ГлАвА дВаДцАтЬ ПеРвАя: ВОЛГОДОНСК, ХРАНИТЕЛИ РАДУГИ
Хранителей на площади было с полтора десятка. Одни из них стоя держали плакаты с обращениями к народу, другие сидели рядом на подстилках, пили «Пепси» и готовы были сменить стоявших. На листах ватмана были выведены плакатными перьями лозунги большей частью эмоционального свойства:
«РАБОЧИМ РАЭС - ПОЗОР !»
«ХВАТИТ ОТРАВЛЯТЬ ПРИРОДУ !»
«ЭЙ ! А ЧТО Т Ы СДЕЛАЛ, ЧТОБЫ НЕ БЫЛО ВТОРОГО ЧЕРНОБЫЛЯ ?»
Державшие их за края парни и девушки своими пёстрыми одеждами напомнили мне «Радугу». Поэтому здесь мой «радужный» вид был вполне уместен, так что я не испытал особой скованности, когда подходил к ним. И - удивительное дело: едва я переступил незримую черту в радиусе полутора-двух метров от них, как стал своим среди своих! Не имело значения, кто я и какими путями оказался здесь.
Без лишних слов мне, жаждущему путнику, протянули трёхлитровую банку с вишнёвым компотом, наполовину уже опустошённую: «Пить будешь?» Было за полдень, солнце пекло вовсю и я отхлебнул пару раз от края горлышка. Потом, втянутый уже своим появлением здесь в общее дело, взял за свободный угол один из поднимаемых плакатов:
«ПРИОСТАНОВКА ДВУХ БЛОКОВ АЭС - ЭТО ПОЛУМЕРА !»
Он понравился мне конкретным содержанием. Другие воззвания были явно с перебором.
И вот мы вытарчиваем в центре города, стараясь привлечь к себе внимание общественности. Площадь находится у пересечения двух проспектов, кругом высятся дома и магазины, снуют автомобили, троллейбусы и общественность. Кое-кто из неё останавливается и взирает на нас с любопытством. Иные подходят поговорить. Но многие здешние жители успели за месяц привыкнуть к вызывающему виду группы людей и их плакатов. Не оборачиваясь, они торопливо проходят мимо. Того интереса к себе у населения, которого добиваются гринписы, я поначалу не заметил. Возможно, вялость его объяснялась жарой, но лично я чувствовал себя в дурацком положении, изображая пюпитр без музыканта.
Зато по ходу стояния появились у меня новые знакомые: Юра из Тольятти, Диана из Ростова-на-Дону, чешский журналист Владек, польская студентка Катажина («Можьно Катья» - сказала она) и Дима из Киева - такой ас по евростопу, что, услышав о его маршрутах, я своё путешествие и считать перестал за таковое.
Здесь, на площади, дежурила лишь малая часть участников акции, и эта часть постоянно менялась числом и обличьем. Остальные были кто в палаточном городке за чертой города, кто в Штабе на одной из квартир, кто работал над выставкой, посвящённой Хранителям, в краеведческом музее. Со знакомством здесь, в общем-то, и ни к чему было лезть, как я понял. Чтобы стать своим в общем деле, имя собственное значения не имеет. Своей была здесь сама идея, а не её носители, все такие разные. Ежедневно десятки людей приезжали и уезжали, беспрерывно обновляя «неограниченный контингент» защитников окружающей среды. Было, конечно, и ядро движения - люди, изначально и постоянно в нём участвующие. Они-то и назвали себя Хранителями радуги: радуга - объяснили мне - символ природной целостности, не должной нарушаться никем.
