О ДАНИЛЕ РУСИЧЕ, ЗАВЕТНОМ СЛОВЕ И СИЛЕ ЗАМОРСКОЙ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1.
Остров скалится в небо среди океана,
Волны бьются о берег его неустанно,
Натыкаясь на острые скалы, рыдают,
И слезами, и брызгами с них ниспадают.
Тут живёт знаменитый заморский колдун,
Величаемый в мире Великий Гадун,
Его замок стоит на утёсе высоком,
Служат карлы ему без казны и без срока.
Над утёсом нависли огромные птицы,
В нём сырые из камня теснятся темницы,
Русский дух там схоронен в мешки, словно зелье,
И Севера томится там в запертой келье.
В той почти в потолке слюдяное оконце,
А под ним на кудели лежит веретёнце,
У стены под пологом устроено ложе,
Рядом стопкой наряды Северы уложены.
Вся темница в коврах, на столе угощенье,
Бабки-мамки приставлены к ней в услуженье.
Те снуют без конца через двери дубовые,
К ним охраной приставлены карлы суровые.
Хоть не терпит Севера, как будто, лишений,
Лишь в работе находит она утешенье.
Поначалу она пряла нити со льна,
А потом соткала из них тюк полотна,
Из него для невольников шила сорочки,
Вышивала на них ромбы чёрные с точкой –
Обереговый знак плодородного поля –
Чтобы помнили Русь свою дети в неволе.
Вышивала ещё рушники для ребят:
На них ласточки, голуби – вот-вот взлетят.
Днями клонится дева над тонким шитьём,
Размышляет о чём-то далёком, своём,
Дом в краю дорогом и родных вспоминает,
Тихо, тихо, для них песнь свою напевает:
«Ты лети, лети, ласточка малая,
Успокой отца сердце усталое,
Осуши слёзы матери милой,
Расскажи им, как я их любила!
Пусть не плачут они, не тревожатся,
Пусть печаль обо мне их не множится.
Ты лети, лети, белогрудая,
Доброту твою не забуду я:
Как вернусь домой, накормлю зерном,
Будешь петь в саду за моим окном».
Рядом мышка сидит песни девицы слушает
Да орешки заморские сладкие кушает.
Мышка ростом с ладонь, в шубке белой богатой –
Называет подружку Севера Машатой.
Та по-русски болтать научилась на славу,
Песни русские слушать ей было по нраву,
Помогала Севере она как могла,
И творила охотно благие дела:
Ход подземный нашла, и с ватагой мышей
Носит тайно еду для голодных детей…
Но Машата считала, что этого мало,
О больших чудесах эта мышка мечтала.
И лишь смолкла Севера – та к ней на плечо,
Да на ушко ей шепчет секрет горячо:
«Завтра будет волшебная ночь для мышей,
Что бывает единожды в каждом году,
Много можно узреть будет чудных вещей,
Что по воле волшебницы произойдут.
Это старая Мыкошь, она уж в пути,
Завтра к полночи фея должна подойти.
Подготовься, Севера, подумай о том,
Как мы ночью к ребятам твоим попадём».
2.
Ветер бьётся об острые скалы угрюмо,
Хлещет яростно дождь мрачный замок Гадуна,
У огня затаился жестокий колдун,
Полный грёзы любовной и горестных дум:
Как бы чары свои наложить на Северу!
Весь от мыслей таких он, как пепел, был серый,
И впервые терялся, не знал, что творить,
Чтобы деву заставить себя полюбить.
Очарован колдун этой трепетной горлицей,
Что томится в Гадуновой каменной горнице,
Он всегда с ней приветлив, заботлив и мил –
Как злодеи умеют – изо всех злобных сил,
Изо всех своих помыслов жадных и мелких!
Он прощал деве всё, и такие проделки,
Как шитьё – вышивание на рушниках
Этих синих, причудливых, маленьких птах,
Что, лишь солнце взойдёт, поутру оживают,
С рушников, как с насестов, легонько слетают,
И на Русь мчатся с радостной песней своей,
Полной слов-утешений и добрых вестей.
