То ли всё началось с кусочка того самого мела, который все мы видим у школьной доски, то ли просто с смелого заявления учительницы. Вряд ли я смогу назвать настоящий толчок. Итак. Всё началось.
Я маленькая, в возрасте 8 лет. Второй класс. Еще неиспорченная душа, еще до сих пор «любящая» соседа по лестничной площадке. Я ненавидела манную кашу – она всегда была густая и с комочками, не нравились мне макароны с сахаром – ну ни к чему там сахар, ни к чему. Зато я любила ходить в школу и на кружок рукоделия. Да, да. Я правда туда ходила. До сих пор могу сделать цветочек из проволоки и ниток. Всего лишь детский кружок, но однажды он изменил всё раз и навсегда.
Мне нравилось, как он рисует. Очень нравилось. И это «очень» было чистым, как вода в роднике. Сейчас не могу понять, как он в 9 лет рисовал лучше, чем я в 15? Да, в общем-то, я никогда и не увлекалась живописью серьезно – это кропотливо. А он был жутко терпеливым с его каллиграфическим почерком, который, впрочем, и сейчас на редкость не изменился.
Как будто это произошло вчера. Перед глазами его ладонь с мелом, чистая доска, на которой появлялся штрих за штрихом маленький олененок с мамой. Это было очаровательно. Никогда я не видела такого сходства, и Его я «не видела». А потом… просто случайный вопрос на весь класс от учительницы: «Тебе что Он нравится?». Первый раз в жизни я покраснела, в первый раз я узнала, какого это - плакать из-за мальчика. Там была Его мама. Она засмеялась. Я выбежала в коридор и долго утешалась в школьном туалете. Эта комната в последующие годы еще не раз узнает об этой истории и о многих других девичьих потрепанных душах. Больше я на кружок не ходила.
Шли годы. Спокойно и мерно шли, кидая в меня насмешки, бросая на Него косые взгляды таких же школьников. А он при всех однажды просто расхохотался над тем, как стали надо мной издеваться, толкая по коридору с криками: «А Анжелка … любит!». Он просто смеялся. В те годы меня впервые ударила девочка за мою только зародившуюся симпатию. Эта девочка через 6 лет станет одной из моих лучших подруг. А я была маленькой, совсем еще невинно-нежной. Я не понимала, почему кто-то говорит «тили-тили тесто, жених и невеста». Почему? И до сих пор не пойму.
Пара лет прошли под его смех. Под мои слезки. Под маминой рукой, которая меня жалела. В то время я еще никому, кроме неё не доверяла. А кому? Друзей не было, подруг тоже. Одноклассники меня не любили за то, что любили учителя. А я их всё равно обожала.
Потом как-то утихло. Не замечала, гуляла с другими. Не в смысле встречалась, а именно гуляла. В другой компании, с другими лицами, где нас не сталкивали друг с другом. Свободно стало.
В пятом классе с нами стал учиться новый мальчик. Я переключилась на него. Не сошлось, не склеилось. Однако, и потом мы общались. А прошлой осенью встретились совершенно случайно в чужом городе и молча прошли мимо. Не понимаю этого.
Ненавистный 6 класс. Снова увидела, снова задел меня. Стали общаться как ни странно. Он иногда смотрел мне в след, когда я осыпала коридор стуком своих каблучков. Признаюсь, туфли были высоковаты для меня, но было такое неописуемо-непреодолимое желание непременно показаться взрослее, что я их носила, несмотря на то, что дома каждый день вытаскивала кровяную вату из них. Одевала короткие юбки, терпела, пока мама плела косички, улыбалась ему в школе и предлагала печенья, яблоки. Так наивно. Мы еще дети. Но я уже начала ревновать его к одноклассницам, однокашницам, однопартницам, да ко всем. Не было на то права, но это была обязанность перед самой собой. Такой бредовый закон моей юной наивности – нравится мне и точка, больше ничей.
