О ДАНИЛЕ РУСИЧЕ, ЗАВЕТНОМ СЛОВЕ И СИЛЕ ЗАМОРСКОЙ
ПРОЛОГ
Эту сказку мне сердце поведало,
А ему – наших предков сказанья,
Где хранятся заветы все дедовы,
И основ всех извечное знанье.
Судьбы наши творятся по кругу,
Все, что есть, и что было, иль будет –
Будет тем, что дадим мы друг другу,
Будет вечным сплетением судеб.
Ах, как много историй творилось!
Самых разных и все же похожих,
Все, что было, опять повторилось,
Или небом дано нам? Быть может.
Сколько сказок быльем обернулось!
Сколько сказок еще сотворим?!
Только б Вера не отвернулась!
Только б Слово осталось живым!
Если будем пред будущим честными
И Любовь не утратим в сердцах,
Будет жизнь бесконечно чудесна –
Чудеса будут в яви и в снах!
Часть первая
1.
За далёкими летами, зимами с вёснами,
За степями, лугами и реками с плёсами,
Там, где ясное небо с землею целуется,
В царстве русском бояре изрядно волнуются.
Для волненья такого причина немалая:
Ожидаются гости на Русь небывалые –
Королевич заморский красавец Мордей
С разряжённой причудно супругой своей.
Чтоб гостей по-людски и радушно приветить.
Царь боярам по чести чету велел встретить:
Показать всё, что надо, в столичном кремле,
Да на русской блаженной, украсной земле.
Третий день во дворце челядь вся суетится:
Миновали вельможные гости границу,
И спешит русских градов и весей промеж
Королевский нарядный, богатый кортеж!
А кортеж тот заморский и вправду не прост:
Растянулся змеёю в пути на сто вёрст,
В нём трясутся и слуги, и знать, и купцы,
Да в сутанах атласных святые отцы.
Сто обозов везет королевич с собой,
Охраняет кортеж тот суровый конвой.
На Мордея попутный дивится народ:
Уж не все ль королевство на Русь он везёт?
Средь заморских лесов и лоскутных полей
Рос искусный в коварных затеях Мордей,
Там с подсказки Гордеи – любезной жены
Русь замыслил измором он взять, без войны.
План с женою детально они обсудили,
Да на Русь за победой своей покатили.
Вот в пути, предаваясь дорожной истоме,
Озирают супруги места незнакомые,
Храмов гордую стать, да златые шеломы,
В небеса голубые мольбою влекомые.
Видят тучные нивы, сосновые срубы –
Зависть сводит крючками их тонкие губы.
А у самой столицы, у Первопрестольной,
Уж встречает гостей перезвон колокольный,
Люди русские здравицы дружно кричат,
Шапки вверх от восторга повсюду летят.
Удивляются гости: весёлый народ!
Оттого почему-то их боязнь берёт.
Облегченно вздохнули они, наконец,
Как увидели близко нарядный дворец.
Царь со свитой встречает гостей у ворот
Да в палаты свои их, не медля, ведёт,
Там бояре давно уже, стольники ждут,
И к столам всех приезжих радушно ведут.
Загуляла на радостях тут же столица –
А чего? Был бы повод повеселиться!
2.
Час уже и другой пир весёлый гудит,
На гостей царь Кветан с умиленьем глядит,
А затем подзывает он верного дьяка:
«Не пора ль позабавить гостей нам, однако?»
Дьяк дворецкому знак потайной подаёт –
Тот впускает в палаты потешный народ:
Скоморохи влетают веселой гурьбой,
Гусляров и танцоров ведут за собой,
Сыплют, словно горох, хитроумные шутки,
Дарят щедро потешки и прибаутки,
В сарафанах расшитых девицы, как павы,
Отдаются с душой всею царской забаве –
То плывут хороводом, то сходятся в пары –
С удовольствием тешатся царь и бояре.
Вдруг заметили: в тягость гостям их веселье,
От того на бояр накатило смятенье.
А и то ж: не понять королевской чете
Пляски русские, шуточки русские те!
Чтоб досадный конфуз этот тут же исправить,
Царь боярам велит всё ж гостей позабавить.
Те спешат показать говорящую птицу,
Не сороку, не ласточку и не синицу,
А пичужку златую с ребячью ладошку,
С хохолком голубым голосистую крошку.
Птичка жемчуг, рассыпанный в клетке, клюёт,
Да заздравные речи всем звонко поёт.
Удивился диковинке этой Мордей,
С возмущением шепчет Гордее своей:
«Ну и странный же, всё-таки, этот народ!
Не по-нашему всё у них – наоборот:
Да на что же, скажи мне, всё это похоже?