Он, Гадун, позволяет ей шить и рубашки,
А потом отправлять их её замарашкам!
Ей одной во всём замке такие поблажки!
Да неужто ошибся колдун, дал промашку?
Он гордился заботой своей и терпеньем
И признанья и нежности ждал от девицы,
А она отвечала на всё отвращеньем
И никак не желала с судьбою смириться.
Ну, ужо, подожди! Будет скоро веселье!
Он назавтра готовит любовное зелье,
Завтра в ночь ей придётся испить тот отвар!
От мечты о победе его объял жар –
И колдун рассмеялся, издав громкий клёкот –
Ему вторил небес грозовых жуткий грохот.
3.
Как бушует гроза! Помрачнело в темнице,
Где ребята сидят. Страхом пОлны их лица,
Они жмутся друг к другу, злодея клянут:
Ах, за что он, проклятый, их мучает тут?!
Сотня отроков сельских и малых детей
Сожалеют о выходке глупой своей:
Ну, зачем они слушали всякие бредни?
Почему не прогнали сорок этих вредных?
Отрок Фрол, сам крепясь, утешает Егорку,
Что рыдает в плечо ему громко и горько:
«Успокойся, уймись, не реви, ради Бога!
Слёзы в нашей беде никому не помогут.
Оказались мы тут по своей лишь вине,
И за глупость свою поплатились вполне.
Надо верить, что нас непременно найдут
И Гадуна проучат, и нас всех спасут!»
«Да когда же, когда наши выручат нас? –
Простонал рядом отрок по имени Влас,
Простодушный внучок старой бабки Зимы, –
Ведь погибнем тут скоро от голода мы!
И давно бы такое случилось, наверное,
Если б мышь не носила еду от Северы нам».
– Да, спасибо Севере и мышке Машате, –
Согласились негромко другие ребята.
– Так давайте потерпим», – дал Фрол им совет,
И затихли все пленники. Выбора нет!
Как тут холодно, голодно, мрачно и сыро!
Возле стен тюфяки лежат влажные в дырах,
По углам шевелятся большие мокрицы –
Только им хорошо в этой жуткой темнице!
В глубине её склеп, в нём таятся секреты,
Дети чувствуют, нечто серьёзное это,
И тревожно на сердце у них оттого,
Но пока разузнать не смогли ничего,
Видят только, что карлы несут и несут
В коже крепкой мешки – и горой их кладут.
А ещё тут с детьми поневоле ютится
Голубь белый – больная несчастная птица:
Он не дышит почти, и не мёртв и не жив,
На лохмотьях, на детских, тихонько лежит,
Его греют дыханьем и поят водицей
Дети Крада и Гаша – родные сестрицы.
Был уже он в темнице, как дети пришли,
В состоянье ужасном его тут нашли
И решили выхаживать голубя вместе –
Стали греть его, пить заставляли и есть,
Только он оставался недвижен, как скован.
Почему? Просто голубь тот был заколдован
Много раньше коварным и злым Гадуном.
Кем же голубь тот был? Вот об этом – потом!
4.
Полнолунье! Источник чудес и загадок!
Как томителен дух твой и тайнами сладок!
Ожиданье волшебных, великих деяний,
И случайностей – судеб назначенной дани.
Отшумела гроза, небо чисто умыто,
Как вуалью луна звёздной пылью укрыта,
Уж к полуночи время неспешно идёт,
И Севера Машату с известьями ждёт.
Бабки-мамки кувшин ей с питьём принесли
И, поставив на столик, неслышно ушли.
Тут вбегает подруга к Севере – Машата,
Вся волнением радостным мышка объята:
«Фея Мыкошь на ночь волшебства уж пришла
И чудесные вещи мышам принесла:
Видишь, прутик волшебный тебе я несу?
Ели этим концом я кувшина коснусь,
Станет маленьким, крохотным этот кувшин,
А коснусь к нему этой – другой стороной,
Станет он, как бочонок, ужасно большим:
Вот каков этот прутик – кудесник какой!»
И тут мышка кувшин своим прутиком ткнула…
«Ах!» – Она его на пол случайно столкнула –
Тот упал и, конечно, всё зелье разлилось.
