Эта книга издана и продается здесь:
Предисловие.
Эта тема была мной заброшена на годы. А теперь что-то словно толкает меня. И я задаю себе вопрос:» разве все было зря»?
В семнадцать лет, теплым августовским утром 1998 года я почувствовала какой-то дискомфорт на шее, под ухом и нащупала там что-то новое. Это была опухоль. Злокачественная.
Глава 1
Холстомер. ( Вспомнить все)
«…Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня
не встал. Еще с вечера ему было не по себе, не то
знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь
сон чудилось – то вроде совсем заболел, то отходил
маленько. Все не хотелось, чтобы утро…»
Александр Солженицын
«Один день Ивана Денисовича».
Жестяной будильник загрохотал из оцинкованного ведра. В последнее время разбудить себя на работу можно было только таким способом. Еще дикое усилие – слезть с кровати. Адски болит голова, болит шея, шатаясь, иду в ванную. Хорошо, что не повесила зеркало. Ну его, правдивое стекло.
Как хочется снова шлепнуться на диван и не просыпаться, НЕ ПРОСЫПАТЬСЯ!!! Но надо идти. Есть ничего не хочется, мутит.
Мерзкая зимняя луна делит небо с мерзким зимним солнцем. Декабрь, декабря, или вообще «тридцать второе мартобря», как написала Марина Палей, которой я зачитывалась в юности. Она цитировала «Записки сумасшедшего», хотя я не уверена. В общем, была вечная ночь.
Зябко. Надо доплестись до метро. Найти в кармане проездной, так его и растак! Нет проездного! Как хочется спать! Голова не варит. Что там в кармане? Что за барахло? Закрома Плюшкина. ( Бумажки веером летят на пол, прислоняюсь к стенке и пытаюсь одновременно взять себя в руки и не уснуть стоя).
Вот он, билетик, прохожу, стоя дремлю в вагоне, и вяло думаю:»а что если освободить вагон, освободить его напрочь, а на сиденьях разложить простыни, постельные принадлежности и как захрапеть, ну…хотя бы до конечной».
Выхожу на своей станции. Ватными ногами перебираю, как Холстомер, да что там Холстомер? Никакая я не старая лошадь, мне ведь только девятнадцать.
Но что это? У меня что-то с головой? Куда выходят все эти люди? Почему у меня нет выхода? Я нарезаю круги по подземелью и вот-вот опоздаю на работу. Но у них есть выход, через который они попадают на улицу и топают в свои офисы. Почему же я не вижу выхода?!
Прибывают поезда, люди заполняют станцию, потом поезд исчезает в тоннеле, исчезают шаги пассажиров, они куда-то выходят. Я уже три поезда пропустила, а выход - не нашла. Надо включить мозги. Проклятая слабость! Для них выход есть, а для меня – нет. А ведь еще целый день работать. Работать…Работать…Рабо…Тать. Общество состоит из рабов и татей
За несколько месяцев до этого, когда опухоль на моей шее злобным карликом в меня вцепилась, я поняла, что она пьет мою жизнь. Тогда впервые мелькнула мысль:» это рак». Но я тут же одернула себя:»какой еще рак в 18 лет»?!
Карлик сидел на мне тогда уже года полтора. Скоро я научусь «бить по рукам» свирепое существо». У Карлика-опухоли появилась новая манера – лезть на лицо. Он хотел выбраться из заушной впадины, ему уже становилось тесно там.
Я все время мазала его въетнамским бальзамом, по привычке, вначале думая, что простудила на шее железку. И уже поняв, что это – не простуда, я не могла отказаться от вьетнамской мази, после нее – такой приятный холодок. Только на работе постоянно спрашивали:»от кого так разит аптекой»?
Мазаться мазью приходилось несколько раз в день, но щупальца утихомиривались и на долгие часы переставали копаться в моем лице.
Идти к врачу мне не хотелось, да и сил не было. Я все думала что простуда, на втором году опухоли я даже поставила на нее горчичник. Вот дура-то. Ощущения были…Короче, мерзавец, уже полтора года живший на моей шее, начал меня трясти за голову. Мозг поплыл. Снимать меня с люстры было некому, пришлось самой спускаться.