Движение, возглавляемое ими, существует уже восемь лет и каждый год выбирает своей мишенью наиболее зловредный промышленный объект. Поначалу они добились остановки технологических линий завода по переработке химического оружия в Чапаевске; на следующий год перенесли огонь на вредное предприятие «Химволокно» в Балаково; затем на подобные ему - в Горьком (тогдашнем); ещё через год ради закрытия двух цехов коксохимического производства в Запорожье они две недели провели на трубах с горячей водой, привязавшись к ним ремнями; после этого, объявив сухую голодовку, блокировали кабинет главы администрации фирмы «Викинг Краббс» в Липецке, производившей ракетное масло; затем последовала акция против взрывов в меловых забоях заказника Самарской Луки (это изгиб Волги в Жигулёвских горах); потом - против нефтеналивного терминала в Одессе и газоналивного под Таманью; теперь вот взялись за Ростовскую атомную... Примерно такая последовательность примерно таких акций мне запомнилась, хотя конечно же, каждый из их участников может меня поправить, ибо знает дело лучше меня.
Не каждый раз удавалось взять верх, но даже половина успешных акций - великое достижение, говорят они, «зелёные мстители». Такая вот Молодая Гвардия наших дней, и на сей раз опять в Волгодонске.
От души желаю им успехов, хоть и признаю в их деятельности не всё. Приковывать себя цепями, сидеть сутками на горячих трубах, спускаться в забой, пресекая грохот динамита в нём - такое самопожертвование восхищает. Но прыскать из баллончика в сторожа-пенсионера, закутавшись при этом для неузнавания в палестинский платок, чтобы затем ворваться на территорию завода и вывести из строя устаревшее и экологически опасное оборудование, а после этого ускользать по пожарным лестницам от прибывших охранников - это уже, по-моему, сомнительные методы борьбы.
Насилие никогда к добру не приводило, какими бы благими намерениями оно ни подпитывалось. Конечно, можно сделать снисхождение для молодости, коей простительно донкихотство.
Может, и не прав я? Пишу так, как понялось за те сутки, что пробыл среди этих людей.
Мне рассказали подробности заварушки, происшедшей позавчера. За то, что была проведена блокада подъездных путей к станции (а закрытие её грозило сотням людей потерей работы), несколько зачинщиков натравили на Хранителей подвыпивших рабочих с вечерней смены. Результат - суперпотасовка и сожжение части палаток в лагере. Тридцать активистов были избиты, в том числе девушки. Девять Хранителей угодило в больницу.
- Вчера нам выделили зал в местном краеведческом музее. Сделаем выставку, будет там и об этом инциденте. Всё как было покажем, пусть видят!
… Да, не хотелось бы мне потерять в таких вот политико-экологических баталиях свою любимую палаточку, на которую я копил, как Акакий Акакиевич на шинель, как Мышка на брезент для типи. Что ж, авось да небось пронесёт!
Новые Хранители подвозили тем временем новые плакаты, бесперебойно изготовлявшиеся в Штабе. Краска не успевала просыхать, поэтому брали за края с осторожностью. Сменяли друг друга плакатодержальщики. Изредка подходили местные жители. Среди них - и работники самой атомной станции.
- Правильно делаете, ребята, что требуете закрытия! Я там работал, знаю. Были ведь у нас аварийные ситуации: под «калашниковым» заставляли работать!
- И я тридцать лет на ней отбатрачил. Страшная штука эта станция! Вы смелый народ, что заговорили в открытую.
- Молодцы, молодёжь, так держите! Если что - поддержим. Пиши мой адрес и телефон!
Я тоже оставил зачем-то свой адрес, данные паспорта и расписался в документах, где показали. А потом предложил заменить плакат, где позорились рабочие РАЭС:
- Видите, не все же там против вас! От силы половина.
Они согласились, и очередным рейсом плакат был увезён на переделку.
Так произошло моё однодневное вливание в движение Хранителей радуги.
