Царская дорога

Владимир Шевченко
                Царская дорога
               
                Пролог

     После присоединения к Российской империи территорий Среднего Амура наряду с другими проблемами остро встал вопрос скорейшей прокладки современных транспортных артерий, связывающих Амурскую область с центральной Россией. Ведь только при их наличии можно было развивать промышленность и покончить с зависимостью от поставок китайских товаров.
     Водный путь по Амуру имел сезонный характер, к тому же мог легко быть перерезан сопредельной стороной. Восстание «ихэтуаней» легко это доказывало. А строящаяся Сибирская магистраль вместо того, чтобы соединиться с почти готовой Уссурийской железной дорогой, по настоянию тогдашнего Председателя Комитета Министров С.Ю.Витте, ушла в Китай.
Амурская область так и осталась без современных дорог.
     Только после неоднократного обращения к правительству в 1898 году был выделен кредит на постройку колесной дороги от станции Сретенской до Хабаровска через Благовещенск.
   К концу 1909 года колесный путь соединил города.

               
                Над серой насыпью
                тревожно каркая
                Облезший ворон кружит,
                кружит                ,
                Дорога старая, дорога царская
                По релкам с марями меж
                гор бежит       
                В.Журавлёв «Колесуха».
               
                I глава

     Это только на первый взгляд в те сентябрьские дни 1905 года Благовещенск жил обычной жизнью. В шесть часов утра басовито запели фабричные и заводские гудки, через полчаса вновь повторили свой призыв и потянулись сначала тонкие, а потом с каждой минутой всё гуще, людские ручейки с Астрахановки, Бурхановки и других окраин к кирпичным заводам и паровым мельницам, знаменитой «Спичке», к кожевенным фабрикам и пивоварням. Только знаток сразу бы определил, что не слышно призывного, как звук кавалерийского горна гудка ремонтных мастерских Затона.
    Стачку плотников, грузчиков и матросов речного флота поддержали даже учителя школ и духовной семинарии. В типографиях города почти в открытую печатали листовки и воззвания партий, о которых раньше и не слыхивали – от «Бунда» до анархо-синдикалистов.
     Дальше творилось и вовсе невиданное. Созданные в одночасье профессиональные союзы требовали восьмичасового дня. Некоторые владельцы были вынуждены пойти на соглашение – попробуй остановить вагранку во время плавки чугуна, потом месяц придется застывший металл разогревать. Приказал по телеграфу отдыхавший на Крымских здравницах владелец «Товарищества механических заводов» Чепурин ввести трехсменку. Но другие хозяйчики прибыль терять не хотели – нанимали китайцев. Те безропотно работали по четырнадцать-шестнадцать часов.
     В городе что ни день митинг или шествие с красными флагами. А кто их разгонять будет – местные казаки братались с демонстрантами. Полицейские попрятались от греха подальше и выползали только с темнотой. Пристава как один подали прошения об отставке.
    И рад бы губернатор навести порядок,  да под  началом  в городе всего две роты запасного батальона,  сотня Нерчинского казачьего полка. Этих сил хватало только на охрану административных зданий, телеграфа. Почти все силы, раньше расквартированные в области, даже после окончания русско-японской войны находились в пути и могли прибыть не раньше января следующего года.
     День между тем разгорался. Солнце с ярко-красного блина превратилось в раскаленный диск и начало всё сильнее припекать. И если бы не малиновая накипь кленов в обрамлении нежнейшей желтизны молоденьких ильмов, посаженных недавно вдоль улиц Графской и Зейской, протянувшихся параллельно реке, его можно было принять за летний.
     Открылись многочисленные лавки и лавчонки, харчевни. Вот распахнулись железные жалюзи и засверкали огромные зеркальные витрины магазинов «Чурин и К», «Кунст и Альберт». В области почти трехсот золотых приисков, скоро закончится промывочный сезон и в город хлынут толпы золотоискателей. Самые фартовые, поменяв шлих на банкноты, будут брать целые штуки тончайшего шанхайского батиста на рубахи и сатина на шаровары.
