Тёмный коридор, темнота, чернота, рассеянная тень света из пор тьмы коридора. Из тьмы пор коридор. В полутёмном, узком, длинном коридоре металась худая спина, нагибалась спина – выпячивала позвоночник дугой, изгибалась – рёбра стремились наружу. От невидимого отделились и понеслись по кривой безумные старушечьи белесоголубые, совсем выцветшие при жизни, теперь мерцающие белым, глаза, глаза, глаза, а за ними распяленный в крике рот, а за ним и все морщины, ины, ыыыыыыы, кривая полёта ушла в стену, Палфёдорыч не, заметив ни чего, продолжал движение. Шебуршание, стук падающих старых вещей, чих, пыль и какие то мокрые шлепки, скрежет и глухое постукивание.
Производство звуков.
Метрополитен.
Палфёдорыч возился со старым велосипедом. Голубая, с чёрными и серыми царапинами рама велосипеда тяжко поворачивалась цепляляясь за стены, одежду, просто за ноги. Натянув цепь, Палфёдорыч смазал всё, что нужно смазывать, и, кряхтя, восстановился.
На улице яркий, играл солнечным мехом, весенний день. Палфёдорыч с трудом великим выволокший велосипед победно оглядывал улицу. Поглядев немного, сел на коня педального и покатил к молочному магазину, магазин был пуст, поганое предчувствие посетило Палфёдорыча, такого не было ни разу. Вечером, вдоволь накатавшись по двору, в сласть, брызгаясь грязной водой редких луж, надышавшись пропитанным неземным электричеством воздухом, Палфёдорыч остановился у собственного подъезда, у подъезда сидели бабушки на скамейках лицом к лицу, охом к оху обращённых, сидели и страдали. Громкая страда – уборка новостей, крынка молока, селёдка и понос. Палфёдорыч напряг слух. Реформа!!!!!!
Деньги меняют, очереди с ночи стоят, люди не успеют, ой не успеют. Палфёдорыч нахмурился и пошёл ко сну, минуя бабушек, подъезд, коричневую дверь, дермантиновую, с пуговицами, пухлую дверь, дверь оцарапанную, тёмный коридор, туалет, кровать. Кровать как конец. Утро. Проснувшись не полностью, так же, как и спал, наполовину, Палфёдорыч появился на кухне, где стал у окна и с невыразимой грустью вгляделся в две молодые берёзки, кошку, какашки в песочнице, первых муравьёв, разноцветные песчинки и прочее и прочее. Какашками в песочнице оказались две рваные шины, первыми муравьями – братья близнецы, одетые в одинаковые комбинезоны, разноцветные песчинки были огромны, но оставались песчинками. Ветер шевелил берёзы, низкое окно не позволяло увидеть небо. Только противоположный многоэтажный дом.
На столе стоял стакан на белом магните, в стакане вода, в воде серебряный полтинник. Рабочий на монете серел неустойчиво и ломко. Осторожно выпив воду, Палфёдорыч почувствовал, что всё то, что он назвал для себя, себе, ни кому больше, а больше то и не кому, невыразимой тоской, было, на самом деле, на самом толстом деле, явно выразимо, представительно и даже как-то просто, что ли. Вся невыразимость заключалась только в слове, не более. Вся тоска только в отчаянье, одно и то же отчаянье посещало в детстве, после ссоры с мамой, а юность, стервозность дам, а потом…, да, всё потом. Глухое одиночество и вода в стакане, в воде серебряная монета, на монете рабочий. Стол у окна, пожелтевшая колонка, загаженная жиром плита, протоптанный до дыр линолеум, дыры оббиты по краям сапожными гвоздиками, в дырах серый цементный пол, наличие невидимых тараканов, один венский стул, радиоточка. Разве одиночество может быть глухим? Говорил Палфёдоры, глядя на радиоточку. Или то я глухой. А одиночество слышит, слышит и видит, раз оно приходит, значит, у него есть ноги, или гусеницы, по крайней мере, оно может быть похоже на змею. Громадная туманная змея одиночества, и бежал Игорь в туманах и росе, подует ветер, проглянет степь, видно, куда бежать, наступит туман, Игоря половцам не видать, скачет с другом, убегает. По заказам наших слушателей мы ставим песню Владимира Высоцкого …
Отсидел положенное в туалете, безрезультатно уже который день. А уже как три дня нет выхода. Палфёдорыч вернулся на кухню и выпил залпом стакан воды…как это…, полтинник второй раз стукнулся о зубы, я же уже выпил эту воду… Волга… далеко течёт Волга… какая такая вода? … колхоз-миллионер «Светлый Путь» построил восемь новых домов повышенной комфортности для передовиков-комбайнёров… вот те раз, подошёл к окну, муравьи уже дрались, размахивая пластмассовыми лопатками и вёдрами, яркого синего цвета. А у меня костюм, тот самый, в котором я на пенсию вышел то же яркий, синий. Может одеть, вот выйду я в нём во двор, бабки так и охнут. Шкаф открылся, хотя не хотел. Костюм висел, поблёскивая пуговицами, пах нафталином. Хотел. Просился. На верхней полке лежала завёрнутая в газету фуражка и рядом с ней, ещё один свёрток. Заинтересовавшись, Палфёдорыч достал его, распаковал и с удивлением, с холодком в солнечном сплетении, обнаружил там несколько пачек денег, по пять, по три, по десять, по рублю. Сердце зашлось, потемнело в глазах, онемели руки, ватные ноги не удержав ставшее непомерно тяжёлым тело, расслабились и упал Палфёдорыч на пол. Упал пал на пол.
У-ппп-пал, пппаллл, нннаполлл….
Через многие минуты, часы, вот и дни, Палфёдорыч очнулся. Как встал, сам не знаю, дополз до шкафа, цепляясь за открытую дверцу, поднялся, правая нога поскользнулась о рассыпанные деньги, … на мне костюм? Рукой опиравшейся о пол, он схватил горсть денег и засунул в карман, встал окончательно и бесповоротно, …не ощущаю чего-то в себе? Чего только?
Собралось, напряглось и лопнуло.
Тт-туххххх…
Мутной лужей протекло и застыло в недоумённой улыбке лицо Палфёдоровича, дёрнулась нога, другая, кадык погулял вверх-вниз, ресницы шелохнулись напоследок.
Из Неоткуданевидного выскочило лицо старухи дикой и безумной, стало теперь понятно, то было лицо вокзальной нищенки. Лицо, закружилось над трупом, завертело предметами, накинуло на шею Палфёдорыча ремень, ремень привязало к потолочному крюку, и отпустило раскачиваться тело. Позвонило в дверь соседям и исчезло в Ниоткуданевидное.
Ехиднообразное личико Марьиванны.
Сущность злобная и зависливая.
В общем-то – сучность.
Вдруг что!
Что это у Вас, за рубли советские? А-а-а, (расслаблено) это дедушка один повесился, а в карманах у него пачки денег советских, давно это было, это мой первый пассажир, ох как я накололась то с ним, намаялась с ним сильно. А выхлопа почти не было, деньги, к тому времени как его нашли, уже перестали менять, а мне говорят, богатый дед, всё собирал и собирал. Я сунулась, всю квартиру перевернула, нету денег то, денег то нету! Вот, дура и хоронила за свои, почти.
Палфедорыч плыл облаком и было ему наплевать на всю эту дребеду, когда желание надоедливое появлялось, прилетала стая ворон пролетая сквозь Палфёдорыча, и покрывало гуано идущих между могил копщиков.