Очень хотелось оставить на память о нашем стоянии на площади хотя бы одну фотографию. Но мой фотоаппарат был уведён три дня назад, когда я был ещё за полтысячи километров отсюда. Я стал вопрошать у своих соседей: нет ли возможности сделать хоть кадрик? И молодой усатый Юра Миронов, реставратор икон по профессии, взял да и подарил мне свой «ФЭД» - старую, но вполне годную к употреблению фотокамеру (старшему поколению хорошо известен этот советский брэнд, «Феликс Эдмундович Дзержинский» переводится).
За ней мне понадобилось съездить в реставрационную мастерскую (Юра посадил меня в автобус, а сам поехал сзади на велосипеде с флажком Хранителя на руле), где он работает заведующим и возвращает к жизни старинные иконы, фрески и мозаики. Заодно довелось мне познакомиться со сложным процессом реставрации с применением микрохимического анализа и ультрафиолетовых лучей. Теперь благодаря юриному подарку у меня остались снимки о пребывании в Волгодонске - правда, снимки скверного качества, с ретикуляцией («червячками»), поскольку цветная плёнка была мне тогда не по карману, а чёрно-белая, запас которой ещё оставался, при проявке оказалась сильно попорченной от жары - скорее всего, в астраханский период.
Вечером мы, с десяток человек, отправились в палаточный городок. Кондуктора пригородных автобусов уже смирились со снующими из города и обратно такими, как мы - рюкзакастыми, аляповато одетыми, с рулонами плакатов в руках - и относились к Хранителям участливо, не требуя билетов. Население одобрительно гудело при нашем появлении на остановках и в автобусах. Вопреки первому моему впечатлению я увидел, что город ощутимо растревожен бушующей в нём «атомной войной».
А вот и лагерь Хранителей, которых тут несколько сот человек. Он раскинулся на открытом месте возле самой атомной станции, в нескольких километрах от края города. На насыпи шоссе постовала милицейская машина - на случай возникновения новых беспорядков. Пониже, в поле, хаотично лепилось множество палаток. Среди них виднелись обгорелые, заплатанные и заштопанные. Посреди лагеря вздымался флаг Хранителей: кленовый лист с радугой над ним. Вроде как шест у рейнбовцев. Кое-где протянуты были меж палатками уцелевшие транспаранты:
«ТРЕБУЕМ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ РАЗВИТИЯ ЯДЕРНОЙ ЭНЕРГЕТИКИ В РОССИИ!»
(Да реально ли сие?)
«Я ОБЪЯВЛЯЮ СВОЙ ДОМ БЕЗЪЯДЕРНОЙ ЗОНОЙ!»
(Это тоже идеализм чистой воды!..)
Поодаль возвышались метров на тридцать пять мертвенные, тускло-серые, без единого окошка бетонные стены Ростовской атомной электростанции, виновницы разыгравшихся страстей.
Мы спустились с насыпи трассы в лагерь (для этого пришлось не без труда перелезть через трубы газопровода) и среди прочего народа встретили «площадных» знакомых. Они предложили нам поужинать. На траве расстелено было одеяло, где высилась горка буханок пшеничного хлеба и лежали в полиэтилене килограммы слив, яблок и овощей. Тут же громоздилась трёхсотлитровая бочка с питьевой водой.
За едой было рассказано, что местные очень помогают природозащитникам продуктами. Шофёры грузовиков, например, притормаживают возле их стоянки и прямо из окна кабины протягивают кто колбасу, кто мешок сахара или фруктов. Не остаётся в стороне и Донское казачество. На сборе войсковой рады во главе с наказным атаманом казаки решили поддержать Хранителей. И ныне - регулярное снабжение хлебом и овощами от войска Донского.
Я поставился на ночлег. Рядом с моей палаткой вздымался оранжевый шатёр двух молодых немок. С одной из них, блондиночкой с сиреневым отливом волос, я начал было упражняться у костра в разговорной практике на их языке, со скрипом освежая в памяти студенческий курс по «дойчу», но очень скоро мне пришлось прервать эту увлекательную завязку, ибо мужское население лагеря призывалось к походу по дрова. Поодаль от стоянки был заболоченный участок мёртвого лесного сухостоя. Мы отправились туда и за час, оставшийся до сумерек, нарубили, напилили и натаскали, уложив штабелями у центрального кострища, целую кучу стволов, чтобы хватило до утра.