    Но это будет позже, а сейчас в витринах отражались извозчьи пролётки, что развозили многочисленное чиновничье племя по конторам. Потянулась прислуга с корзинками на рынки за покупками.
     Густой как вата туман, стоявший над Амуром, расходился клочьями, открывая противоположный берег и низенькую дамбу, за которой прятался сопредельный Сахалян. Оттуда уже отчаливали тяжело груженные китайские джонки, скоро артельщики начнут грузить с них джутовые мешки с ячменем и пшеницей сначала на весы, а потом на телеги. Самая крупная паровая городская мельница молола до пяти тысяч пудов в сутки.
    По действующим на то время в области правилам все импортные товары, кроме акцизных ( спички, спиртные напитки, чай , табак, керосин), провозились по обе стороны границы в пятидесяти верстной полосе беспошлинно.
    Многие амурские хлеборобы по осени чесали затылки – маньжурское зерно сильно сбивали цены. И хороший урожай плохо- цена будет низкой, а при плохом – так подскочат, что не знаешь до нового урожая дотянуть.
    Случись вдруг одному из прохожих оказаться ближе к обеду в проулке, примыкающему к Дому Губернатора, то мог бы увидеть с десяток стоявших на обочине экипажей. Ездовые, заткнув за пояс или в сапог кнуты, собрались в кружок и вовсю дымили, кто самокрутками, а некоторые важничали фабричными папиросами. Обсуждали текущий момент.
    Высокий и худой, как колодезный журавль, возчик акцизного управления в поношенной, но еще добротной чесучевой паре и коротких юфтевых сапогах проповедовал, как батюшка с амвона:
    -Молодые бога забыли и власть не уважают, а власть от бога. В святом писании что сказано. Богу – богово, кесарю- кесарево. А тут дай всем свобо-
ды – рабочий день по восемь часов! Кто в деревне в страду по пол дня работает. Гнешь спину от рассвета до заката, рубаха от пота на полосы за месяц расползается.
     Он всё не мог успокоиться. Его поддержал  пожилой казак, с широкой окладистой бородой, что привез на совещание председателя Войскового правления Амурского казачьего войска. Войсковой старшина всегда ездил верхами, да видно старые раны стали давать о себе   знать:
     -Эх кабы мне власть дать, всех смутьянов выпорол.
    Его тут же перебили несколько голосов:
     - Больно ваши казачки на это горазды.
     - На митинге с мастеровыми братались.
    Казак продолжал упрямиться:
    - Да тут одни недомерки остались, вот придут полки с японской, быстро порядок наведется.
    - Ну дай то бог,- загомонили обрадовано остальные.
     Приглашенные к губернатору чиновники уже полчаса ожидали начала совещания, но из кабинета всё не выходил начальник полиции. Наконец дверь открылась и оттуда почти выскочил, ещё недавно бывший приставом, полицмейстер. С белобрысой, коротко остриженной головы на лоб и шею, затянутую жестким стоячим воротничком, бежали струйки пота. В левой руке была зажата фуражка, а правая пыталась достать из бокового кармана кителя носовой платок:
     - Можете заходить господа, - и  вытащив наконец платок, стал нервно вытирать шею и лоб.
     Сидевшие в приемной стали подниматься и по одному заходить.
    Первым проскользнул как уж правитель канцелярии, темнолицый и черноволосый коллежский советник Николаев, в своем неизменном, тщательно отглаженном вицмундире и орденом Св. Станислава на шейной ленте. Пробившийся через щелку в плотных портьерах луч солнца заиграл на золотых шариках всех восьми острых углов покрытого красной финифтью креста.
    За ним степенно проследовал войсковой старшина Мунгалов, придерживая левой рукой эфес шашки с Георгиевским темляком. Типичный забайкальский казак, широколицый, коренастый и как все истые конники немного кривоногий. Его чуть раскосые глаза на мгновение замерли на портрете императора в полный рост, висевшего на стене за креслом начальника Амурской области и  он сразу же еще больше подобрался.