Но Машата ничуть от того не смутилась:
«Собирайся, Севера, в дорогу скорей!
Мы пойдём навестим твоих бедных детей».
– Как?! Под стражей в темнице и выход, и вход…
«Ой, – смеётся Машата, – забыла про ход?
Я коснусь тебя прутиком – станешь малышкой –
И нырнёшь в ход подземный легко, словно мышка».
Рушники, веретёнце, сорочки, платок
Завернула Севера в большой узелок,
А в другой собрала всю еду, каравай –
Повернулась к Машате: «Давай, превращай!»
Вот темница детей – бедолаги уж спят.
Оглядела Севера жилище ребят:
Бог ты мой! Как убого, как мрачно здесь всё!
Как же дети выносят такое житьё?
На побудку послала мышей: «Только тише,
А не то шум суровые карлы услышат…»
Лишь сошлись – начались сразу слёзы, объятья,
Все Северу встречали как сёстры и братья,
Поверяли ей страхи свои и сомненья,
И искали у старшей сестры утешенья.
«Хватит плакать! – Севера сказала ребятам,
Надо думу недетскую думать о том,
Как бежать нам отсюда от злыдней проклятых
И куда схорониться от лиха потом».
Приутихли тут отроки, смотрят с надеждой,
Ждут: кого осенит мыслью светлою прежде?
Подмечает Севера у Крады комок –
Разглядела поближе: да там голубок!
Вот берёт голубка – полумёртвую птицу,
Что-то шепчет с любовью ему и тоской,
Осторожно кладёт на колени, клонится,
И ласкает легонько горячей рукой…
Голубь вздрогнул внезапно, слегка повернулся,
Посмотрел с удивлением в очи девичьи…
«Ах, – воскликнули дети, – наш голубь очнулся!»
Тот глядит на прекрасной Северы обличье
И с трудом говорит: «Я царевич Борус.
Предал брат меня названный, княжич Таруса.
И, когда я в степи пал ни жив и ни мёртв,
Ворон чёрный крыла надо мною простёр
И схватил, и унёс. В подземелье здесь скрыл,
Обернул меня в голубя чарами злыми,
Чтобы я тут и Русь, и отца позабыл,
Под утёсами этими сгинул крутыми…»
И замолк обессиленный голубь, затих,
Видно сил он последних лишился своих –
Не понять: то ли мелко дрожит, то ли стонет…
А Севера взяла его нежно в ладони:
«Подожди, потерпи, дорогой голубок,
Положу я тебя под свой тёплый платок!..»
И прижала болезного ближе к груди
Да платок завязала узлом позади.
Осмотрела внимательно дева темницу,
Видит: склеп под замком в глубине там ютится.
Фрол, заметив тот взгляд, говорит тихо ей:
«Этим склепом заведует Карл-казначей
И о тайне его всё я вызнал недавно:
Там хранится наш дух, что теряем бесславно
В наших весях, особо в больших городах –
Русский дух там запрятан в надёжных мешках!
Мы должны те мешки потихоньку проткнуть,
И на Русь русский дух нашим людям вернуть.
Только как же нам ключик от склепа найти,
Да туда незаметно для карлов зайти?»
Оживились от слов этих белые мыши,
О которых тут все словно вовсе забыли:
Наконец, о них вспомнят, наконец, их услышат –
Им так хочется, чтоб и они пригодились!
И Машата мышонка зовёт – сына Чучу:
– Ты один достать сможешь, малыш, этот ключик,
Как-нибудь разыграй, обмани казначея
И назад возвращайся с ключом поскорее.
Очень скоро исполнил мышонок заданье
С честью вынес нелёгкое он испытанье.
«Ах, какой молодец! – умилялась Машата,
– До чего ж сноровисты мои все мышата!
Да за подвиг такой подарю тебе, сын,
Самый сладкий заморский большой апельсин!»
А мышонок взахлёб начинает рассказ:
«Я нашёл казначея – и прутиком – р-раз!
Ключик махоньким стал и на коврик упал.
Ну, я тут же его подхватил и удрал!
