Еду домой после спектакля Виктюка…
С другим выражением глаз, с другим выражением лица. С другими мыслями…
В ушах – Мercury, в горле – комок, в глазах – слезы, в сердце – тоска…
Хотелось прижаться щекой к роскошному торсу молодого актера, хотелось припасть губами к руке главного героя. Хотелось заглянуть в душу самому режиссеру…
Кто еще плакал в зале? Кого еще захватила сомнительная проблема мужской любви?..
И уже не лезет в горло любимый куриный суп. В лучшем случае – чай. И домашняя пустопорожняя суета раздражает больше обычного. Разбавляю сжатость сердца двадцатиградусной ананасовой «парфюмерией» и, преодолевая традиционную бытовуху неимоверными усилиями, реагирую почти адекватно.
Но – в ушах – Мercury, в горле – комок…
Хочется любить и страдать.
Хочется понять и суметь.
Сделать такое что-то – как в двадцать. Но с опытом сорока.
Хочется еще раз пережить, перечувствовать, пересмотреть и переплакать.
Хочется инъекции страсти, силы и веры. На три, пять, семь дней…
Все кажется пустым и мелким. И не страшно, почти в полночь, по безлюдной улице. У меня прививка от напастей. На сегодня. На три, пять, семь дней…
Только бы не сбить, не смешать, не нейтрализовать по ходу жизни!
Объявляю войну обыденности! Завтра же строю себе такие же – пусть шаткие и однодневные - декорации! И буду прорывать гремящую бумагу собственным телом! И буду раскачивать одиноко висящую лампочку! И взлетать на качелях жизни и страсти!..
Хочу соответствовать и совпадать! Мой мир – мой круг. По радиусу пропускаю внутрь редкие импульсы. Подпитываюсь. Расту. Но не ввысь, а вглубь. Кто-то может напиться. А кто-то и плюнет. И, приникнув ухом, послушает – есть ли эхо…
Хочу заработать много денег. На цветы. Чтобы подарить их. Не за пьесу. Не за игру. За чувства. За мои чувства. Возрожденные…. Спасибо…
Хотя сегодня я ими никого не одарила и не порадовала.
И ни к чему не по-будила. И не про-будила. И не воз-будила. Замкнула на себе, отвоевав кусочек света у затараканенной темноты. Сцены и жизни…
А завтра – отшлифую шероховатости и сглажу углы сбалансированным и благородным, возвышенным и беспроблемным звучанием симфонического оркестра. Унесусь от житейского, убаюкаюсь гармонией, заглушу Меркьюри Моцартом и впаду в полусонное, размеренное, до тошноты привычное состояние сформулированной мудрости и закамуфлированной печали…
Те же лица и голоса, те же мысли и слова, те же фразы и жесты, те же звуки и песни.
Закольцованность жизни, дней и месяцев, формулы дат и цен, телефонных номеров и обменного курса. Обменяйте меня! Пересчитайте годы два к одному! Я отработаю! Отдам вдвойне! Даю гарантию банка проб и ошибок! Здесь – без обмана…
…Сижу на первом ряду, упираясь коленками в занозистую, неухоженную сцену. Смотрю прямо в глаза актерам, ощущаю биение их сердец, вижу испарину на их телах. И верю им! И думаю о своем семнадцатилетнем сыне, которого тоже может полюбить инвалид в возрасте Христа!...
...Кто еще плакал в зале?...
Кто написал пьесу – не важно. Важно – кто прочувствовал. Кто осмелился прочувствовать.
А кто услышал? Кто не побоялся любви?
Не важно – кто кого. И как. И, тем более, почему.
Кто готов броситься в небытие? Кто прокричит в пустоту имя любимого?
Женщины здесь ни при чем…
..Ну, кто еще плакал в зале?...