     Сидевший в кресле человек в генерал-лейтенантских погонах махнул рукой:
     - Прошу без церемоний, и тут же углубился в чтение лежащих на столе бумаг.
    Деловито заняли свои места податный инспектор Есипов, старший акцизный ревизор Панченко, заведующий областным казначейством титулярный советник Волынский. Последним в обитый желтой кожей стул сел военный инженер полковник Фельд.
      Кабинет Амурского губернатора был обставлен без всяких излишеств. Почти на  половине площади располагался большой п-образный стол из морёного дуба, обтянутый зеленым сукном. За креслом губернатора висел уже упомянутый портрет Николая II, слева на этой же стене красовался отливающий сусальным золотом герб империи. По другую сторону картины был виден герб Амурской области, представлявший из себя зеленый щит с серебристым волнообразным  поясом, сопровождаемый во главе щита тремя золотыми о восьми лучах звездами. Щит увенчивался древней царской короной и окружался золотыми дубовыми листьями, соединенных Александровской лентой. В проеме окон стояли узкие шкафы с книгами, в основном Собрание узаконений по годам и различные справочники. На противоположной от окон почти во всю стену – огромная карта Приамурского генерал-губернаторства, утыканная разноцветными флажками.
    Губернатор оторвался от бумаг, устало потёр виски руками;
    - Извините, что заставил Вас ждать. Срочные депеши из столицы. Неспокойно там…. Да и у нас не всё хорошо.
     Закрыл на минуту глаза, немного откинул голову назад. Резко обозначились покрытые тонкой паутинкой морщин веки, отливающие усталой синевой. Кровь стала отливать от лица и оно вдруг стало восковым и серым.
     Выпрямил шею, обвел взглядом присутствующих:
     - Надеюсь все внимательно изучили материалы по продолжению строительства колёсной дороги. Теперь обсудим вопросы ускорения темпов работ. Господин Волынский, Вам слово.
     Чиновник подскочил как на пружинах и затараторил, словно молитву на уроке Божьем:
    - Правительство вновь открыло кредит на строительство Амурской колёсной дороги, отпущено на этот год сто тысяч рублей и подтверждено выделение  в 1906-1907 годах по триста тысяч рублей.
     Затем отчитывался полковник Фельд. Его выступление было по военному кратко. Немец и в России оставался немцем – педантичным и ни йоту не отступавшим от параграфа инструкций. Выгнул белесые брови и твердо чеканя каждое слово произнес:
    - Группа под командованием поручика Кнохта закончила очередной отрезок и вышла к станице Пашково. Дальше дорога пойдет по отрогам Малого Хингана.. Необходимо выделение еще пятьсот каторжников.
     - За это не переживайте, уважаемый Иоганн Христофорович. Главное тюремной управление извещает… С Александровской центральной каторжной тюрьмы уже отправлен этап в триста человек. Будут вскорости и еще.
     Затем разговор перешел на обеспечение прибывающих зимней одеждой, иначе вымрут раньше срока.
    Заседание затянулось до самого обеда, кое-кто стал поглядывать на часы.
     - Господин Мунгалов. Доведите до  станичных атаманов Пашковского, Екатерино-Никольского,  Михайло-Семёновского станичных округов. На их территории возможны побеги арестантов. Всех беспаспортных задерживать и доставлять в полицейские участки. Прошу обеспечить неукоснительное выполнение задач. Все свободны.
     Губернатор еще какое то время сидел в кресле, хотя прекрасно знал, что супруга генерала, Зинаида Медардовна, давно ждет к столу.
     Путята снова погрузился в мысли.
     Да, время сейчас непростое. На войне было проще. Турки враги, сербы и болгары – друзья. Захватил перевал, оседлал вершину – победил. А здесь приказы со столицы – то наведи жесткой рукой порядок, то проводи разумную политику – не допускай напряженности.
    Неожиданно для себя решил. Приглашу ка я на завтрашнее заседание директора отделения Сибирского банка Хлусевича, этого эссеришку. Боевой генерал совещается с социалистом? Да чёрт с ним. Городской голова хочет строить центральную электростанцию. Вот пусть банк и подсобит кредитом.