Веретёнце Севера своё достаёт
И ребятам постарше его отдаёт.
Тут же Фрол и Горазд делом занялись в склепе:
Веретёнцем легко колдовские рвут крепи,
А мешки сыромятные, тканей всех крепче,
Надевают ребята плащами на плечи –
Очень кстати пришлось одеянье такое!
А Севера напутствие шепчет благое:
«Ветер северный с милых далеких полей,
Донеси русский дух в Отчий край поскорей,
Обними его бережно – не расплещи,
Да всех русичей, духом ослабших, сыщи –
Помоги укрепиться им духом и силой,
Научи удержать в руках жизни кормило!»
А тем временем дети все преобразились:
Засветились улыбками, приободрились:
Ведь свободы желанной момент недалёк!
После полночи час уже долгий истёк,
Пока кончились в склепе мешки. И тут Фрол
Выход тайный за дверью дубовой нашёл.
Дверь открыл – а там фея с лучиной стоит,
Изумлённых ребят за собою манит:
«Старой Мыкоши ведомо всё о любом,
Отправляйтесь за мною тихонько гуськом –
Есть тут в замке один потайной уголок –
Там укройтесь, пока не придёт делу срок…»
5.
Затаился Гадун в своих верхних палатах,
Ждёт пока дева выпьет отвар тот заклятый,
Предвкушенье реванша он в сердце лелеял:
«Ах, всего через день она станет моею!
Почему покорить хочет сердце Северы?
Ведь любовь – наважденье, пустая химера.
Чем таким неподкупным она обладает?
Почему сладкой жизни себе не желает?»
Он сидел у огня и гадал: «Почему,
Русь одна до сих пор не подвластна ему?
Это царство давно колом в горле стоит,
И Данила, мужик, тяжким грузом висит…
Как он там? Не загинул? В грехах не увяз?»
Достает Гадун третий, волшебный, свой глаз
И вставляет его в королевский венец,
Чтоб зреть, как настигнет Данилу конец.
Час в довольстве смотрел. Разъярился потом,
Помрачнел и вскочил с перекошенным ртом.
На глазах превратился вдруг в чёрного ворона –
И умчал чрез окно в неизвестную сторону.
Что ж поведал Гадуну волшебный тот глаз?
Мы с тобою узнаем об этом сейчас.
6.
Во дворце беломраморном пахарь живёт,
Яства вкусные ест, вина сладкие пьёт,
Вкруг него озабоченно носятся слуги,
Тешат очи и слух молодые подруги.
Вот подходит одна, льнёт к Даниле бесстыдно,
Шепчет в ухо: «Неужто тебе не завидно?
Сколько можно пахать, землю потом поить?
Не пора ли тебе по-боярски зажить:
Возвести трехэтажный шатровый дворец,
Завести лошадей боевых, наконец,
Взять младую жену для утех, для души.
Выбирай тут любую! Аль мы не хороши?
Докажи, что силён, покажи свою власть,
И ты вкусишь господства желанную сласть,
И поймёшь, что велик, что такой ты один!
Делай с нами, что хочешь, ведь ты господин!»
Стал Данила от всей души тут хохотать:
«И во сне не могло мне такое присниться!
Да мужицкое ль дело, богатырская ль стать –
Пред рабами и девами силой хвалиться?
Если б всходы пускать самоцветье могло…
Что мне ваши богатства, чужое добро?
Моё дело – пахать, сеять в пашню зерно,
Чтоб в свой срок оно всходами дружно взошло…»
Видит дева: никак ей его не пронять,
Стала новое средство она применять:
Подаёт ему с зельем дурманным кальян –
И Данила забылся, погрузился в туман.
Тут Любава в сиянье предстала пред ним:
«Будь потвёрже, любимый, не дай сладить им,
Не поддайся на ложь и посулы чужих,
Будет худо, коль ты потеряешься в них.
Вспомни, муж мой, как я провожала тебя,
Что тебе говорила, всем сердцем любя.
Когда в путь собирала на благие дела,
В калиту узелок с семенами клала –
Час придет – пригодятся, коль вспомнишь о них,
А пока тебе в силах помочь мой рушник…
Друг мой, милый супруг мой, проснись!