Песни им жемчугов драгоценных дороже!»
Так и шепчутся, глядя на странную птицу,
И улыбкой кривя свои хмурые лица.
Царь Кветан, их улыбки узрев, был польщён,
Тут же чудо другое явить велит он.
Вносят дьяки, немедля, чудесный цветок:
А в горшке не земля – золотой там песок,
Огоньками трепещут над ним лепестки,
Бриллианты росой украшают листки.
Гости стихли, с вином изумленье глотая,
Но сразил не цветок их, а пыль золотая:
Видно русские важное что-то не знают,
Коль не злато – цветочек они почитают.
Ну, а царь наш доволен – не понял, видать,
Почему онемела заморская знать.
После пира гостям удивлять был черёд,
Королевич Кветану подарок даёт –
Горделиво при этом, поводит плечом,
А толмач поясняет царю, что по чём.
Смотрит царь на дарёную чудо-ракушку:
С виду – будто бы вовсе пустая игрушка,
Правда, с некой причудой она завитая,
По виткам её крошка налипла златая,
Очи радует чистым она перламутром…
А толмач говорит: «Се забава премудра,
Потому как внутри затаились у ней
Перлы трех чужеземных, далеких морей».
Царь гостинец заморский с почтеньем берёт,
К уху бережно чудо-ракушку несёт:
Слышит шёпот какой-то и тихое пенье –
Улеглось, улетело с души всё смятенье
И, не зная ещё о коварном подлоге,
Царь гостей отпускает на отдых с дороги.
3.
На пирах да в забавах время быстрое мчится,
Третий месяц Мордей обживает столицу,
Всё увидел, всё вызнал, всё взял на учёт,
Уж советы свои государю даёт
По указкам премудрой супруги Гордеи,
Чтоб исполнить свой каверзный план поскорее.
Наблюдая упорство пронырливой пары,
Стали, было, тревожиться в царстве бояре,
Да послов-мудрецов во дворец засылать –
Только царь ничего не желал замечать.
Позабыв государево дело своё,
В непонятное впал царь Кветан забытьё,
Он как будто во сне иль в мечтах потерялся:
Со своею ракушкою днями слонялся,
Ухом чутким припав к ней, и всею душою,
Чтобы слушать зазывы чужого прибоя
И манящую песню царевны морской:
«Приходи, мой любимый, скорее за мной!»
Царь забросил дела и заботы насущные
И сгустились над Русью тяжёлые тучи.
Оттого сын Кветана – царевич Борус
Стал тревожен и впал в неизбывную грусть.
Горечь дум и сыновье своё сожаленье
Посылал он в бессонную долгую ночь:
«Мой отец поражён, болен царь обольщеньем…
Да неужто ему невозможно помочь?»
Но не ведал Борус, сколь опасен и труден
Будет долг выполненья отцовской причуды:
Царь был вдов, и решил на мечте он жениться.
За наказом велел он Борусу явиться
И сказал: «Отыщи, привези мне Мурею,
Я умру, коль царевна не станет моею…»
Что ж, забота сыновья – отцу подчиняться –
Стал царевич в дорогу послушно сбираться.
4.
Вот Зима седовласой суровой старухой
В плате белом из легкого козьего пуха
Мягкой поступью по полю, весям идёт,
Да сугроб по сугробу охапкой кладёт.
На ней валенки белые, шуба опрятная,
В калите ее лютая стужа припрятана.
Рукавом лишь широким старуха взмахнёт –
Сразу снег над землею холодной пойдёт,
А скользнет ли ногой, да притопнет другой –
Станет снежный сугроб ледяною горой.
Ходит, бродит старуха по стынущим весям,
Погубить хочет вьюноша ясного Весеня.
Только чур! То не Весень понуро бредёт –
То царевич Борус свое горе везёт.
Целый месяц царевич трясется в пути,
Чтобы долг свой святой пред отцом соблюсти,
И неведомо сколько до южных морей
Проведёт он в седле еще тягостных дней.
Два коня у него – он их часто меняет,
А бывает пешком идёт, коль замерзает.
Когда нет по пути постоялых дворов,
Пряча думы и страхи навязчивых снов
Под собольею шубою царской своей,
Спит в снегу, меж горячих и верных коней.
Да и днём голова у Боруса клонИтся
От раздумий о батюшке и о столице…
Под царевичем конь его вдруг встрепенулся,
На дыбы приподнялся. Борус обернулся:
Ба! Там кто-то летит во всю прыть от погони!
За ним скачут нахрапом буланые кони,
На них всадники с пиками и булавами,
Беглеца погоняют лихими словами.