     Третий раз отклоняют прошение об отпуска. Может в отставку пора?
     Встал. Одернул китель, поправил серебристый значок в виде двуглавого орла в лавровом венке -знак Николаевской академии Генерального штаба. Тот совсем незаметно смотрелся с красной финифтью орденов Св. Владимира и Св. Анны. Эх, вернуть бы назад молодость.
     По окончанию двухгодичных курсов получил капитанские погоны и направился в Туркестанский военный округ. Пришлось не раз рубиться с кокандскими  и бухарскими джигитами, когда его эскадрон сталкивался с конными толпами эмирского воинства под Геок-Тепе. Остался на память небольшой шрам на подбородке. Успел отбить страшный удар рыжебородого, в лохматой туркменской папахе нукера и сам рубанул, метясь по ключице…


                Глава II          

      Упомянутый губернатором этап уже четвертую неделю был в пути. Сначала в централе осмотр докторов, тщательный обыск и три сотни людей запихали в «столыпинские вагоны». Получился отдельный эшелон, его останавливали только  на глухих полустанках, чтобы опорожнить зловонные бачки с парашей или зарыть при случае очередного отмучившего.       Каторжники в железных клетках могли спать только сидя, вместо положенных в отсек шести человек набили по дюжине. Окна не открывались, от спертого воздуха, где запах давно не мытых тел и грязной одежды не мог перебить вонь мочи, постоянно слезились глаза.
      Так добрались до Сретенской. С вокзала скованных на десятки погнали на пристань и запихали в трюм ржавой баржи. Ничего толком не разглядели арестанты – пыльные улицы, наглухо закрытые железные ставни каменных полуподвалов домов.
     При посадке конвой еще раз перетряхнул пожитки, полетели в воду припрятанные на черный день курево и чай. Караульные, сами наказанные за провинности солдаты, скалились:
     Вот попадёте на «колесуху», тогда поездка раем покажется.. Летом мошкара поедом ест, зимой от стужи кожа на лице лопается… Пойметё фунт лиха..
     Старые воры еще в централе бросали новичкам, если кто то молодой и дерзкий начинал выкидывать фортели:
      - Поживи с моё, погробься на «колесухе», а потом права качать будешь.
     Роман был политическим, а раньше таких как он на постройку дороги не отправляли. Да видно много уже скопилось осужденных за революционную деятельность, если начальство решило разбавить ими уголовников.
    К каждым девяти арестантам с бубновым тузом на спине добавляли одно «социалиста», в случае побега наказывали весь десяток. Теперь за каждым кроме конвоя следило еще девять пар глаз.
       Место у трапа, ведущего с трюма к зарешеченному люку палубы заняли авторитеты, имевшие по несколько ходок и ливших человеческую кровь как воду. Там можно было увидеть кусочек неба и подышать свежим воздухом.
      Роман в темноте положил под голову свой мешок и пытался выспаться, здесь можно ноги вытянуть. Лежащий рядом арестант ткнул локтем:
     - Не ложись на железо спиной, только животом. И руки под себя подтяни – зараз почки простудишь. Не заметишь, как начнёшь кровью мочиться.. А здоровье еще как нужно. Тебе сколько дали?
     - Семь.
     - Хорошо, что не бессрочную.
     А невидимый в темноте сосед наставительно бурчал:
     - Да ты не пужайся раньше времени. Видывал я и тех, кто и тридцать лет отмантулил… Ладно спи, коль спится. Потом не дадут.
     У Романа перед глазами зыбкими тенями, словно в сизом мареве поплыла его недолгая жизнь. Всего то годков за двадцать. Самая яркая картина из детства – в пять лет на масленицу забрался с другими мальчишками в большие сани и понеслись с крутого брега Алатыри, речка такая течет через их город, Ардатов называется. Воздух свистел в ушах, тело стало лёгким как пушинка и захотелось летать. А вместо этого пришлось с детства работать. Таскать тяжелые ведра с водой – мать работала прачкой в пекарне и обстирывала домочадцев купца второй гильдии Стафеева. В школу не ходил, вернее сказать пару месяцев побегал в церковно-приходскую, а как снег выпал, пришлось отказаться. Опорки одни на трех братьев, вот двое старших и носили по очереди. Лапти в школу не оденешь – засмеют.
