. А может нам стыдно перед собой за самих себя? Тогда это самый глупый и неуместный стыд, который мы можем себе придумать и навязать. А мы, и правда, очень часто глупы, просто всю эту свою глупость уже научились прикрывать умными мыслями и фразами, и не обязательно своими. Причём, чаще, именно не своими.
Получается – мы себе врем. Конечно, нам это сложно признать. Но врем ведь! Ежедневно! Великая глупость – стыдится своей открытой искренности. Зато, проще, быть как все…
А я всё так же, изредка, рисую по мокрым стеклам, не специально, а инерционно… просто – оно само – детская память моих рук… и мне совершенно без разницы, что будет со стеклом после того, как оно высохнет. И я пытаюсь чаще воспринимать всё буквально… и мне так вкуснее жить. И мне до одного места, что обо мне подумают, в те моменты, когда я позволяю себе быть настоящим.

После второй чашки кофе, начались звонки. Первым позвонил Дым.
– Я уже соскучился по твоей роже! Привет! – Дым радостно орал в трубку.
– Привет, привет. Как тебе дождь, урод?
– Да, нормально! По началу. Теперь, просто кранты! Дурею! Я уже в городе. А чего урод? – последняя фраза была с возмущением.
– Это к слову. В ответ на рожу! – я улыбался. – Так что вечером? В клуб?
– Ну да! Как и решали! Я уже и барышень подготовил к программе! Эд, я тебя позже наберу, тут в центре рулить одной рукой и болтать неудобно. Машин, как насрано! Давай! Перезвоню!
С Дымом всё понятно. Он любит все эти вечеринки, весёлую шумную толпу, громкую музыку.
Пока я пытался придумать себе распорядок дня пятницы, отзвонились по поводу вечернего похода и Алекс Сотрудник, и Вадим Таксист. Все были готовы на вечер принимать алкоголь и уходить в кураж.

Вовремя. Мысли вслух.

Я подкурил очередную сигарету, в чашке ещё оставался кофе – у меня было все, чтобы продолжать день.
– Пробило тебя сегодня с утра на мысли, под дождь…
– У-у-упс! – я перестал дышать, вдруг услышав за спиной голос Оливы.
– И нормальная ты после этого, барышня?! Ты хоть как-то предупреждай, когда появляешься! Сердце чуть не остановилось! – я попытался возмутиться.
– Эд, перестань! Ничего страшного не случилось. Как ты? Давно тебя не видела?
– Ты же и без моих слов знаешь – как я?!
– Знаю, но приятней, когда ты сам об этом рассказываешь. – Олива улыбалась так, что сил на неё обижаться не было никаких.
– Ты уже и курить бросать собирался, и в воспоминания ударился, и о ночном походе договорился. Можно с тобой?
– Тебе – можно. Да, я тут с утра уже полную голову мыслей насобирал.
– Это нормально. Разве думать и чувствовать – это плохо?
– Нет. Как для меня – в самый раз. Да я и не могу по-другому.
– Сенситив. Не можешь…
– Мне просто, очень часто, не с кем делиться своими мыслями. Не с кем быть вслух…
– Делись со мной…
– Ты ещё пару раз меня так пуганешь своим появлением, и некого будет слушать!  – Я сделал глоток теплого кофе и затянулся сигаретой. – А знаешь, мне кажется, что у каждого из нас, хоть иногда, или, время от времени, появляется желание отдать свои мысли… иногда – просто кому-то… иногда – кому-то конкретному… в смысле, определенному человеку. Наверное, для того, чтобы не сорваться… может… почувствовать, что ты не один… чтобы кто-то понял, что у тебя внутри и почему тебе так важно поделиться этим… и, наверное, чтобы не потеряться, и не потерять себя… того себя – настоящего.
– Ты прав. Это крайне важно. И… всегда.
– Мне с детства всегда казалось, что вопросов больше, чем ответов. Именно во мне, именно моих вопросов и моих, на них, ответов. С первых осознанных мыслей в детстве я был «почемучкой» и… можно сказать… так продолжается всю жизнь. Только, раньше, я чаще спрашивал об этом кого-то. Теперь же, я задаю вопросы больше себе.
– Думаешь, ищешь, ошибаешься, находишь и, опять, думаешь… всё именно так, Эд.