Тем временем быстро стемнело. Разгорался общий костёр, собирались вокруг него люди. Я тоже подошёл послушать разговоры и прилёг на траву.
- А вы знаете, что в Европе ещё в прошлом веке был такой закон - он назывался концессионным порядком? Это значит: хочешь открыть промышленное предприятие - получай разрешение у полицейских властей. То есть - концессию. Иначе могли репрессировать - закрыть принудительно, если признавали опасным для людей и природы. Это решали только специалисты, понимающие люди. Раз таких сейчас не находится - решаем сами!
Так вещал один стриженый интеллектуал. Кругом сидело не меньше сотни человек, среди них довольно много подростков-панков с красно-зелёными гребнями: анархистское движение гринписов объединило это необузданное племя - и хорошо, что хотя бы здесь, в акции протеста они нашли применение буйным зелёным силам.
Пламя плясало, щёлкали в костре угли. Дружными стайками светлячков взмывали в чёрное небо весёлые искры. Романтика, однако. И ощущение важности происходящего.
Обсуждалась программа действий на завтра, распределялись обязанности. Долго я пытался «въехать» и проникнуться серьёзностью момента. Наконец не выдержал борьбы со сном и заполз в свою палатку. Немки уже спали. Заканчивался последний день июля, тридцать первое число.
... Наутро первого августа наш лагерь окутал противный рыхлый туман - всё же болото рядом. На фоне рассветного неба холодные стены станции выглядели ещё мрачнее, чем накануне вечером. Казалось, они тоже отсырели насквозь, как и наши палатки. Но люди не обращали внимания на зябкость рассвета и, стараясь сдержаться стойко, с преувеличенной бодростью вылезали из палаток. Их ждали великие дела, поэтому здесь народ не валялся по палаткам до обеда, как на «Радуге», и к восьми уже все расселись у костра для совещания. Чётко, по-военному перекусили, выпили обжигающего спросонок чаю и стали делиться на группы в соответствии с ночным планом: часть людей - в штаб, другая - на площадь, вы остаётесь здесь, мы отправляемся в музей заканчивать экспозицию, эти едут в Цимлянск договариваться о поддержке, а они направляются с очередной делегацией к городским властям...
Я захотел побывать в штабе, чтобы лучше понять движение, и присоседился к штабному отряду; но предводительствовала им женщина с таким нетерпимо-фанатичным взором (ещё одна сектантка!), что я убоялся этого «комиссара в юбке» и перестроился в другой ряд, как говорят водители, - к парням и девчатам, едущим в Цимлянск. Это было мне как раз по дороге, потому как я намеревался трогаться сегодня в дальнейший путь на север, а Цимлянск лежит в двадцати километрах севернее Волгодонска. Вместе проехать часть пути и проще, и интереснее.
Главным в этом подразделении был Дима из Киева, тот самый, что изъездил стопом всю Европу - тощий, с твёрдым характером и в больших очках. В дороге я пытался расколоть его на предмет чего-нибудь нового для меня об автостопе. Он сказал, что стопит всегда только легковушки. Почему - я выяснить не успел, оттащили девушки: накануне я вкратце рассказал им о «Радуге», они очень загорелись ею и теперь просили обменяться со мной адресами, чтоб поближе к будущему лету я смог сообщить им о новом месте проведения «Rainbow-98». Я пообещал черкнуть.
