Листва сорвалась, как стайка воробьёв, и полетела прямо в лицо мальчику. Восторг подпрыгнул в горле вверх к гортани, и, оттолкнувшись от стенок, покатился вниз – в солнечное сплетение, щекотно и сладко.
Голова запрокинулась, как будто убегая от пляшущей в полете листвы, а ноги в коричневых сандаликах, потрескавшихся на носках, казалось, на мгновение коснулись подошвами вынырнувшего из-под кроны и расплескавшегося неба. Синего-синего, как резиновый мячик, вернее, как половинка резинового мячика, та, что отделялась белой полоской от красной половинки. Затем небо словно поднырнуло под крону дерева, как большая, диковинная, скользкая рыба, а ноги, потеряв небесную опору, стали невесомыми и помчались к земле. Голова же наоборот как будто полетела к небу, оставив листву порхать в солнечных брызгах внизу.
На секунду слева взметнулись и проскользнули, как пробежавшие тени – бледно-зеленый в крупный белый горох ситец сарафана, рукав-колокольчик белой шёлковой блузки, теплая полноватая рука с переливающейся, струящейся голубой жилкой и подпрыгивающей в такт движений маленькой красноватой родинкой на сгибе локтя.
Рука, окаймленная рукавом-бабочкой с темным серповидным пятном от пота под мышкой.
Звонкий, протяжный скрип железной перекладины о железную петлю пел и таял в воздухе:
Иии…вверх….иии…..вниз…иии…вверх…иии
И…осознание. Сон. Это только сон.
Стекло сна треснуло тоненько и звонко и полетело во все стороны искрящимися на солнце осколками звуков: «Андрюша! Андрю-шааа!»
Внезапно налетевший ветер сорвал качели и изо всей силы подбросил их вверх, навстречу черной туче, в мгновение расползшейся по небу, как огромное чернильное пятно, всё и вся поглотившей черной беззубой пастью.
Крик отчаяния рванулся, но жесткий мяч страха застрял в горле. Боль ударила под дых кулаком, крик заметался, заметался, и с отчаянной силой вытолкнув мяч, вырвался наружу. Мяч-страх покатился, расширяясь и заполняя собой всё пространство комнаты, и разлетаясь в клочья.
В клочья, повисшие над кроватью.
Клочья, шевелящие холодными щупальцами темноты.
В холодном от кондиционера воздухе.
Над холодным потом на лбу.
В ледяной тишине ночной комнаты.
Беззвучный ход стрелок.
Справа налево.
Один, лишь один звук.
Мерный звук покачивания маятника часов.
Маятника времени.
Холодной металлической негнущейся руки, раскачивающей качели жизни и смерти.
Иии…вверх….иии…вниз…иии…. вверх….ииии.
Вниз.
И влажный горячий шепот, беззвучный и соленый, спрятавшийся под прикрытыми веками глаз и тонкой солёной дорожкой щекотно пробежавший по щеке, по проступившей за ночь щетине:
«Ма-ма, ма-ма, мааааа-маааааа…..»
Вниз. Вверх. Вверх. Вниз……
Земля-небо.
Небо-земля…
Мама….