По небритой щеке бороздою
Две глубоких дороги прошли –
Предо мною лицо дорогое
В крупной сеточке давних морщин.
Жизнь заходит, уходит, прощает
все обиды и просит простить,
вспоминает слова на прощание,
что как прОжитое не просты.
И сегодня снова твой голос
Из тех наших, дед , редких встреч
я ищу и пытаюсь ни слова
не забыть, записать, сберечь.
В Петербург семилетним мальчонкой
В подмастерья пристроен был.
На тифозной больничной койке
в девятнадцатом отходил.
Но никто не кричал надрывно.
В изголовье не причитал.
До морозов могилку вырыли,
чтоб дешевле ничейный стал.
Но иное начертано было –
Двум смертям, говорят, не бывать.
Про запас его отложила
Или просто забыла забрать .
А припомнила в сорок первом
На задымленном людном шоссе –
Мессершмитты . рассыпавшись веером
На второй заходили посев.
И , обняв его крепко руками,
мать моя , трёх от роду лет,
повторяла безудержно :”Мама”,
хотя той уже год как нет.
Он один при двоих ребятишках –
Юрке – старшему нет десяти.
Схоронил дорогую Маришу
накануне военных годин.
Помнил всё до последней минуты…
Как с горячих измученных губ
Рвалось сердце любимой распутать
Предначертанный узел их судьб.
Как молили глаза как кричали:
Не оставь, не покинь, озари…
Как бессильные слёзы ронял он
в изголовьи её до зари.