Американец

Машино
Названий последнему десятилетию прошлого века  дали уже немало, не буду изощряться в  придумывании новых эпитетов.
Для меня это было время моей жизни, а личные истории, как известно, могут и не пересекаться с осью  исторического времени. Однако эта история как раз доказывает такую возможность, если за доказательство принять   этот факт встречи, растянувшейся во времени на три часа общего с ним пространства и времени моей жизни.  С ним – это с американцем,  молодым антропологом, занесённым его судьбой на нашу ( мою тогда ) пограничную станцию с единственной целью – уехать за границу уже не Советского  и уже не Союза Республик.
Да и мне надо за границу – плачущий голос в телефонной трубке, долг давней дружбы звал меня в Варшаву, где во мне нуждалась моя подруга, которую муж – уже бывший – назвал « бабушкой коммунизма» и вычеркнул её из своей жизни.  Такое вот у меня дело за границей – выслушать, поговорить, вместе придумать как мы будем жить дальше.
Чувство собственной нужности делает меня сильной в сутолоке вокзала, где столько желающих купить заветный билет, чтобы там, за границей что-то продать и что-то купить, и заработать, заработать на этом.
 О контрабанде знают все и всё , как её провозить и как её привозить. Опытные люди уже оценили, что я не везу ничего, и спрашивали, просили, умоляли меня провезти разрешённые нормы сигарет и водки, потому что у них ( у неё, у него ) больше нормы...Может быть, это плохо и бессердечно, но я не соглашаюсь, не соглашаюсь, не соглашаюсь. Нищета уже показывает мне своё кривляющееся лицо, я ещё сопротивляюсь изо всех сил и не хочу помогать этим людям, потому что ...Каких  бы объяснений я не написала сейчас, все они будут только частью того, что я чувствовала тогда. Так не хотелось, чтобы люди унижались...
Ладно, это никому не интересно, да и мне уже пора рассказать об американце.
Это он стоит за моей спиной в очереди за билетами. Он стоит не в очереди, а около очереди и крутит в руках пластиковую карточку какого-то банка. Я уже знаю о назначении таких карточек – минимальные знания о бытовой жизни на Западе у меня уже появились.  Как ? Я расскажу об этом в другой истории.
Я моих руках доллары – их я наменяла, ими расплачиваюсь за билет, их мне нужно будет показать при прохождении  таможенного контроля. Без долларов – определённой суммы – меня не выпустят за границу. Такое было тогда правило.
Он стоит с пластиковой карточкой в руках. В городе,  да и на всей территории бывшего  СССР, в тот день никто не даст ему зелёных баксов по этой карточке.  Никто.
Что он там говорит на английском ? Никто не слышит и не хочет слышать – билетный ажиотаж уже охватил очередь.  Меня прижали так, что я еле дышу.
Американец ( я ещё не знаю, что он – американец ) рыдает в голос. Никто не обращает внимания. Вдруг я соображаю, что в очереди все едут до первой пограничной станции, а я еду в Варшаву.
- Тебе в Варшаву ? – спрашиваю его голосом висельника за секунду до повешанья.
Сквозь сопли и слёзы он кивает.
Я покупаю два билета, уже гордясь тем, что у меня  хватило на это денег. ( Ха, - это была такая сумма, что сейчас бы вы смеялись  над моей гордостью будущей нищей )
Он бредёт за мной через все проверки к вагону и садиться напротив меня. Глаза в глаза. Тут начинается то, что я пробовала описать много раз и не могла, не могу и сейчас. Поляки, ехавшие в вагоне, стали прятать контрабанду.
На наших глазах происходила разборка- сборка всех возможных деталей вагона, куда можно было что-то спрятать. Не только вагона, но и собственных тел. Если бы я сказала, что это проделывалось виртуозно, со знанием дела и молниеносно, то я бы не описала и сотой доли происходящего. Нужны все  средства языка, все или только междометие длиною в о весь текст: « О!» , устремлённое в бесконечность.
Не знаю, что читалось в моих глазах, но в глазах американца, давно уже просохших от слёз и соплей, было то внимание, которое оказывают  ловким обезьянкам в хорошем зоологическом саду, отстраняясь этим вниманием от возможного родства и  возможной общности судьбы.
К своему немалому удивлению я понимала его язык, даже могла что-то спросить и сказать сама. Никогда специально не учила английский,  а тут он странным образом нашёлся в памяти. Мы даже поговорили, поэтому я и знаю, что он – учёный, антрополог.  Человечество изучает. Думаю, что новое знание сыпалось на него со всех строн нашего недолгого общего пути.
То, что произошло потом было так смешно, что я изображала это моим друзьям без слов, но в лицах.  Чем ближе была Варшава, тем осанистей становился « мой» американец, тем меньше у него было желания разговаривать, чем выше поднималась его голова, а нога уже стала задираться на уровень колена, что вынуждало бы  меня  рассматривать его носки и подошвы, если бы ...Приехали. Метры пути до ближайшего отделения банка мы прошли молча. В банке было пустовато, клиентов – мы двое. Ошибка. Клиент один – американец. Как это было заметно, что он американец, кажется воздух приобрёл большую значимость, а не только щебет служащих на прекрасном английском.
Он подошёл ко мне уже согретый их радостью, полный значимости и значительности. Не подал, нет, сунул мне у руки бумажку стоимостью билета, который я для него оплатила  , и.. растворился в воздухе большого города.
Двадцатый век тогда ещё не кончился.