Вообще-то Олег не любил жаловаться, и всегда все держал в себе.
Все равно остальным на тебя забить.
Боль не только делает тебя сильнее, но и дает им подпитку.
Они – стая акул, учуявшая запах твоей крови.
Так что, лучше всего, просто натянуть счастливое выражение лица, и говорить всем и везде, что у тебя, как обычно – все отлично, в шоколаде и охуенно. Если постараешься – они вряд ли что-то заподозрят и, убедившись, что с тебя нечего поиметь, потому что у тебя все в порядке и по полочкам, они забудут о тебе, чтобы переключиться на того, кто рядом.
Главное правило гласит: они чувствуют неудачников, поэтому просто не будь им.
И будет тебе счастье.
Помни, что надеяться можно только на себя. Откроешься кому-то еще – станешь уязвимым и слабым. Помочь все равно никто не поможет, а вот ударить потом в спину, воспользовавшись ситуацией, или просто поиздеваться и рассказать всем, какой ты на самом деле мудак, чтобы подорвать твою и так не блестящую репутацию (а кто у нас без тараканов?) – всегда запросто.
«Кругом враги, поэтому нужно играть на опережение, и пускай все остальные сосут», - думал Олег.
Увы, из нынешних людей вряд ли получилось бы сделать гвозди. Только вот, если заниматься самобичеванием, стоит признать, что сильных людей не может быть по определению. Слабости, а вместе с ними и пороки есть у всех, так что все, что ты можешь – это имитировать собственную силу.
Для этого нужно следовать простым правилам, главное – не говорить о проблемах, во всяком случае – не касаться собственных неприятностях, и почаще переводить стрелки.
А если уж не сдержался, и прокололся, тогда бей наверняка, вырывая проростки сомнений с корнем, души жалость к себе в зародыше.
Великий принцип, гласящий, что если нет человека – нет и проблем, лишний раз демонстрирует тотальную уязвимость и слабость, прописанную у всех без исключения на генетическом уровне.
Невозможно изменить себя и сделать неэмоциональным, холодным и твердым, словно сталь клинка, но можно при этом, уподобившись богоподобным вождям, стоять особняком от всех. Стать неприступной цитаделью, оставив всю свою внутреннюю сущность, все свои чувства и инстинкты за ее стенами, выставляя напоказ врагам лишь хмурый неподвижный камень, пугая и заставляя уважать себя за это.
Только вот внутри ты все равно будешь слабым, и от этого никуда не деться.
Потому что сила – это добро, сила – это любовь.
Давно ли ты дарил добро, а не продавал его?
Давно ли любил – искренне и честно, не требуя взамен ничего, даже не пытаясь быть любимым?
К счастью, большинство людей – намного слабее, чем ты сам. Просто они этого не понимают, и потому счастливы в своем неведении.
В отличие от тебя, многие – подавляющее большинство тех, с кем ты дерешься за место под солнцем, живут полноценной жизнью почти добропорядочных граждан, получая удовольствие в маленьких меркантильных радостях – алкоголе, сексе и телевизоре – трех китах, на которых держится наш мир, в то время как ты замыкаешься в себе, отгораживаешься от остальных, даже, казалось бы, самых близких тебе людей, и занимаешься самобичеванием, копаясь в самых мрачных уголках своей никчемной души.
Если говорить совсем откровенно: ты только и живешь благодаря этой шизофренической вере в себя, стараясь быть максимально сильным, чтобы самоуверенность – аж перла. Не забывай, что лучше всего – самоутверждаться за счет других, тех, кому по тем или иным причинам повезло больше, чем тебе (не может быть и речи о том, что они – просто лучше, чем ты, глупости!).
Да, это противоречит твоим принципам, но зато – это действенный выход из любой ситуации. Тем более что ты можешь всегда успокоить себя тем, что с волками жить – по-волчьи выть.
Проблема только в том, что ты не веришь, что сможешь победить. Победить по-настоящему, и перевернуть все с головы обратно на ноги, так, как ты себе это представлял тысячи и тысячи раз, плавая по волнам своего одиночества. Потому что все, о чем ты на самом деле мечтаешь – равенство и братство, любовь и уважение, дружба и взаимное уважение – все это утопия.
И, как убеждался Олег в последнее время все чаще и чаще, главной движущей силой нынешнего мира безразличия были отнюдь не знания или стремления к самосовершенствованию, нет, на первое место выходила человеческая глупость, органически вписывающаяся во вселенную хаоса стремящегося из бесконечности через саморазрушение в полное ничто.
Пока тьма не поглотит нас.
Да будет так.
И никакого, ****ь, света в конце тоннеля.
Беспределом было проще управлять.
Быть глупым, а, значит – беспринципным и оттого безопасным, было сегодня выгодно. Система потребления отторгала чуждый ей интеллект, характер, безжалостно гасила каждую божественную искру, способную, как считали там – наверху, разжечь опасное пламя, способное сожрать все, чтобы на выжженной почве проросла новая жизнь.
Любая система сама по себе деспотична, она не склонна к состраданию. Цель любой системы – самосохранение. Любыми способами и любой ценой. Как ни парадоксально, но чем меньше милосердия в системе, тем она сильнее. Перекрывая кислород на всех уровнях, не впуская в себя никакой неподконтрольный и чуждый – внесистемный – интеллект, она, тем самым, обеспечивает собственную безопасность, продлевая существование.
