Сто процентов
Я трогаю ее за руку, дотрагиваюсь до ее лица, до лона, до кофты.
-Рони, пожалуйста, ради меня, сними ее.
Но она не готова. Я уступаю и мы в который раз делаем это, трогаем друг друга, обнажённые, но не совсем. На ярлыке кофты бирка -100 процентный хлопок. Он должен быть приятным, но он чешется. Нет ничего стопроцентного- говорит она.
-Все лишь на 99.9 процента. Не сглазить бы тфу-тфу-тфу. Немедленно постучи трижды по дереву.
Я ненавижу ее этот хлопок. Он всегда щекочет мне лицо. Он мешает мне ощутить тепло ее тела, понять вспотела ли она и я опять говорю ей:
-Рони, пожалуйста. Я сейчас кончу, сними ее.
Но она не готова.
Это бред.Вот уже полгода как мы вместе, а я ни разу не видел ее голой. Все эти полгода мои друзья убеждают меня не связываться с ней .Мы живем вместе целых пол года, а они упрямо продолжают рассказывать мне как она пыталась кухонным ножом отрезать себе грудь из ненависти к собственному телу. И что она не единожды лежала в больнице. Они говорят о ней как о посторонней, сидя у нас дома и потягивая кофеек из наших чашек. Они убеждают меня не заморачиваться с ней. И это тогда, когда мы как сумасшедшие любим друг друга, я готов убить их за это, но помалкиваю. Максимум, прошу их замолчать и по-тихому их ненавижу. Ну что уж такого они могут мне о ней сообщить, чего я не знаю? Что такого они могут рассказать мне о ней, что заставит меня любить ее хоть капельку меньше?
Я пытаюсь объяснить ей. Сказать ей, что это не важно. Что то, что между нами происходит настолько сильно, что его ничто не способно разрушить. Тьфу-тьфу-тьфу и, по ее требованию, я трижды стучу по дереву. Я знаю то, что мне уже рассказывали, знаю, что расскажут вновь и вновь. И это не важно. Но и это не помогает. С ней вообще ничего не помогает. Она упрямая. Лишь однажды верхнюю пуговку расстегнула.
Получив результаты теста на беременность, она позвонила подруге узнать, что делать дальше. Подруга ее никогда раньше такими делами не занималась. Она не хочет делать аборт. Я это чувствую. И я не хочу, чтобы она аборт делала. Я ей так и сказал, стоя на одном колене в драматической позе
-О, свет моих очей! Осчастливь меня сегодня, осчастливь меня в этом месяце, осчастливь меня в этом десятилетии-говорю я, подражая, насколько могу, Зеэву Реваху (знаменитый израильский комик-прим.А.К). Она, смеясь говорит-нет. Затем она спрашивает, не из-за беременности ли это. Но она и сама знает, что это не так. Через пять минут она говорит, что согласна, но при одном условии: если родится сын, мы назовем его Йотам. Мы ударили по рукам. После чего я попытался встать с колен, но ноги у меня затекли.
-Рони, свет очей моих, душа моя. Мои бедные ноги не знают, как отблагодарить тебя за то, что ты осчастливила мой век.
Той же ночью, улегшись в кровать, мы стали целоваться и раздеваться. Осталась только кофта. И вот она, оттолкнув меня от себя, начинает расстёгивать пуговицу. Медленно. Как в стриптизе, прикрывая одной рукой лоно, а другой, расстёгивая пуговицу за пуговицей. Расстегнув все она смотрит на меня, заглядывая глубоко в мои глаза. Я тяжело дышу. Она позволяет кофте раскрыться. Я вижу. Впервые вижу то, что под кофтой. Ничто не способно разрушить то, что между нами, говорил я. Ничто? Боже, ну как же можно было быть таким идиотом?