      Бати не стало, когда ему только двенадцать исполнилось, попал под паровой пресс, замешкался от усталости и все. И не мучился даже. Вот тогда и начались для хлопца рабочие университеты. Благо ростом и силой природа не обидела. В пекарне всегда можно было крошек с поддона насметать в ладонь. Наберешь полный рот и сосешь поджаренные комочки как леденцы.
     Сначала в железнодорожные мастерские  взяли подмастерьем, полгода возил на тачке стружку и болванки к станкам, потом стали доверять несложные операции. В четырнадцать мог и резьбу нарезать и какой-никакой вал обточить. Так бы и текла жизнь – выматывающая работа по двенадцать часов,  в выходные выспаться,  драки стенка на стенку и девок щупать на посиделках. Да появился в 1903 у них один рабочий, Семеном звали. Вокруг него люди стали собираться, по вечерам книги читали, спорили. Остановился Семен раз возле парня:
    - Вот что хлопчик, - произнес с малорусским акцентом.
    - Приходи завтра, ближе к обеду в березовую рощу, что за станцией. У тебя ведь балалайка есть – и её возьми… И погуляем и поговорим кое о чём..
     Тогда и услышал Роман как можно жизнь другой сделать, чтобы зуботычин мастера не бояться и получать за свой труд достойную зарплату. Вот он стоит у станка двенадцать часов кряду, а получает четыре рубля с гривенником. Рубль с полтиной отдаёт за комнату в бараке, пришлось переехать с города на станцию, живет там с матерью и двумя сестрёнками. Маму совсем радикулит разбил, ладно хоть по дому копошится. Старший брат, Данило, уже женат – своя семья, помощником машиниста трудится. А Захар в армии, в Финляндии служит, написал как то место называется, да больно мудрёное – не выговоришь сразу.
     Сестрёнки вот-вот заневестятся, а в приданное что дать. Русые косы до пояса, да синь глаз. Летом ягоды собирают, грибы сдают на засолку – рыжики бочками монастыри закупают. Зимой прядут шерстяные рукавички с мордовскими узорами – купцы их на ярмарку аж в Нижний возят.
     Ромка сразу втянулся в революционную работу, правда пришлось за грамоту взяться. Не будешь ведь прокламацию по слогам произносить, пока последний сложишь – первый позабудешь. Сидел вечерами с полгода, но научился бегло читать и писать. Помогал в подпольной типографии – печатали листовки, прокламации, «Искру» тиражировали. Учились стрелять в лесу.
    Охранка тоже не зря свой хлеб ела, весной 1905 взяли почти всю ячейку. Суд не церемонился – семь лет каторги.
    Резкий толчок, скрежет – сон улетучился. По железной палубе топот ног:
    - Черт тебя подери, на мель сели. Кажный год новые мели намывает. У парохода осадка
меньше, вот он и проскочил.
    Чей то крик, переходящий на визг. Скорее всего начальник конвоя орал на шкипера. Отвечающий что то бубнил, но слов было не разобрать.
      Баржу сняли легко, всего  то пару рывков и дальше пошли без приключений.
      Наконец в трюм прокричали:
      - Приготовится с вещами на выход. Выкликаем по списку
      Лязгнула решетка и арестанты, похватав мешки, выстраивались в полумраке.
    Снова досмотр, общупывали каждую складку одежды. На палубе сковывали по десяткам и по сходням переходили на берег. Наконец  под ногами твердая земля. С сотню людей так и остались в трюме –знать их дорога еще не закончилась .
     День клонился к закату, но и при таком освещении у Романа от нахождения почти в полной темноте слезились глаза. Кто то оглядев окрестности произнес:
     - А ничего сельцо, богатенькое,  -и тут же окрик.