Тот примчался и спешился с путником рядом,
А царевич гонцов смерил царственным взглядом,
Успокоил коня, шлёпнув властной рукой,
И копьё своё поднял над головой –
Те заметили царские знаки на нём
И назад повернули. Остались вдвоём.
Друг на друга взглянули – по нраву пришлись.
«Кто ты есть, незнакомец? Смелей, назовись!»
– Я Таруса. Был князем, отныне изгой,
Меня предали братья и мой воевода.
Не возьмешь ли меня ты, царевич, с собой?
Вот и спутник нашелся Борусу в походе!
5.
Ну а что же в оставшейся сзади столице
В дни скитаний Боруса с другими творится?
Там недолго скучала чужачка Гордея,
Размышляя о том, как бы склоку содеять.
Стала в бархат и шёлк королевна рядиться
И смущать украшеньями женщин столицы,
Да додумалась злыдня еще до того,
Чтоб дарами посеять меж ними раздоры:
Кому серьги да кольца, кому ничего –
Начались тут обиды и зависть, и ссоры.
Ну, а там и мужей эти склоки задели –
Удались таки козни коварной Гордее!
Расползлись и заморские чудо-купцы
Во все стороны царства, в глухие концы,
Да показывать стали мещанам товары,
Про заморскую жизнь разводить тары-бары.
То ли правду расскажут, то ль солгут с хитрецой,
С серебром, да со златом подразнят мошной –
Так и вводят народ простодушный в смущенье.
И нашло от их баек на Русь помраченье:
Все в купцы подались, все торгуют, снуют,
Побросали работу другую свою.
Знать посадская златом, достатком кичится,
Перебраться стремится с семьею в столицу.
В услуженье ж у той новорОжденной знати
Всё разбойники, жулики, всякие тати…
6.
Ах, не зря на Руси говорит беднота:
Лишь беда на порог – открывай ворота.
Коль пришло к вам, наведалось горе- злосчастье
Ждите новой беды, ждите новых напастей –
Они будут валить, и валить, и валить –
Словно бисером нижется тонкая нить.
Да к тому ж, только смута в душе приключится,
Нечисть враз оживёт вся, зашевелится…
В дебрях темных лесных затерялось болото,
Диким чудищем корчится в грязи коряга,
А под нею брюзжит, скукой мается кто-то –
Это чёрная ведьма трясётся – Крутяга.
Пока счастливо, праведно русичи жили,
О Крутяге той начисто все позабыли,
Но она-то ждала, проклиная покой,
Пока день не придет, не вернется лихой.
Вот и праздник пришел на болото её –
Уж теперь-то возьмет она, взыщет своё!
Выползает, является ведьма на свет –
Бог ты мой! Да страшней её чудища нет:
Ненавистно на мир мёртвы очи глядят,
Зубы жёлты, клыки из них жутко торчат,
Вся в морщинах она, и черна, и носата,
В тине патлы её, голова вся космата!
Руки-крюки: коль схватят кого – тот готов!
Покалечит объятье Крутяги добычу,
Ей никак уж не меньше ста долгих годов:
Может быть и пятьсот, может даже и тыща.
И ленивой никто не зовет ту Крутягу!
В злотворениях разных та ведьма – трудяга:
Днем и ночью творит она всякую гадость,
Ей грехи-то чужие на пользу, на радость:
Только зло или каверзу ведьма содеет –
На глазах хорошеет она, молодеет.
Поначалу ходила, топталась Крутяга
По селеньям глухим, как простая бродяга,
Злые чары, заклятья она напускала,
А потом их сама же за деньги снимала.
День ко дню барышами от черного дела
Богатела она, да к тому ж молодела,
Вскоре домик в столице себе прикупила
В переулке глухом под названьем Кривой.
На постой, на житьё компаньонку пустила,
Стала брать ее всюду, таскать за собой.
Тётку пришлую звали Корыстью, она
Скоро сделалась ведьме Крутяге нужна:
С ней куда как ловчей было ей колдовать,
На грехах, на проступках людских жировать.
Расцвела вскоре ведьма – Гордее под стать
У бояр, да у дьяков будить стала страсть,
На пирах веселилась, меды распивала,
Да на пьяных застольников чары пускала,
Насылала на них и других наважденье,
Искушала посулами и наслажденьем.
С королевной Крутяга сошлась без натуги,
Стали вместе вершить зло и распри подруги:
Умудрялись поссорить друзей меж собою,
Говорили, что храмов не надобно строить,
Поучали, что надо купить, что продать,
Да как с людом работным легко совладать.
Ведь с царём чужестранка управилась лихо:
Он послушен, приветлив, ведет себя тихо.