Это было в квартире моей матери, там вообще ничего хорошего быть не могло. Вот не могло быть и все.
Заканчивался 1999- год, двухтысячный я встречала с Альбертом, был такой персонаж, а 2001 – одна. Хотя почему одна? Нас было двое – я и опухоль. Но я и хотела же этого. Другой вопрос, что в 19 лет встречать 21-й век в компании раковой опухоли и сломанного магнитофона-радио – откровенный сюр. Но зато никто не устроит скандал и не плюнет в лицо. Я – дома. Мой дом - моя крепость!
«Вспомнить все»
Я сидела без работы ( работать, работать, рабо…), а моя мать каждый день звонила к нам домой ( жила я тогда у бабушки с дедушкой) и спрашивала, чем я занимаюсь? Узнав в очередной раз за полтора месяца, что я пока не нашла работу, она взвилась и заорала в телефон:» да пусть идет хоть на панель, лишь бы деньги в дом приносила»!
Вот этого я всегда боялась, я боялась, что не ошиблась, что она объявит свои намерения и попрет танком. Я боялась ( есть такая книга Е.Замятина «Я боюсь», ее обложка цвета брусники, это были не буквы на брусничного цвета фоне, а красный крик:»я боюсь»!. Вот и я боялась ярким красным ужасом.)
Моим идеалом было абсолютное одиночество и полная независимость. В тринадцать лет я ездила по московским вещевым рынкам и записывала в тетрадочку цены. Схема спекуляции на разнице в цене была старой как мир.
Мне нужны были деньги, чтобы убежать из дому, чтобы мои родственнички меня больше никогда не нашли. В те времена четырнадцатилетним паспортов не давали, так что бежать пришлось бы без документов, я решила, что на вопросы типа ( а где твоя мама, детка» я буду отвечать купюрами. Будучи довольно начитанной, я знала, что деньги способны заставить замолчать.)
В четырнадцать лет я пристроилась к соседке работать, она пекла беляши, а я продавала за 20 рублей в день. Только она всегда платила мне 10 рублей и извинялась:»Анечка-деточка, ну завтра обязательно дам 20, правда-правда». На другой день повторялось то же самое. Накопив стартовый капитал, я бросила вероломную соседку, прикупила партию какой-то шмоточной мелочи, не то водолазки, не то носочки, уже и не помню, и стояла на рынке.
Там я красиво простыла, схватила боронхит и на две недели вышла из строя, за это время моя товарная партия «повисла». Осознав, что торговле моей «кирдык», что на дворе уже ноябрь, а на ногах у меня худые кроссовки и мужская осенняя куртка, а моим товаром завалены все ларьки, я впала в депрессию. Лежала лицом к стене и ничего не ела. Это было страшно – осознать, что тебе не уйти из дому!
Через три недели я начала ходить по квартире, потом стала выходить, и пошла искать работу. В попытках и поисках прошла зима, мне исполнилось 15 лет…Мать молчала, не вникая в мои дела.
А когда мне стукнуло 18, она заговорила про панель. Чего ж она боялась раньше? А вот я боялась. И все время пыталась найти пути к отступлению.
Образно говоря, я ковыряла тюремную стену, и почти всегда мне удавалось пробить ход …в соседнюю камеру.
Я плетусь на работу, вспоминая юность. С не полных 16 я работала, рынок был забыт, мысль о бизнесе, спекулятивных схемах торговли и прочих романтичных бреднях счастливых 90-х причиняли боль как разбитая мечта.
90-годы…Ужасные и прекрасные, время надежд и бездомья, когда одна за другой не сбывались мечты, но были силы на все это.
Я пришла, приползла к финишу. Я добилась отдельного жилья. И дама в паспортном столе смотрела на меня с завистью, даже сказала:» надо же, 19 лет, а уже своя квартира». Знала бы ты…
Едва переставляя ноги, подхожу, умудряюсь не опоздать на работу. Завтра – то же самое. Снова неуверенным шатким призраком на бледных ножках (« о, закрой свои бледные ноги» ) поплетусь через мокрую декабрьскую ( мартобрятскую) ночь на «любимую» работу – занимать чужое место. Через силу передвигаясь, в параллельном каком-то мире, к вечеру устану снова так, что буду в полуобмороке.