Человек сегодня был ценен не как интеллект, генератор знаний. Человек сегодня был биомассой.
Поэтому, пока что, у таких деловых ребят, как Олег, был один выход: работать вне системы, стараясь, чтобы их интересы не пересекались, потому что, как известно, если ты начинаешь бороться с бездной, она обязательно тебя поглотит.
Олег знал, что скоро придет время больших корпораций. Правда, когда наступит это скоро, он точно не знал, но то, что еще при его жизни – это было очень вероятно.
Сейчас, конечно, его не трогали. Он занимался своим маленьким бизнесом, и все было спокойно. Тем более, помог кризис: его доходы, конечно, упали, но и большие корпорации, наступающие по всем фронтам, на время снизили обороты, и перестали завоевывать маргинальные рынки.
Однако нынешнему невмешательству вряд ли светило длиться слишком долго, и Олег предчувствовал, что самое страшное случится еще при его жизни. И вот тогда у него будет всего два выхода: погибнуть в смелом, но бесперспективном бою с глобализацией, или же свалить на заслуженную пенсию в одну из африканских или азиатских стран третьего мира, где очень любят белых людей с американскими деньгами.
Несмотря на то, что с первых дней своего пребывания в столице, вырвавшись из порочного круга жуткой провинциальной действительности, Олег занял позицию принуждения к миру с собой всех, кто попадал в сферу его жизнедеятельности, практически никогда не идя на компромиссы во вред себе, и позволяя маленькие поражения в отдельных сражениях лишь по тактической необходимости в свете будущей победы в войне, внутри он отнюдь не чувствовал себя королем мира.
Навязывать другим свою волю и заставлять играть по своим правилам можно лишь тех, кто так или иначе от тебя зависит, или думает, что зависит от тебя, однако когда человек осознает, что может спокойно обходится в этой жизни без тебя - иллюзия твоего могущества развеивается, словно сон, и ты снова оказываешься один, чертовски одинокий, никому не нужный, жалкий и подавленный…
Если у тебя еще есть силы, остается только одно: подниматься, и начинать все сначала - возводить новые стены, строить очередные декорации и искать тех, кто согласится довериться тебе, чтобы начать все сначала.
Сегодня у Олега была другая борьба. Глупость, лень, безразличие – все это становилось для него священной войной за свое место под солнцем, да и за собственные принципы тоже. Все это ежедневное мешало ему, снижая эффективность жизнедеятельности, отчего действовало Олегу на нервы.
Какой-то урод постоянно ссал в лифте, местные босяки, орущие по ночам под окнами с гитарами наперевес, вырвали с мясом зеркало заднего вида у его тачки. Даже в крупном гипермаркете через пару кварталов по лицензии продавали паленую водку. Поставщики, суки, опаздывали с товаром, а клиенты максимально тянули по безналу.
Тотальный хаос на всех уровнях, казалось, должен был уничтожить все вокруг, этот мир просто обязан был сожрать себя сам. Но, каким-то чудом, вот уже много веков и эпох он продолжал как-то крутиться, а вещи в нем балансировали между собой, сгорая, но потом вновь возрождаясь из пепла и тьмы времен.
Олег мог мириться и бороться со всем. Почти со всем. Потому что почти все можно было купить. Только вот были некие фундаментальные вещи, имитировать которые со временем становилось все сложнее, например – любовь и отношения, не дающие ему захлебнуться и утонуть в одиночестве, становящемся, иногда – не комфортным убежищем прирожденного эгоиста, и а жутким засасывающим болотом.
Всю свою сознательную жизнь он держал рядом с собой женщину. Олег предпочитал длительные отношения, что, впрочем, не мешало ему регулярно ходить налево. Дело было в другом: ему нужно было, чтобы приходя домой с работы, его ждала не пустая квартира, и даже не преданный пес (тем более, что собак он терпеть не мог), а девушка. Чтобы она могла приготовить ему ужин, поговорить, наконец – подать завтрак в постель, обнять и все такое.
Он ненавидел спать один – это было его главной слабостью.
С Аленой они были достаточно давно, чтобы он смог основательно к ней привязаться, но так и не суметь полюбить. Правда, проблемы в этом Олег не видел – она всегда была рядом, и им было, преимущественно, хорошо.
Только вот с каждым днем в Олеге росла тревога, и он все яснее понимал, что, если Алена уйдет, ему будет куда проще найти пускай и более успешную, но зато не такую молодую и сексуальную девушку. И чем судорожнее Олег за нее хватался, тем больше отдалялась от него Алена.
Ребят с деньгами становилось все больше, и все дерьмо заключалось в том, что они были моложе его со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Конечно, можно было бы решить все проблемы, и просто жениться на ней, но у него, в самый ответственный момент, когда он уже был практически готов ответить согласием на ее многочисленные намеки, срабатывал внутренний тормоз, и Олег снова закрывался, отгораживался, и отталкивал ее, зная, что если переступит эту черту – игра закончится. Во всяком случае, ее нынешний уровень, и еще вопрос – захочет ли он играть по новым правилам.