Мне снится старый фургон комедиантов, бродячие паяцы в ветхих одеждах, их шляпы с драными полями, еле ворочающиеся спицы колес, грубо сколоченная сцена со странными нелепыми декорациями, словно появившимися от времени - когда процессия двигалась сквозь лесные чащи, насобирались кусочки коры, шишки, ковер из хвои; когда на пути встречались города, цеплялись за борта этого корабля дураков нежные атласные ленты, листовки, похожие на последние новости о снесенной голове короля, шерсть чесавшихся о грубую древесину собак, долго бежали вслед призрачные голоса брошенных детей; в деревнях обживались дешевой глиняной посудой, куриными перьями и козьими шкурами для чучел и костюмов. Идут они по миру, сквозь время и пространство, никто их не встречает, на их спектакли не ходят, а, попав случайно, тут же разворачиваются и исчезают, ибо их представление – само разоблачение игры.
На заднике фургона, свесив ноги в дорожную пыль, покачивается немолодой мужчина, обросший черной неухоженной бородкой. Он пытается примостить на колене листок бумаги и старательно выводит буквы грифелем. Он недавно научился писать. Он – это я, мое другое тело, другая жизнь, но я в нем и вне него одновременно. Я вожу его рукой, он так неумел, его пальцы как две непослушные палки, но мы должны дописать начатое, отдать миру дань за возможность так пронзительно чувствовать его ненастоящность, ощущать подклад мира под грубым верхним сукном, обманывающим глаз…
Я – актер вечного театра.
Мой сюжет не приемлет завтра,
Я умру – такова расплата.
Жизнь моя – нагота портрета –
Я застыл, но дышу при этом.
Мой предел между тьмой и светом.
Смерти нет!
Что-то будет за всем этим, но
Смерти нет.
Мне сказали об этом давно.
Смерти нет…
Я не стал проверять,
Не пытался понять,
Я поверил, ведь верить легко.
Мой двойник – не святой, не грешник.
Мы, увы, не встречались прежде,
Он живет за меня прилежно.
Много раз я рождался снова,
Но готов разорвать оковы.
Смерть – лишь очередная проба.
Мои глаза открываются, ночные тени мечутся по потолку, размазывая лунный свет неровными слоями. Кажется, будто мое тело мерно раскачивается в ритме езды. Часть меня все еще там, на далекой забытой дороге, и может быть навсегда останется фрагментом сознания задумчивого незнакомца.