Я подросла. Уже не 1,40. Я теперь в прыжке, наверно, была 1, 59. Забавно, но он всё равно был выше, как я не старалась есть морковку. Зима. Моя пятнадцатая зима. Я жалела этот декабрьский день. Просто дискотека, просто как всегда. Мы не обязаны были друг другу ничем. Мы почти не общались. Он никогда не радовался моим сообщениям, моему взгляду, моей улыбке. А мне достаточно было просто «Привет. Как дела?». Нет, он отличный парень, но это осозналось позже. Если посмотреть по дневнику, то я с точностью снайпера назвала бы это число, но на тот момент было важнее развитие действия, а не проклятая дата. Он обнимал другую, меня просто обнял снегопад. На его лице был её взгляд, на моём были слезы. Смазанный маникюр, смазанный макияж. С того дня со мной пошла рука об руку страшная мания. Мой порок…. Он еще вернется, после того, как я брошу, но это другая глава и совсем другая история… В тот вечер в дневнике крупным шрифтом черной ручкой пошла надпись «Я его люблю». Иногда мне правда кажется, что эта надпись навсегда пошла в мою душу, а не на тетрадный лист.
Заболела напрочь. Диагноз «Его имя». СПИД остается на всю жизнь, хронически болезни тоже. Он стал похож на что-то среднее между ними. И, наверно, мне не хватит денег, чтобы сделать пересадку всех чувств, которые заразились Им тогда, четыре года назад. И нету донора, и нет спасения… Прости меня. Я ищу лекарство, чтобы последние симптомы не всплывали иногда по ночам, чтобы я совсем перестала ассоциировать слова «Боль», «Слезы» с Тобой.
Дни стали какими-то ровными, когда в них не было Его взгляда, Его голоса. Они становились сказкой, если мы разговаривались на лестнице или перемене. Здесь шла игра на каждую секунду. Нельзя было выпускать не на минуту из виду родные серые глаза. Я помню их цвет… И сейчас помню… сейчас сижу и размышляю. Мы же с тобой были как два вопросительных местоимения «Кто?» и «Что?» - не имели множественного числа. Никогда не было слова «наше», даже воспоминания разделялись на твои и мои, просто из одной тематики «тяжелые годы». я писала об этом не по одной странице и рада, что Он об этом даже не догадается.
Лето 2008. Предшквальный период. Мне не хватило смелости спросить всё самой. Я попросила Антона. Поход был. Тепло и красиво, ночи у костра, Его рассказы, мои внимательные глаза и чуть раскрытые от удивления губы. Я вдыхала каждое слово, как в последний раз, несмело дотрагивалась кофты, чтобы не увидел, смущалась от улыбки, старалась стать самой-самой… Не вышло. Первой ночью он лежал у нас под палаткой и что-то говорил о звездах. И его голос был колыбельной для меня. Вторая ночь. Половина шестого. Он рядом, положил на меня во сне руку. Вот какое оно – счастье! Настало утро. Он ушел. Если бы он знал, как я радовалась последующие три дня. Озерце. Шалили как дети малые. И изредка так он касался меня рукой… Чисто случайно, но я помню каждое касание, а Он, конечно же, не единого. Вот и сейчас слушаю песню, по которой он в свое время бредил: «на сердце боль, взгляд смотрит в небо, ждет ответа. Душа не верит в то, что нету, тебя уже нету..». Его и правда больше нету. В моей жизни нету. Он закончился. Мой маленький мирок, на которой высшей точкой была моя любовь, стал постепенно рушится, и первой трещиной стал тот день, когда Антон сказал мне правду. Цитата: «Он сказал, ты хороший человек, но как девушка для Него – маленькая еще. Ты просто ребенок». Милая улыбка. Я так и знала. Просто сидела на мостике, когда вновь подошел Антон, предложил отвлечься. Я не плакала, серьезно не плакала, вообще никак. Подошел Он, предложил простой бутерброд. Съела. Ушла в палатку. Ощущение, что с каждым кусочком я съедала свою жизнь, свою надежду.