На выезде из города мне стали советовать заглянуть в музей, невдалеке от которого мы проезжали, посмотреть готовящуюся выставку. Одна девушка, Лариса, вышла проводить меня, ей так и так надо было забежать домой, это рядом. Я распрощался с остальными и вышел из автобуса. Лариса довела меня почти до музея, я отыскал входную дверь и вошёл в его полутёмное нутро. Контролёрши пропустили меня беспрепятственно - билетом послужил мой рюкзак и потрёпанный дорожный вид - и сразу указали, не дожидаясь моего вопроса, дорогу в нужный зал.
Я зашёл. Несколько парней трудились над будущими экспонатами. Двое из них рисовали эскизы, пристроившись на полу, третий развешивал эти эскизы на стенах, примеряя высоту и расположение по специальным верёвочкам. На эскизах изображались грибы атомных взрывов и страшные жертвы радиации - дети и животные. Всё это - в чёрно-красной графике. Страшновато.
Ещё двое были заняты изготовлением главного экспоната, гвоздя выставки, занимавшего середину зала. Это был какой-то конгломерат из ствола дерева и части лужайки под ним, где валялись в беспорядке полуобугленные вещи: одежда, часть палатки, котелок с мисками и обрывки плакатов, а центр композиции занимала фигура лежащего человека в вязаной шапке, натянутой на лицо и прожжённой в нескольких местах. Фигура, призванная изображать жертву побоища, была сделана из соломы и ваты.
В целом будущая выставка производила тягостное впечатление. Не думаю, что оно было иным у пришедших сюда после открытия. И много ли народу, интересно знать, посетило её?
Люди устали от чернухи. Может, напротив, надо было выполнить экспозицию в светлом ключе, показать картины будущей природной чистоты, без атомных станций и взрывов? Впрочем, на совет я в данном случае права не имею.
Я походил, посмотрел ещё. Всё те же пострадавшие от беспорядков предметы быта, вернее, их остатки. Сломанный чайник, драная куртка, обгорелый матрас, разбитые фонарь и зеркало... Предложил помощь, её не потребовалось, я и сам это видел. Сделал несколько снимков и стал прощаться, собираясь в дорогу. Пожелал этим самоотверженным ребятам успеха и пожалел, что по поводу нашей питерской АЭС в Сосновом Бору никто такой тревоги не бьёт. А надо бы давно.
И отправился в путь. А путь мой лежал мимо Цимлянского водохранилища, через великую реку Дон, что его образует. По нему ещё гулял, помнится, казак молодой.
По поводу строительства водохранилища (тогда оно гордо именовалось морем - как, например, Московское или Куйбышевское) есть рассказ у Зощенко под названием «23 и 8 десятых» - такой была в метрах проектируемая высота подъёма воды... Жаль, не осталось у меня времени подзависнуть в этих местах - говорят, тут классно!
Позднее я узнал, что на другой день после моего отъезда из Волгодонска вновь случилась там заваруха. Теперь уже на Хранителей напали более организованно, местные жители и казаки Всевеликого Войска Донского встали на защиту - и получилось настоящее сражение с привлечением десантных частей и городской власти. На этот раз скандал был покрупнее, показали сюжет даже по Центральному телевидению.
Выходит, попал я аккурат в день затишья.
И теперь, освежённый новыми впечатлениями, направлялся к Морозовску. От него надеялся добраться по железной дороге до Лихой, это станция такая. А далее - накатанный бродячим пиплом «собачий» путь из Ростова-на-Дону в Москву через Воронеж: Лихая - Чертково - Россошь - Лиски - Воронеж - Грязи - Мичуринск - Ряжск - Рязань - Коломна, а там уж и Московская область, значит - уже почти дома, почти в Питере.
ГлАвА дВаДцАтЬ вТоРаЯ: К ВОРОНЕЖУ ПО РОСТОВСКОЙ ТРАССЕ
Однако вышло по-иному: ближайшие три дня аж до самого Воронежа я добирался машинами. Автостоп наладился клёво, и никак было не свернуть с дороги, чтобы преодолеть эти десять (а местами и тридцать) километров, отделяющие трассу от в общем и целом параллельных ей рельс. По идее, можно бы и за день простопить этот путь до Воронежа, но я шёл без напрягов: зависал в особо ягодных местах, отсыпался вволю в палатке, так что чистого колёсного времени получилось едва ли не четверть от общего.