Всё ему нипочем – лишь бы слушать Мурею!
Очень нравится это заморской Гордее –
Та скользит за Кветаном, как липкая тень,
И чарует речами его каждый день:
«Ах, царь-батюшка, всё у вас справно и славно!
Ни к чему утомляться в заботах державных,
Лучше кушайте наши заморские сласти,
Мы ж поможем снести бремя тяжкое власти…»
Тут же ловко Мордей пред царем предстаёт,
Да на подпись указы втихую суёт…
7.
Как-то раз собрались в переулке Кривом
Лиходейки в избушке у ведьмы втроём –
Три подружки: Гордея, Крутяга, Корысть,
Чтоб подумать о том, как им Русь извести.
Затевали они над огнем колдовать,
Да в помощники нечисть другую позвать.
Перед тем, как исполнить лихую затею,
Говорила подружкам заклятым Гордея:
«Не пойму этих русских никак я покуда –
Ведь им холодно, голодно, муторно, худо,
А они в храм идут, да псалмы распевают.
В нищих избах своих без тепла замерзают –
Бани топят, потом – босиком на снегу…
Нет, понять их, постичь никогда не смогу».
Рот открыла Крутяга: «То русский в них дух,
Он пока еще есть, он пока не потух…»
При словах тех лицо её всё потемнело,
В кулачок собралось, сильно вмиг подурнело.
Тут Гордея взвилась над скамьёю торчком,
Бранью прыснула и заметалась волчком:
«Мы нашлем на их царство старуху-разруху,
Да лишим их несносного русского духу!
За морями, песками есть заморский колдун,
Его имя известно – Великий Гадун.
Служат карлы ему без казны и без срока,
Его замок стоит на утёсе высоком,
Над утёсом кружатся огромные птицы,
В нём сырые из камня теснятся темницы.
На обглоданный череп тот замок походит,
А вокруг него стражем чудовище бродит.
Нам Гадун на Руси развернуться поможет,
Да и мы, без сомненья, нужны ему тоже…»
Сели вкруг очага с распалёнными взглядами,
И заклятьями в угли плюются, как ядами,
Под котлом, как шаман, дико мечется зарево,
Вот уже закипает бесовское варево,
Наполняет избу колдовской аромат,
Блики красные кровью на лицах горят.
Искры чёрные сыплются в разные стороны –
Крик внезапно прорвался к ним старого ворона,
От которого кровь у иных леденеет.
«Это он! Он услышал! – ликует Гордея, –
Скоро, скоро увидим деянья злодея,
Станем с ним мы отныне намного сильнее!»
Колдуны-то, да ведьмы, и нечисть иная
Ни святынь, ни Отечества не понимают –
Потому-то и вместе, потому и сильны,
Потому-то для слабого духом страшны.
Но об этом не ведал Кветан добродушный,
Ни о чём не тужил обольщенью послушный,
Ставши первою жертвой коварства Гордеи,
Он мечтал лишь о встрече с далёкой Муреей.
Позабыв обо всём, царь лежал на подушках
И внимал чародейству постылой ракушки.
Вдруг услышал он глас сладкозвучной Муреи:
«Спать ложись, засыпай, дорогой, поскорее,
Я во сне к тебе нынче желанной приду,
Не на счастье и радость – на горе-беду.
Будет тёмной, и горькой, и острой беда –
Не увидишь ты сына уже никогда…»
8.
Бесконечно ничто в нашем мире не длится,
Всё ложится в изменчивый времени круг,
Пока кто-нибудь миг удержать будет тщиться,
Не заметит, как всё изменилось вокруг.
Снег сошел и парная земля источает
Обещанье душистых хлебов-караваев,
А пока продираются вверх чрез отавы
Зеленями совсем ещё юные травы.
Просыпается лес, раскрывается степь,
Солнце выше и выше взобраться стремится,
Оттого начинает всё радостно петь,
Оттого и с ветрами не боязно слиться.
Много дней кони степь первозданную мнут,
Побратимов к далекому морю везут –
То Борус и Таруса – сдружились они,
Проводя вместе трудные длинные дни.
Так, бок о бок качаясь в седле и беседуя,
Они оба к судьбе своей будущей следуют.
И случилось однажды, что вынесли кони
Своих всадников в заводь речную, к затону.
Смотрят князь и царевич – и видят, что там
Лебедь чёрная мечется, жмётся к кустам,
А над ней дикий коршун раскинул крыла –
Птица криком на помощь друзей позвала.
Вскинул лук свой Таруса, хлестнул тетивой –
И пронзил грудь обидчика меткой стрелой.
Коршун вопль испустил, вниз его понесло,
Он на лебедь упал и сломал ей крыло.
