Надо жить

Макс Вивер
Как не странно сейчас чувствую себя легко.
А вообще этот год с самого начала пошёл как-то не так, как говорится не с той ноги.
Начиная с того, что тридцатого декабря я сильно разругался с Люськой. При этом как всегда из-за какой-то мелочи. Но мало того, что разругался, у меня ещё не хватило смелости, что б позвонить ей и извиниться. Гордость зашкаливала: как это я и перед ней извиняться.
Перспектива встречать Новый год одному меня совершенно не радовала. И поэтому я напросился в гости к далёким знакомым, молодожёнам, живущих в маленькой комнатке на окраине города в спальном районе. Но за пару минут до выхода из дама я понял, что к ним не поеду. Потому что представил, как буду чувствовать себя между людьми, которые жаждут когда же я уйду или усну, что б они могли заняться друг другом. И поэтому я просто пошёл бродить по городу.
Время когда били куранты я помнил уже смутно. В моём организме было и шампанское, и пиво и водка и ещё множество различных горячительных напитков выпитых одним или с многочисленными случайными прохожими.
В ту ночь у меня родилась одна гипотеза, что сегодня люди хотя бы на немного приоткрывают свой внутренней мир, который в обычные дни стараются спрятать, как можно глубже.
Первое число я помню ещё хуже, чем  наступление нового года. Нет, одно воспоминание всё же сохранилось – это жутчайшая головная боль, раскалывавшая черепную коробку на тысячу частей.
Тут ничего не оставалось делать, как заняться любимым русским занятием, лечить подобное подобным.
Первый раз в жизни и, наверное, на это повлиял разрыв с Люсей, моё лечение затянулось до марта. Но мне было всё ровно, сколько это длится. Жалко было только смотреть на маму, которой было страшно смотреть на меня. Как не странно не было не дня, что б я пил один.
И вот, наконец, собравшись выйти из запоя я явился на работу, но тут меня ждало ещё одно потрясение меня уволили. По правде говоря, этого следовало ожидать. Но почему-то мой мозг не хотел этого понимать: как меня такого красавца взяли и уволить.
Что говорить, запой продолжился, но на этот раз не настолько долго.
Наступило лето. И благодаря моим усилиям и некоторым связям, мохнатых лап и небольших предательств я вернулся на прежнее место. Но, к сожалению, долго проработать у меня не получилось.
Я не мог понять почему, но меня начали мучить страшные головные боли, от которых не было спасения. А до врача, как всегда идти было лень. Так продолжалось дней пять. И вот в солнечный довольно тёплый сентябрьский день мне стало совершенно плохо. Я кое-как встал с кровати и, не успев сделать и пары шагов, у меня потемнело в глазах, я упал. Меня, начало, страшно рвать и я потерял сознания.
Через сколько дней я очнулся, не помню. Я лежал в реанимации, весь утыкан трубками.
Начались долгие и тяжёлые дни реабилитации. Я практически не чувствовал левой руки, а нога плохо слушалась.
Как только меня перевели в палату, я был счастлив, так как меня страшно замучило одиночество. До болезни мне и в голову не могло прийти, что вокруг меня столько любящих людей.
Люська! Люсьен! Мой лисёнок! Видели бы вы её в эти дни. Она не покидала меня не на минуту. Разреши ей врачи ночевать возле меня хоть на полу, она бы с радостью на это согласилась, только бы находится рядом со мной.
Шло время. Я медленно, но шёл на поправку. Нога ещё чуть-чуть волочилась, левая рука отказывалась держать, что-то тяжелее ложки, но и она временами казалось непосильной ношей. Левый край губ слегка обвис. Но во всём остальном я себя чувствовал отлично.
И вот настал тот самый день. День моей выписки.
Опираясь на палку, я добрался до кабинета лечащего врача. Расположившись в мягком кресле, из кожи заменителя я слушал: что теперь мне нельзя. И чёрт меня дёрнул спросить: «А жить то мне можно»!
На что врач посмотрел на меня серьёзными, но одновременно добрыми глазами и сказал: «Молодой человек, Вам надо жить. Обязательно надо жить»
Это были последние слова, которые я слышал от этого человека и вообще от людей.
Я встал с кресла, пожал этому большёму, в прямом и переносном смысле, человеку руку. Сделал два шага и упал.
Я умер!
И единственное, что меня теперь печалит: я никогда не узнаю, так для чего же мне всё-таки надо было жить.
2 января 2005г. – 10 ноября 2007 г.