Простая осень 2008. Я знала, он уже стал ухаживать за той, которая была самым заклятым врагом. Эту ненависть передать тяжело. Ей было в кайф, мне было в боль и я тоже замыкалась и вечерами ловила кайф, но не в его руках, как она, а в одиночестве. У меня был «свой Рай». Простой денек. Простой вечер. Будничный, серый. Я всего лишь спросила, правда они вместе? Нахлынуло. Пришла пора. Это был выстрел в чистое небо. В мге небо, которое летело теперь под ноги перьями белых голубей с каждым словом. Впервые я довела парня до комка в горле. Он научил меня. Спасибо. Водой, которая лилась вперемешку с потоком фраз и предложений, можно было умыть весь мир. Он уже не просил не плакать – я бы не стала слушаться. Теперь его слова были для меня пустыми. А как иначе мне говорить с тем, кто испортил мне столько лет никчемной без него жизни? Раскрылась вся. Чистыми строчками рассказала всю свою сущность, каждый нерв, каждая дрожь, все для него стало ясным и открытым. Сквозняком из меня вынесло всё. Мы стали улыбаться друг другу. Через 8 лет стали улыбаться. Я больше не отводила глаз, я больше не плакала.
Так шло время. Его время и мое. Но больше не было переживаний, почему в словаре жизни нет местоимения, того самого заветного местоимения – «наше». Оно было ни к чему. Мы жили.
Выпускной. Мы вместе украшали зал, вешали шарики, вместе курили на улице. Вернее он курил, а я стояла рядом и просто болтала о чем-то. О каких-то мелочах. И была лишь одна мимолетная мысль: «А куда всё прошло?». Ответа не было. И боли не было. Радовалась я. Пела. не для него, а улыбался именно он. Зачем? Сверлил меня взглядом. А на какую глубину? Улыбался нежно. Во сколько карат? Не считала и не думала. Он стал другим для меня. Самым добрым, самым нежным, самым добрым и ласковым и одновременно самым безразличным.
Последний день лета. 31 августа. Самая зажигательная дискотека всего периода теплых каникульных месяцев. Она же и последняя. Шутили, прикалывались. Он предложил меня забрать из поселка с собой. Свели всё в шутку. А ночью Он добавил меня и снова вспомнил. Всё вспомнил. Даже то, что забыла я. «Может, я ошибся той ночью?» - роковая, самая колючая и горькая фраза. Я теперь не смогу просто нажать на «Delete», чтобы стереть тот разговор. Я не могла стать второй девушкой. Не уважаю многоженство, многомужство, многовстречность. Моё родное – верность. Не чистая, как у монашек, но верность. Своя. Я не могла сделать из своего счастья – боль других. Я отказала. Здесь и начался наш второй круг. Математика. Сначала он просто удалил меня из воспоминаний, потом вычел из списка контактов, и напоследок, моя боль стала следствием из моей же попытки разделить ту ночь на ноль. Убедилась - на ноль делить нельзя. Не получилось.
Новый косой дождь провожал меня из клуба, создавая неповторимый микс из моих слез и какого-то непонятно горького кефирно-кофейного. Мне снова стало не по себе. Почему снова? Почему тот раз не стал последним? Не понимала. Я чувствовала своё сердце, которое даже в такт четко не могло попасть. Пришла домой и долго смотрела в окна, которые не могли меня успокоить, не могли оградить от окружающего воздуха, который был пропитан мечтами о нем, мыслями о нем.
Снова слегла с вирусом. Снова лечилась не тем, чем надо было. Переходный возраст почему-то не сделал переход через ту дорогу, где когда-то мы стояли, встретившись совершенно случайно, как будто и вовсе не были знакомы. Что делать? Как лечить? Я не могу ломать своими руками то, что у меня сейчас. Я люблю… только ставлю три точки, как недосказанность. Я ненавижу эти три точки!!! Ненавижу их!!! После 31 августа всё пошло не так, не по диагонали даже, а как-то по-дурацки через клетку. Ты просил удалить переписку и забыть наш разговор. Я удалила, но не забыла. И иногда еще жалею, что отказалась. Просто хотелось бы, уходя от тебя однажды утром повесить на холодильник голубой стикер с надписью: «Не забудь меня забыть». Теперь наверно мне придется попросить, чтобы это сделал ты...