Берегись забытья! Поскорее очнись!…»
Глас Любавин Данилу на землю вернул,
Он очнулся от сна и внезапно смекнул:
Остров этот – Гадуновы чары и блажь!
Нет его, всё вокруг лишь обман, лишь мираж!
И подносит к очам он Любавин рушник –
Лишь протёр их – исчезло обманное вмиг:
Он стоит на траве, рядом плуг с калитою,
А вокруг только море, по край налитое.
В нем купаются звёзды, довольно сияя,
Волны чинно по лунной дорожке гуляют.
Смотрит в небо Данила и видит: луна
За могучими крыльями еле видна –
То летит за ним в ярости Ворон-колдун,
Погубить его хочет жестокий Гадун.
Налетел на Данилу колдун, завопил,
Да за пояс когтями покрепче схватил,
И взлетел, в королевство своё он понёсся,
Вслед Данилова мчится пустая ладья,
Тут героя бросает Гадун на утёсы:
«Ох, прощайте навеки! Жизнь пропала моя!»
Среди звезд предрассветных бледнеет луна,
Вниз бесстрастно и сонно взирает она,
Видит: с криком на скалы летит человек,
Плуг сияет в руках, ноги вскинуты вверх.
Вот несчастный меж скал на лету исчезает,
А луна за причудой иной наблюдает –
За огромной крылатой пустою ладьёй.
Та парит и кружится над острой скалой,
Где бедняга исчез, а затем вниз стремится
И в лагуне, от взоров укрытой, садится.
7.
А теперь возвратимся немного назад,
Когда мышь увела из темницы ребят.
Покружились они в лабиринтах утёса,
Да к лагуне пришли под горою с откосом.
Над ней звёздами небо ночное искрится,
На воде сидят страшные дикие птицы,
Равнодушны ко всем, на детей не глядят,
Рыбку мелкую ловят и жадно едят,
Да затем прячут головы в перья устало,
Чтоб спать и смотреть свои сытые сны.
А со всех сторон высятся острые скалы,
Берег каменный узкий, на нём валуны.
Вот на них-то без сил все ребята упали:
Ночь тяжелой была, а они ведь не спали.
Фея Мыкошь мышат собирает вокруг
И речами своими наводит испуг:
«Это очень зловредные птицы, я знаю,
Они днём над горою в дозоре летают,
Непременно побьют, покусают ребят,
А мышей и мышат они просто съедят.
Надо их обезвредить, пока они спят –
А не то они горьких нам бед натворят»
«Они слишком большие! – беспокоится Чуча –
Их уменьшу, коль нам представляется случай…»
На скорлупку ореха он брюшком ложится
И плывёт, поспешая, к непуганым птицам:
Прут волшебный в зубах озаряет головку,
Всеми лапками машет он быстро и ловко,
Быстро крутится Чуча, и видят ребята:
Стали птицы-злодейки совсем как утята.
«Ах, какой молодец, – говорят все кругом,
– Можно только мечтать нам о друге таком!»
Вспоминает Севера о своих рушниках
И даёт их сельчанам: «Умойтесь пока!».
С удовольствием плещутся дети водой,
Затевают возню, да игру меж собой,
К рушникам только руки свои протянули –
А с них ласточки малые – раз! И вспорхнули!
Дети тянутся к ним, просят на руки сесть,
Ищут крошки в карманах, чтобы дать им поесть.
А те к Чуче, мышонку, несутся стрелой –
Что-то просят – махает он им головой:
«Ну, берите!» – и ласточкам отдал свой прут.
Те друг другу его отдают – и растут…
Дети их обнимают, крыла шевелят,
«Вы теперь, как орлы!» – со смешком говорят.
Стала Мыкошь прощаться: «Пока, детвора!
Нам в пенаты свои возвращаться пора,
Применить волшебство для спасенья других
И ходами подземными вывести их.
Потому оставаться здесь с вами не можем…»
Растерялась Севера: «А кто ж мне поможет?
Вы не знаете, фея, как Борусу помочь?