– Знаешь, Олива… кто-то может сказать, что не все думают… мыслят… что кто-то живёт чужими мыслями, опытом и указаниями. Не верю. Я – не верю. Думают все. Кто-то так, как насоветовали… но ведь думает… а кто-то так, как сам подумал, понял и решил.
– Думать-то пытаются многие… пытаются… но не все делают так, как действительно чувствуют…
– Почему? Прячут то, что чувствуют?
– Бояться, Эд. Бояться, и берегут то, что внутри них. Внутри людей слабые места. Это снаружи вы стараетесь казаться панцирными. А внутри вы… кто-то как ребенок, вообще… хотя… все люди в глубине себя дети.
– А ещё, мне кажется, что самое главное в жизни предопределено...
– Хм… да… это так.
– Я почти уверен, Олива… чувствую, что есть какие-то главные точки в жизни. Рождение… Смерть… и, между ними, тоже… есть. И в этом есть определённая логика. У каждого своё – бесконечное множество этих самых главных точек... и мы не можем их изменить. И если кто-то мне скажет, что он может этим управлять, то он слишком хорошо думает о своих способностях.
– Но вы в состоянии, в праве и обязаны менять путь между этими точками. Вам оставлена такая возможность. И вы не имеете права этим не пользоваться.
– Я это понимаю. И мне от этого понимания и попыток изменять, иногда, тяжко...
– Никто не обещал, что будет легко. – Олива улыбнулась.
– Вот, вот. Я очень часто так говорю. Это, как парусник, который плывёт через океан. То есть ветер, то его нет, то шторм, то штиль. И мы им правим, ведём свой корабль. Учимся вовремя ставить нужные паруса, выжидаем нужного ветра, читаем карту, берём с собой на борт пассажиров, или, не взяв никого, пытаемся добраться сами. Добираемся до промежуточных точек-островов, беспокоимся о тех, кто с нами на борту, или о тех, кого мы не взяли в плавание. А может, кто-то сам не захотел, кому-то в другую сторону. Кто-то сходит в пути, а кто-то остаётся… кому-то нужен лоцман, кому-то нет… у кого-то появляется юнга, которому передаётся весь опыт, как править и куда… а у кого-то не появляется. Чей-то корабль, рассекая волну, минуя шторма, идёт к цели… а на каком-то судне сорваны бурей паруса и он дрейфует по воле чужого ветра. И самое плохое – это когда у шкипера нет сил, или желания их восстанавливать… или, не с кем идти дальше… или, не тот экипаж… и дело вовсе не в погоде над океаном. Хотя, может,  это не совсем удачное сравнение, но всё же, у каждого из нас, всё происходит именно так. Малое – подобно Великому… мы сами ведём свой корабль, и сами отвечаем за то, что с ним происходит в пути.
– Почему же? Достаточно удачное сравнение, Эд. Жить и делать ошибки – это нормально и необходимо. Так должно быть. Ошибка – урок – вывод. А научившись делать выводы – приобретаешь опыт. И если продолжить твои сравнения… каждая ошибка – это лоскуток большого холста… кусочек, из которого человек складывает… составляет – шьёт свой парус, под которым идёт через свой океан… на котором рисует именно свою, личную карту, по которой всю жизнь прокладывает курс собственного корабля…
– Да-а-а… я корабел ещё тот. Хочешь чего-нибудь выпить?
– Корабел! Шкипер! – Олива засмеялась. – Чай зелёный, без сахара – выпью.
– Будешь смеяться – никакого чая, и, тем более, сахара. Ясно?!
– Что ж тут не ясного? Ясно! – Судя по смеху Оливы, ей не особо всё было ясно.
Я сходил на кухню, приготовил Оливе чай, и вернулся с ним в зал.