Машинобоязнь улетучилась окончательно и бесповоротно, и я в полной мере осознал антоновы слова: «Человек, освоивший методы автостопа... увидит и узнает то, чего никогда бы не узнал, почувствует настоящий аромат дороги».
Мне его посчастливилось почувствовать, аромат. …Мчишься, мчишься через поля без конца и без края, и восторг свободы кружит голову, и ветер бьёт через приопущенное стекло, за которым - ослепительная желтизна подсолнухов до горизонта - ярко-жёлтое море, и воздух над ними, много знойного, ароматного воздуха, миллиарды кубометров воздуха моей России.
Ты не замечаешь
ни дня, ни часа -
есть только дорога,
есть только трасса…
Это из песни Умки, той самой хиппейской рок-звезды.
Уже и неловкость исчезла: знаешь заранее - что, когда и как сказать водителю при посадке, в пути и на прощание, чтобы оба мы остались довольны встречей и общением. Ведь и правда - автостопом ездить удобно, не привязан к расписанию поездов и вокзалов.
Вокзал в Морозовске к тому же по отношению ко мне нехорошо себя повёл в лице своих охранников. При подходе к нему я вскарабкался на мост, привлечённый абрикосовым деревом возле него, и забыв, что с жэдэ-мостами лучше не связываться, насшибал целый мешок усыпавших траву абрикосов - а тут и они, архангелы! Зацапали, привели в комендатуру.
«Российский мент имеет привычку спрашивать документ. Если его показать, - почти всегда неприятностей не возникает. Действия мента обычно сводятся к «проверке личности» - для этого он может задержать вас и отвести в отделение (на что следует мирно согласиться)».
Человек пять их там было, в отделении. Главный - костлявый такой, с уныло обвисшими усами - допрашивал тусклым сипом: кто такой, да откуда, да зачем тут шастаю. Пожелал содрать с меня штраф в размере пяти минимальных зарплат за «захождение на запрещённую территорию»; я ответил, что наличности у меня найдётся только в размере пяти максимальных, но советской эпохи, зарплат - то есть две с половиной тысячи (пять леденцов на палочке, или булка хлеба, или пачка «презиков» ныне). Не выгорело ему. Тогда он попробовал с другого боку взять: посадим, мол, до выяснения личности, а она от двух до пяти суток выясняется. Выясняйте, говорю, мне скрывать нечего, кормите только. Вы, сказал я - десятые, кто останавливает меня с проверкой документов за время путешествия. Юбилейные, можно сказать.
Видит он - мне всё фиолетово. Решил отпустить. Напоследок ещё позанудствовал:
- Не работаешь, что ли? Ах, работаешь! А что без “бабок” ездишь? Жене с детьми, говоришь, отдал на дачу? А сам, значит, дурака валяешь?..
И всё таким нудным, бесцветным голосом, что мне его жаль стало: сидят они тут, аж позеленелые все (как там у Маяковского? - «Ты, чьё лицо от дел и тощищи помятое и зелёное, как трёшница…») и ничего более не видят, а мир так интересен...
На прощание содрал-таки он с меня штраф в две тысячи: видать, для отчётности ему необходимо. Но я не жалел, потому как дали взамен стандартную квитанцию, какие в поездах продают безбилетникам, она мне могла пригодиться в случае контролёров до самого Ряжска, то бишь до границы Юго-Восточной железной дороги; да ещё через несколько минут девушка, с которой я для окончательного успокоения мило переулыбнулся на рынке через прилавок, угостила меня куском арбуза. В такую жару он - самое то, что душа просит.