Ведь сегодня такая волшебная ночь…
Ах, простите, конечно, спасибо за всё!»
Говорит Мыкошь деве: «Волненье твоё
Мне понятно, но только Гадуна заклятье
Неподвластное мне, не смогу его снять я.
Его чары пройдут, если чудо случится,
А какое – не знаю. То ведают птицы…»
Только мыши ушли, вдруг послышался вой,
Кто-то с неба летит камнем вниз головой,
Дети в страхе попрятались. Птицы взлетели –
И с боков подхватили беднягу – успели!
Не разбился Данила, лишь валун пропахал,
Когда с плугом в руках на него он упал.
Встал на ноги, сказал: «Я уж думал конец…»
Тут Севера бежит: «Ах, родимый отец!»
Тот кричит: «Да тут дети! И дочка моя!»
А в лагуну валИтся прямо с неба ладья…
Ну и ну! Все снуют, все шумят вразнобой,
Даже слова не могут сказать меж собой,
Еле в чувство пришли от таких-то событий,
Сели думать: что делать, да как же им быть-то:
Чтоб спокойно уйти, чтоб Боруса спасти –
Надо им победить колдуна, извести.
А что дальше? Не знает Данила ответ –
Ведь ладья-то мала, места всем на ней нет…
Тут мышонок несётся – Машата прислала:
«Сюда карлы идут! У вас времени мало!
В лабиринте они, а Гадун третьим глазом
Видит всё и примчится за карлами разом!»
Подбегает к Севере: «Скорей, поспешите!
Вот мой прутик. Дарю вам его я, берите…»
И умчался домой. А Данила и дети
Побежали незнамо куда, словно ветер.
Вдруг споткнулся Данила о камень, упал
И сознанье, как будто, на миг потерял.
Видит сон наяву: над лагуной в сияньи,
Появилась Любава в златом одеяньи:
«Помни, милый, коварен, всеведущ Гадун,
Должен быть ты хитрее, чем злобный колдун.
Вспомни, друг мой, как я провожала тебя,
Что тебе говорила, всем сердцем любя.
Плуг дарён был тебе, в том подсказка дана.
Вспомни, муж мой, про дивные те семена…»
Как услышал Данила Любавы слова,
Заработала ясно его голова:
Семена он Севере велел разыскать,
Вход нашёл в лабиринт, начал камни пахать,
Вскоре ход был засыпан, засеян вокруг –
И улёгся, развеялся первый испуг.
Стал вдоль берега пахарь вести борозду,
Следом Фрол и Горазд с семенами идут,
Семена же мгновенные всходы дают,
А ростки на глазах изумлённых растут:
И ещё не закончилась та полоса –
Вкруг лагуны стеною взметнулись леса,
Поползли, разрастаясь, по острым утёсам,
По ущельям, пещерам и горным откосам…
Всё. Они под защитой лесов… А Гадун?!
Он-то как? Где укрылся проклятый колдун?
8.
Но Даниле искать не пришлось колдуна –
Тот мечтал расплатиться с беглянкой сполна!
На вершину утёса взобрался Гадун
И беснуется, зло изрыгает в лагуну:
«Эй, вы грозные птицы – злодейства царицы,
Время ваше настало с врагами сразиться!»
А с лагуны лишь писк: «Нам сражаться невмочь,
Заколдованы мы и не сможем помочь…»
Оземь в ярости бьётся Великий Гадун –
И взмывается ввысь чёрный Ворон-вещун,
Его крылья, как тучи, заслоняют луну,
Он кричит: «Ты, Данила, объявил мне войну?!
Так сразимся, не медля! Я тебя не прощу.
Я тебя уничтожу, а девчонку верну!»
И кидается вниз смертоносной стрелою,
Дети камни бросают, непреступной стеною
Окружили Северу. Взмылись в небо касатки,
Чтоб сразиться с Гадуном там в праведной схватке.
Птицы ворона треплют нещадно, кричат,
Перья чёрные, с синими свившись, летят.
Ворон искры из глаз своих мечет в ребяток,
Да когтями, да клювом калечит касаток.