Опухоль клюет меня в шею, словно живое существо:»забудь, усни, все – суета, маета, усни»…»Не спи»! - орет начальник и продолжает» - «Это невозможно, до чего сонная тетеря, только в нашей богадельне держат таких, как ты, давно пора уволить, ты только из милости еще зарплату получаешь»!
Впрочем, мои начальники были правы. Толку от меня не было. Мало того, я шаркала ногами, что бесило всех окружающих.
Начальница орала на меня поминутно. А когда не орала, поддевала так:» ну ты совсем без огонька, тебя никто замуж не возьмет».
Я молчу, препираться незачем, не в моей ситуации гонор
свой поляцкий выказывать, затаиваю обиду, перевожу дух, экономлю силы.
Уволит-не уволит, а по дороге домой тоже надо не упасть.
Я читала, что чем сильнее желание, тем сильнее и противодействие обстоятельств. Как ни странно, замуж я все-таки вышла. И уже, лежа на больничной койке в Онкоцентре, радовалась, что если умру, моя квартира не достанется моей матери.
Глава 2 «Палестинское танго»
«…Еще томит, еще пьянит весна,
А жить уже осталось так немного,
И на висках белеет седина…»
А.Вертинский «Палестинское танго»
…..Тогда, в 20 лет, лежа на больничной койке, я впервые решила взяться за мемуары. ( Я становлюсь знатной мемуаристкой). Именно так я мысленно это называла – «Мемуары». В ход пошла толстая «общая» тетрадь, компьютера у меня тогда не было, да и сейчас бы не рискнула брать ноутбук в больницу – были случаи воровства у пациентов, пока те в перевязочной или на лучевой.
Сейчас я пишу, видимо, вторую серию мемуаров. Мемуар Онкологический, через восемь лет, прошло уже восемь лет после операции. Итак, в онкологической больнице был Мемуар о детстве. Назывался он «Палестинское танго». Дело в том, что я очень люблю песни Александра Вертинского, и эта, «Палестинское танго» - одна из моих любимых.
Я и услышала ее впервые там, в онкологическом центре. Еще была жива моя бабушка, она дала мне в больницу деньги, и я так вдруг захотела услышать в своей больничной палате Вертинского, что вышла, поменяла пять долларов в каком-то обменнике и купила себе запись.
«…И люди там застенчивы и мудры,
И небо там как синее стекло.
И мне, уставшему от лжи и пудры,
Мне было с ними тихо и светло…».
И правда. Эти строки идеально подходили. Никто больше не называл меня лентяйкой, разиней, плохим работником, дурочкой, и далее по списку.
Я так устала быть «должна», «обязана» и «виновата».Наконец-то мне удалось «Достучаться до небес», кстати, очень мне нравится этот фильм, докричаться до людей – это много сложнее.
Оказалось, что меня можно жалеть, а не только подгонять и понукать. В онкологическом центре я прожила три месяца настоящего счастья.
Оказывается, я – не виновата, не знаю, в чем, да и не важно, просто – не виновата. Я не хуже других , просто мне немного не повезло. Я это поняла только в Онкоцентре.
Не нужно никуда спешить, никто не достанет. Мои бабушка и дедушка знали, конечно, где я, но не говорили моей матери. Она не знала моего настоящего адреса и телефона, а врачам было обо мне известно больше, чем ей, женщине, родившей меня совершенно неожиданно для себя.
Она, судя по всему, ожидала через девять месяцев увидеть кого-то другого, а это оказалась я.
Мне не хотелось омрачать свое больничное счастье ее физиономией и визгливым презрительным голосом. Но главное было не это. Она могла наговорить «сорок бочек арестантов» и узнать мой домашний адрес. А дома меня ждал муж. Моя мать его никогда не видела, я конспирировалась. Я боялась.
Моя больница – моя крепость...
Продолжение
http://www.proza.ru/2011/11/13/872 Здесь еще глава:
http://www.proza.ru/2011/06/22/938
Здесь еще :
http://www.proza.ru/2010/04/06/1474
Книга вышла