     - Закрыть всем хайло, а то приклад в зубы получите.
      Поручик Гвоздев ходил по скрипучей гальке и курил. К нему подбежал солдат конвоя, вытянулся во фрунт:
     - Ваше благородие,  атаман сейчас прибудет.
     - Пошел в оцепление.
     Еще минут десять пришлось ждать начальнику конвоя, окидывать скучным взглядом окрестности. С баржи тем временем сгружали имущество.
     Вокруг  стояла такая красота дальневосточной осени.
   Станица Пашково была основана в 1958 году, еще при первом сплаве и место выбрал сам генерал-губернатор граф Муравьев, тогда еще без приставки Амурский. Место попалось высокое, не то, что соседям раддевцам. Тем пришлось перебираться в 1869 году  повыше,  всю пойму затопила так, что смыло всё. Срубы домов, сараи, поленницы дров, домашний скот.
     Отроги Малого Хингана сужают реку до 300-400 саженей и стиснутая каменными «щеками» вода убыстряет свою скорость. Огромная масса несётся с такой силой, что в половодье стоящий на берегу человек ощущает себя песчинкой.
     Поросшие дремучей тайгой гряды сопок богаты зверем и птицей, ягодой и прочими дикоросами, речки рыбой. Только вот сено приходилось косить на китайской стороне, а потом доставлять его на плотах или ждать санного пути. Да и удобных земель под пашню было мало. За несколько верст корчевали распадки, ведь и пшеничку надо посеять и овса. Куда казак без лошади – и в строй под седло и под телегу.
    Крепкие пятистенки из аршинных плах, нижние венцы которых обязательно клали из лиственницы, а это дерево с годами только набирало крепость и могло стоять хоть сотню лет. Соединенные под одной крышей из дранки ( здесь ни соломой, ни камышом не крыли) с хлевом, амбаром окружались крепким бревенчатым частоколом – чем тебе не маленькая крепость. Это была не прихоть – шайки хунхузов раньше часто перебирались через границу. Теперь нападали правда только на заимки и охотничьи избушки. Пашковцы при семидесяти трех дворах и общей численности населения в шестьсот одиннадцать душ легко выставляли конную сотню. А что такое сотня казаков, при их блестящей военной выучке? Именно пашковцы уничтожили в июле 1900 года вождя повстанцев «ихэтуаней» провинции Хейлунцзян Юань-женя и начисто вырубили его отряд в триста человек, потеряв лишь двоих убитыми.
    К временной дощатой пристани, видно весенним льдом ломало всё, и строили каждый год и наспех, подскакали трое всадников на низкорослых, косматых конях.
    Первым подъехал пожилой подъесаул, видно станичный атаман, легко, как мальчишка спрыгнул с коня – передал поводья ближнему, с бурятским лунообразным лицом и раскосыми глазами станичнику.
      Приложил руку к потускневшему лакированному козырьку фуражки, четко, без обычной для его возраста хрипотцы произнес:
     - Здравия желаем господин поручик, - и уже не по уставному:
     - Я вас слушаю.
     - Как видите скоро начнёт темнеть. Надо выделить просторное помещение.
     - Варнаков в станицу на постой не пущу. Нехай на берегу спят, чай в железах к косоглазым не поплывут, - усмехнулся атаман в прокуренные самосадом до цвета ржавчины усы.
    - Вам комнату и избу под караул для служивых выделю, - повернул голову к казакам:
    - Петро, проводишь господина офицера до Нагорного Михаила, у него зараз сын с невесткой в отъезде – цельный дом пустует.
     У Гвоздева забегали серые мышиные глазки, лицо пошло красными пятнами:
    - Это как понимать? Ведь у нас задача в первую очередь проложить дорогу от станицы до её пересечения с «колесухой».
    - Дело это хорошее, а то у нас всё ещё строевые казаки еще с японской не вернулись, но располагайтесь на берегу. Я попрошу казачек, они вам горячей похлебки в чанах наварят. Чтоб, это завтра сразу к рубке просеке приступить    









                Продолжение следует