Вот прорвался чрез них и к Севере летит –
Тут Данила кресалом злодею грозит
И проткнул он кресалом Гадуну крыло –
То дымком занялось, вмиг пером обросло –
Не сгорает колдун! Налетел на Данилу,
Его в темя клюёт со всей злобною силой.
Пошатнулся Данила, да чуть не упал он,
Обронил невзначай золотое кресало…
Подхватил тут Северу колдун, поволок,
Дети гроздью тяжёлой висят с её ног,
Развязался на дЕвице красной платок –
И упал вниз на камни Борус – голубок.
Не разбился он чудом – недвижно лежит,
Не понятно Севере: то ли мёртв, то ли жив?
Дико вскрикнула дева, рвётся вниз из когтей,
Рвётся с треском одежда, пояс рвётся на ней –
И летит она вниз, дети стынут от ужаса,
А над ними орлицами ласточки кружатся…
Подхватили детей – и спасли! Удержали…
Ворон в диком отчаянье криками жалит,
То парит, то бросается вниз камнем острым:
Но Севера лежит под отцовым присмотром.
Вьётся с криком зловещим над ними Гадун,
Засверкали глаза сотней маленьких лун,
«Ах, ты так! – закричал, – я девчонку твою
Обращу сейчас в мышку-норушку, в змею!..»
«Нет!» – Данила вскричал и как мел побелел,
Руку поднял «Греми!» – тут же гром загремел,
Расколол небеса, мечет молнии-стрелы,
Вот одна своим жалом злодея задела –
И он с воплем упал к своим утицам серым…
В камень молния впилась – вскричала Севера:
«Ах! Царевич! Он сбросил Гадуновы чары!» –
И упала в беспамятстве, как от удара…
9.
Отпустило Боруса колдовское заклятье,
Ждёт его и Северу богоданное счастье!
И пока дети спят после жуткой столь ночи,
Они, руки сплетя, смотрят в ясные очи
И чуть слышно воркуют о чём-то своём –
И любому понятно: хорошо им вдвоём!
А Данила, пока ночь чудес не прошла,
Хочет сделать ещё кой-какие дела:
Прутик взял и поплыл колдовать над ладьёй,
Чтоб вместила его с многодетной семьёй.
Удалось волшебство – он на дно кладёт прут,
Смотрит: ласточек стая уже тут как тут –
И колдуют с прутком, шумно споря по-птичьи,
Возвращают дарёное Богом обличье.
Солнце вышло. Дорожные начались сборы,
Умываться вприпрыжку пошли с разговорами,
Да со смехом весёлым. Вдруг летит над гурьбой:
«Ворон там шевелится! Он, похоже, живой!».
Подскочила Севера подстреленной птицей,
Руки в верх подняла, стала ветру молиться:
«Ветер северный с отчих далеких полей!
Ты иных всех ветров мне милей и родней,
Вихрь покруче завей – колдуна подхвати
И неси его прочь, им как хочешь верти!»
Взвился вихрь столбовой, Гадуна подцепил,
На вершину скалы его бросил, как пыль.
Для скалы-то вершина, а для неба то донце –
Пусть сожжет колдуна беспощадное солнце!
Лишь лагуны коснулся прохладою вечер,
Поднял в небо ладью русский северный ветер,
Чтобы мчаться домой с облаками белёсыми –
Где вы русские зори, где вы долы и плёсы!
А внизу, в чуждом море в неволе берёзы,
Застилают чужой вредоносный откос –
Это остров заморский лесом русским зарос.
На него смотрит мрачно Данила сквозь слёзы:
«Вот спалю всё до тла – и никто не осудит!»
«Что ты, батюшка! Карлы такие же люди!
Может жизнь разумению карлов научит
И они помягчают и станут чуть лучше…»
«И ты веришь тому?» – горько он вопрошает.
«Надо верить в людей!» – дочь ему отвечает.
Окончание http://www.proza.ru/2010/02/23/30
_________________________________________________________
Иллюстрация автора: компьютерная графика,коллаж
Часть 1. http://www.proza.ru/2010/02/20/76
Часть 2. http://www.proza.ru/2010/02/21/17