Взял Таруса на руки несчастную птицу,
Она тут же к плечу его томно клонИтся,
Человеческим голосом молвит ему:
«Не оставь меня, княже, одна я умру!»
Не понравились речи такие Борусу,
Но не стал он противиться князю Тарусе
Так и двинулись путники дальше – втроём,
Лебедь к князю прильнула, затихла на нём.
На ночь спешились конники, лагерем встать,
Улеглись, наконец, на траве отдыхать.
Уж отдался Борус молодецкому сну,
А Таруса томится – не спится ему.
Слышит, лебедь сказала негромко, таясь:
«Следуй тихо за мною, любезный мой князь!»
Внял он зову её. Осторожно за ней
По-за дуб отошел меж скользящих теней
И застыл в ожиданьи под тусклой луной…
Через миг в изумленье он зрит пред собой,
Как волчком завертелась премудрая птица,
И в прекрасную вмиг обернулась девицу!
Жемчугами очелье искрится на ней,
Звёзды смотрят на князя из чёрных очей,
Косы длинные свиты серебряной чернью,
Платье щедро алмазной посыпано зернью,
Гибкий стан у неё, лик белей молока,
Руки тонки и поступь, как ветер, легка.
Обнимает Тарусу, довольно смеясь:
«Я Обида – царевна Полуночи, князь»
Страстно в очи её князь сраженный смотрел,
Тут же брату Борусу представить хотел.
«Ах, не будем спешить, – молвит дева Тарусе, –
Надо впредь нам с тобой опасаться Боруса:
Он ведь царского роду – и значит сильней,
Да к тому ж, своевольного, гордого нраву –
Вдруг царевич задумает сделать своей
Ту, которой твоей суждено быть по праву?»
Эта мысль, как кинжал, в сердце князю вонзилась,
Смесью страха и гнева в глазах отразилась.
И Обида, довольная сим впечатленьем,
Продолжала плести свой клубок обольщенья:
«Стану другом твоим, буду вечно твоей,
Буду счастье дарить много дней и ночей,
Помогу тебе княжество снова добыть,
Угождать тебе буду во всем и любить,
И исполню любое твоё пожеланье…»
Ах, какие давала она обещанья!
В восхищении князь, внемля деве, застыл,
Ликовала душа, не почуяв обмана,
Ему нравилось всё в ней: и нега, и пыл,
С каким рай обещала она неустанно.
Он обнять её рвался, предвкушая утехи,
А она, отстранившись, своё волхвовала:
«Будет всё, дорогой! Но Борус нам помеха,
От него нам избавиться надо сначала…»
Опечалился князь, руки плетьми упали:
«Как же так? Мы с ним кровью своею братались…
Ты предать предлагаешь мне друга и брата?
Будет страшной за грех этот позже расплата…»
Тут Обида, ласкаясь, повисла на нём:
«Ну, уж сразу предать! Мы свободу вернём!
Может друг ты и брат, но не раб, не слуга!
У тебя теперь я! Иль я недорога?
Заберем лишь с собою мы быстрых коней
И на запад отправимся, к тётке моей.
Поколдую над ним, чтоб царевич уснул…
– Опустил князь глаза и рукою взмахнул…
– Будет долго царевич ни мёртв и ни жив,
Ну, а мы этим временем прочь убежим…
А не то я уйду, потеряешь меня!»
Тот чуть слышно: «Согласен я. Воля твоя…»
9.
Попытался подняться царевич с зарёй,
Ужаснулся: «Да, что же случилось со мной!
Тело всё каменеет, свинцом налитое:
Шевельнуть не могу ни рукой, ни ногою,
Грудь свело, и не сделать ни крика, ни вздоха…
Где Таруса? Где конь? Брат… Не ждал я подвоха…»
Солнца око ласкает покровы земли –
Озирает Ярило владенья свои:
Видит степь, видит ворон над степью кружит,
Видит дуб, под которым царевич лежит, –
И не мёртв, и не жив, предан братом и другом,
В небо очи раскрытые смотрят с испугом:
«Как прозрачны, светлы надо мной небеса!
Как полны они тайной, и солнцем и светом!
Неустанно творятся на них чудеса
И пасет облака переменчивый ветер.
Там молочные реки текут в никуда,
Там уснула в перине златая звезда,
Чтобы ночью на сонную землю взглянуть
И заблудшему путнику высветить путь…
Да неужто навечно я должен уснуть?!»
Светлые очи царевич закрыл.
Ворон зловещий его подхватил…
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/02/21/17
_________________________________________________________
Иллюстрация автора: компьютерная графика,коллаж