– А ещё, Олива, знаешь – я не могу вспомнить себя очень маленьким. Может кто-то может… я – нет. Мне даже сложно собраться и вспомнить тот момент, когда я начал нормально и осознанно относится к тому, что я живу, что я думаю… что я вот такой вот маленький человек. И всё, что возникает в памяти – это какие-то отдельные образы из детства, причём, не поддающиеся возрастному делению. Просто – я был когда-то… то есть – тогда… ребёнком. Конечно, яркие воспоминания – они-то есть. Их не может не быть хотя бы потому, что с раннего детства я пытался доказать свою значимость и состоятельность всем окружающим, и себе. Скорее себе. В первую очередь. Поэтому лез во всё, во что только можно было бы влезть, интересовался всем, что только можно было бы себе представить. Понятно, что многое из всего делало нервы родителям и взрослым… и это меня удивляло… и заставляло поступать опять и так же. Я задавал море вопросов и получал, совершенно понятно, ответы, которые тут же пытался проверить на деле. Или, ответы-отмазки… просто так. Но понимал я это «просто так» уже позже. Опять же…только после того, как сам проверил. И я не помню, чтобы я когда-то верил в аиста с ребёночком, или,  Деда Мороза со Снегурочкой – для меня это всегда была воспитатель детского сада и завхоз. По крайней мере, я очень чётко различал их голоса, и потому провести меня с этим новогодним переодеванием было нельзя… и волка, который, почему-то никогда не приходил меня съесть, когда я не хотел спать. И я не понимал, зачем мне врут, но позволял взрослым думать, что верю им. А ещё… говорят, что кто-то рождается в рубашке, кто-то нет. Заметь, говорят взрослые, и говорят потом, когда думают, что уже что-то понимают и считают, что имеют право так говорить, с высоты своего опыта. Но всё не так. Все мы рождаемся, как бы, в рубашках… но, в разных. Мы все приходим в этот мир похожими. Изначально, у нас обычный и одинаковый набор: чувств и рефлексов.
– Просто, Эд, корабль с парусом-то уже есть, а молодого шкипера учат, как всем эти пользоваться.
– Да… так. А вообще, первую ступеньку жизни можно сравнить с садом, с обычным садом, в котором растёт великое множество деревьев и цветов, в полном беспорядке, не ухоженных – самых разных. И вот опытный Садовник, в лице родителей, общества, детского сада, школы, улицы берёт из нашего Сада Чувств и Рефлексов, на свой взгляд, самые полезные и нужные растения, и высаживает их во второй сад – Разум. То есть, разум нам делают. В нас вкладывают накопленное до нас, и мы, по началу, не можем сами для себя отделить то, что нам будет необходимо. Живём чужим опытом и по чужой книжке. Совершаем ошибки. Некоторые из них неоднократно… точнее – многократно. И складываем до поры до времени эти ошибки в себе, не умея сделать вывод, и не научившись пока, как бы всё это сделать правильно. Но, проходит время и мы, уже в роли Садовника, берём из Сада Разума уже на наш взгляд самые полезные и нужные растения, и высаживаем в третий сад – Интеллект. Так и получается, что интеллект мы делаем себе сами. Или не делаем, Олива? Ведь можно всю жизнь так и не понять, что это, с чем это едят, и как этим пользоваться. 
– Огромное множество людей проживают свою жизнь, так и не определив для себя ценностей, не потому, что ничего ценного нет, а потому, что у них не сложилось чем и как это определить. И всё, как бы, хорошо. Живут. Таким людям даже невозможно объяснить, что есть другой уровень восприятия жизни.
– А стоит ли пытаться объяснять? Может, у них просто нечем это понять, нечем почувствовать. У них свои мерки в своём мире.
 – Эд, объяснять нужно, но только тому, кто этого стоит. То есть, тому, кто готов меняться, принимая информацию и пропуская её через себя. Все остальные тебя не услышат.
– А ещё, Олива, в детстве меня всегда удивляло… я задавал себе вопрос: «Как так происходит, что что-то случается?». Почему именно в тот, или иной день и час? Почему, сначала что-то происходит, а потом мы пытаемся, что-то делать, что-то предпринимать? Мы ведомы? И, может быть, мы не умеем проследить логическую цепочку событий – назад, или, тем более, вперёд? А может этого просто не нужно делать? Опять вопросы…
– Именно потому, что вы ведомы… всё и всегда – вовремя. И делать всё нужно вовремя. В своё время. Потому что потом, если не сделать сейчас, наступает новое «вовремя» – и имя ему – Поздно. Ты же понимаешь, что плохо и больно – это, когда уже поздно. И, все сожаления о чём-то, или, о ком-то – это, когда уже поздно. Поздно – родня Ошибки. Они очень близкие родственники.
– Не познав, что такое – поздно, мы никогда не узнали, что такое – вовремя...
– В том-то и дело…
– …и я не верю в «потом»…
– То есть?
