Хатори Ханзо и О-Рен. Последний разговор

О-Рен Ишии
                О.Б.

    - Дай мне руку, О-Рен.
    Нет… нет, пожалуйста… только не он, только не сейчас… О Будда всемогущий, сделай что-нибудь, пожалуйста, только не он…
    - Дай мне руку.
    Его пальцы красивые, длинные, сильные. Такие тёплые, такие живые… Мне кажется, они наэлектризованы, и в каждую клеточку моих пальцев переходит его сила.
    - Ты можешь. Ты должна это сделать.
    - Объясни мне, почему… почему?
    Он не гладит, просто сжимает мои пальцы. Я ведь понимаю всё сама. Но никто, никто не знает, кто он для меня. Я не могу его потерять. Это невозможно объяснить.
    Для каждого он находил нужные слова, с кем бы ни говорил. Но для тех, кто его действительно понимал, беседовать с ним было истинным наслаждением. Сначала он к этому готовил. Давал нужную информацию. Проверял. Потом на уровне интуиции мы находили нужную волну. И когда знаний и чувств было достаточно, мы начинали поединок.
    Что он мог делать словом… Всё. Он не прикасался, но то, как он говорил… Будто гладил, исследовал, и, наконец, заводил… Доводил до полного экстаза. Просто одним лишь словом. Всё чувствовал, как реагирует соперник. Наблюдал, уводил всё выше, выше… Потом – рраз! – и остужал. Как холодной водой. Отходил назад. Мог ударить больно. Хатори Ханзо мог всё. Он был истинным мастером.
    Особенно здорово получалось, когда оба соперника понимали друг друга, знали, о чём речь. Достаточно одного намёка – и так выстраивалась целая цепь. И за разговором оба получали столько эмоций, возникших от этого понимания… Он чувствовал, куда направлять нить диалога. Он, не глядя в глаза, чувствовал твой взгляд, слышал твоё дыхание.
    Никто, никто так не мог… Ни один мужчина не мог быть желаннее. Если он умел творить такое простыми словами, на что же тогда были способны его пальцы, вот эти сильные, длинные, которые выковали столько мечей, которые сейчас сжимают мою ладонь…
    Та девчонка, что ушла от него, хотела большего. В какой-то момент ей надоела его игра. Ей стало мало этих слов, в которых было всё, весь мир… Он показывал ей путь, свой, истинный, и в этом пути она испытала всё, что возможно испытать. Но однажды она сказала – хватит. Мне не нужны слова. Мне не нужно искать истину. Мне нужен ты. Мне нужна не душа – только тело.
    Но для такого, как он, это означало – конец игры. Которая была частью ритуала. Она сама всё испортила. И шансов он больше не давал никому. Только слова. Только игра. Которая сама по себе была наслаждением… иногда с примесью горечи.
    Нет, он не может уйти… Великий Будда этого не допустит. Я попробую что-нибудь сделать.

    Он медленно вынимает из ножен свой самый острый меч. Как мучительно наблюдать… Что мне сделать, что я ещё могу придумать, как мне его остановить?
    - Послушай… ты мог бы ещё продолжать эту игру. Ведь ты сам говорил, что нашёл достойного тебя соперника.
    - Да, говорил. Я не искал – он нашёлся сам. В нужный момент. Разве бывает иначе? Случайностей нет. Этот человек очень достойный. Он силён, искусен. Мы знали, о чём говорим. Я гляделся в него, как в зеркало. Мы многому учили друг друга, могли повернуть беседу то так, то этак… Я получал истинное удовольствие. Но мы оба действовали в рамках правил. И не только правил игры, но и моральных. Наконец, этот человек счёл возможным перейти грань.
    - Ты его спровоцировал сам. Он не успел поменять маску.
    - Да, но искусство боя заключается именно в том, чтобы суметь продолжать его в тех границах и тем оружием, что у тебя есть. А если в руках меч, а ты в подходящий момент не гнушаешься тем, что бьёшь ниже пояса, или достаёшь пистолет и стреляешь в упор… Не в самого соперника, а в одного из тех, кто за тобой наблюдает, чтобы ты отвлёкся… Это не просто не по правилам. Тут уже вопрос чести – сделаешь ты это или нет. Мне очень жаль, но о чести здесь не представляется возможным говорить.
    - При чём тут…
    - Этот человек перешёл грань. Он забыл о чести. Я же помнил об этом всегда, куда бы нас ни завёл диалог. Пытался в любой ситуации сохранять лицо. Я уважал его и понимал, а теперь я, досадуя на соперника, и сам лицо утратил, понимаешь? Это значит, что никакого красивого боя не было. Был лишь обмен ударами, не ведущий ни к какой цели.
А я думал, мы оба знаем, куда идём…
    Постепенно, постепенно блестящий, самый острый, самый лучший его меч освобождается из ножен. Мне нечего сказать. Я молчу. Я всегда с благоговением наблюдала за его боями, никуда не ввязываясь. Мне было интересно всё, что он делает, потому что он делал это с блеском. По-своему.
    Пожалуйста… Будда всемогущий, не дай ему решиться на это. Разве он не понимает, что будет со мной без него?
   
    Простые белые одежды, безо всяких гербов и регалий. Белые циновки. Всё решено.
    Я буду рядом с ним. Так положено. В нужный момент я должна снести ему голову, чтобы избавить от страданий. Так делают или самые близкие, или лучшие ученики, искусные воины.
    Но самой лучшей рядом нет. Уже давно. Зато есть я.
    Смотрю на него – прямо в глаза, хотя раньше не решалась. Его глаза смеются.
    Ты должна, О-Рен. Собери в кулак всю свою волю… Он не зря научил тебя всему, что знал сам. Ты сама всё понимаешь. С этого дня у тебя не останется принципов. Ты не будешь знать жалости.
    Ты будешь злобной и язвительной, как сам дьявол. Ты будешь то тихой, то страстной. Увидев раз, к тебе будут возвращаться вновь и вновь. Единожды встретившись с тобой взглядом, его будут ловить снова и снова. От О-Рен ещё никто просто так не уходил. Она ранит в самое сердце…
    Он смотрит на меня и улыбается.
    - Я знал, что ты меня не разочаруешь, О-Рен. Ты ведь не думала, что всё будет так просто? Да и он сам, уверяю тебя, так не считал. Зачем тянуть?
    Мои пальцы окаменели. Ни о чём, ни о чём не думать… я не знаю жалости. Моя рука тверда. Мне придётся внимательно следить за его движениями. Но пока… глаза в глаза. Неисправим – прищуривается, слегка улыбается. Так, что на миг я теряю концентрацию.
    На миг… лицо окаменело. Рраз – одним движением меча, слева направо. Ни единого стона. Теперь я заношу свой меч – стоит ему лишь чуть наклониться вперёд, и…
    Всё.

    С этого дня во мне больше не осталось жалости.