– Я не верю в «потом», когда это касается двух людей и каких-то их отношений. Именно потому не верю в «потом», что всё должно между ними быть уже, вслух и сразу. Вовремя. А если нечто происходит потом, то, очень часто, это уже поздно… или, когда наступает это «потом», то уже совершенно другой человек с тобой рядом. Совершенно не тот, с которым выяснялось, почему не «уже», а «потом». Понимаешь?
– Эд, хорошо. А если людей разделяет расстояние, и им нужно какое-то время, чтобы это расстояние преодолеть? Тогда, как работает твоё «потом»?
– Причины… они ничего хорошего не приносят в нашу жизнь. Мало того, что большую часть причин мы придумываем себе сами, так есть ещё и такие причины, которые мало зависят от нас. Но, это только на начальном этапе. Ведь дальше мы можем с ними бороться, с этими причинами? Правда? Обязаны бороться. Дальше – мы… ловишь? Мы! Когда есть мы – побоку причины! Просто, чтобы вот эти «Мы» состоялись – не должно всё быть «потом». Эмоции, чувства, слова, действия – все должно быть сразу! Чтобы у нас не осталось даже немного свободного времени для дорисовок, допридумываний. Мы же, как встретим кого-то, так сразу и начинаем сравнивать и рисовать желаемое. Мы не умеем воспринимать буквально. Мы хотим подогнать человека под некий шаблон идеального, который рисуем годами в своей голове.
– Все хотят себе лучшего человека, лучшей жизни. Всего – лучшего… нормальное стремление.
– Нормально не это. Нормально – это когда ты совпадаешь с кем-то, сразу. Как две детали входят в подогнанные пазы. Чётко, плотно, без лишних щелей. Тогда и придумывать ничего не нужно! Нужно жить и радоваться! А мы даже этого оценить не можем. Или… можем, когда уже потеряли. А вот если в чём-то не совпадаем, тогда рисуем… и чем больше несовпадений, тем больше наших дорисовок. Мы пытаемся кого-то подогнать под себя и вогнать в какие-то удобные нам рамки. И когда-то потом, расстраиваемся, что у нас не сложилось. А оно и не могло сложиться никак! Потому что создавалось искусственно. Ненатурально! Напридумываем сами себе и кому-то совпадений, состыковок, причин… опять же… и потом удивляемся тому, что столько потрачено времени, а не срослось. Глупизм.
– Всё – так… но можно ждать всю жизнь своего человека и… так и не дождаться.
– Не то… не то… я же говорил, нужно научиться воспринимать человека буквально, таким, каким он есть. И не переделывать. Просто, определить для себя нечто главное, что есть в нём. Нечто, в чём вы совпадаете. И на основе этих совпадений строить будущее. Вместе строить. Вместе менять и меняться. Мы очень часто встречаем людей, с которыми совпадаем во многом. Но, почти также часто мы не умеем остановиться. Нам мало! Мы хотим больше! И в погоне за каким-то непонятным «больше» теряем то, что могло бы быть нашим. А потом, когда научимся наконец-то понимать, что для нас важнее… глядишь, а вокруг не осталось вообще ничего. И начинаешь киснуть в обидах и злости. Причем, на себя злиться сил нет – злишься на всех вокруг, пожираемый своей же  завистью.
– Люди, в общей массе, как малое и несмышленое дитя… их нужно учить всему… всю жизнь. Но, Эд, это как в школе… кто-то способный, кто-то – нет…
– Большая часть тех, неспособных – способна… учителя просто херовые, или часто меняются. – Я улыбнулся и прикурил очередную сигарету.
– А ты… ты считаешь себя способным, Эдгар?
– Олива, только не надо смеяться! – я понимал, что она хочет как-то меня поддеть. – Я не то, чтобы способный… я стараюсь жить с широко раскрытыми глазами, и принимать в себя большое количество информации, чтобы переосмысливать её, выбирая для себя самое ценное.
– Ой, ой, ой! Какие мы старательные! – Олива улыбалась.
– Заканчиваем! И подкалывать, и все эти беседы… на сегодня – стоп! Нам ещё на гульбу собираться…
– Ладно, ладно… тогда до вечера, Эд.
– Я в душ. А ты тут сама хозяйничай, или…
– Я появлюсь позже…
– Ладно, красота… – Я подошел к Оливе, чмокнул её в лоб, и направился в ванную.   




Продолжение следует.