И вполне умиротворённый, я решил продолжать автостоп на запад до пересечения с «эм-четвёркой», трассой международного значения М4 «Москва - Ростов-на-Дону». С железной дорогой связываться расхотелось, успею ещё. Тем паче, что ближние поезда от Морозовска не ходили, как я выяснил, а в дальние впрашиваться обломно, они тут все курортные, то есть богатые и злые. Не фиг и губу раскатывать, всё одно не впишут.
Уж очень лихо я домчался стопом всего на двух машинах от Волгодонска до Морозовска. И проникся уверенностью, что так оно и пойдёт. Не след ту уверенность упускать, она - моя выручалочка. И вот от Морозовска за несколько удачных приёмов, через посёлок Тацинский и город с красивым названием Белая Калитва («…при Николае Втором из белого камня строили», - так объяснил местный водила) я вышел к вечеру на ростовскую трассу. Заночевал в леске поодаль. А утром двинулся дальше, всё готовясь в случае неудачи перескочить на «железку». Но неудачи как-то всё не случалось, пуще того: я окончательно втянулся по уши в автостоп, который и впрямь оказался делом жутко увлекательным. «Вкус трассы»!
... И пошло! Подсядешь к какому-нибудь шофёру самосвала, наговоришься с ним за триста километров дороги от души, поведаем мы друг другу свою жизнь, а под конец ещё и адресами обменяемся - и мир вокруг замечателен, и все довольны. Какая уж тут оплата проезда, не стыдно ли и вспоминать об этом? Водители попадались кто родом из Саратова, кто из Горького, кто из Астрахани, а тут и я как раз на днях оттуда - и уже потёк разговор, и не нужно напрягаться, искать хорошие слова, всё бежит само собой. Поначалу я голосовал всё больше грузовичкам подряхлее, в них водители местные и с ними, мне казалось, будет проще: и денег не спросят, и о своих краях расскажут; но эти, оказалось, в основном неподалёку ездят, мне приходилось много скакать по машинам с рюкзаком, что не больно-то удобно (так вот почему Дима и стопил дальнобойные легковушки!), и поднаторев, я стал поднимать руку и частникам. Эти, как выяснилось, тоже люди!
Несколько раз подсаживали меня семейные пары, на отдых или с отдыха едущие (ростовская трасса пришлась мне как раз на выходные). Они с интересом слушали рассказы подсевшего путника. И непременно женщина спрашивала:
- И как вас жена отпустила?
- У каждого свои увлечения, - отвечал я.
Как-то подобрал меня бывший турист. Он был ужасно рад, углядев на просёлочной дороге человека с рюкзаком.
- Прямо сердце взыграло: свой брат стоит! Я ведь инструктором был по спортивному ориентированию. Первый разряд имею. Теперь обзавёлся домом - семья, огород, скотина... Никуда не вырваться: сижу, как на привязи, тоскую по воле и походам. Хорошо, что есть ещё такие, как вы!
Прощаясь, сунул мне «червонец», 10 тысяч. Настоял: «Возьми, не обидь, как турист туристу даю!» Классный мужик оказался.
Однажды подбросили меня сотню километров геологи. У них не машина, а маленькая гостиница, точнее - холостяцкое общежитие: койки в два этажа, телевизор, газовая плитка. Усадили с собой за стол, поведали о несладкой своей доле: возраст предпенсионный, а руки и умения их стали вдруг невостребованными. Вот по стране и мотаются. Подхалтуривают: скважины бурят.
А раз подцепили меня два весёлых поддатых парня на микроавтобусе. Тормознули рядом сами, я шёл вперёд в поисках позиции (по Антону). Садись, мол, ходок! Со свадьбы возвращались, потому оба - в дымину. И шофёр, и приятель его. От винных и бензинных паров внутри тачки шмон стоял адский. Я им: а ну как гаишники повинтят? А они - пофигисты: не стремайся, мол, один пост уже проскочили, другой через 30 км будет, а мы как раз перед ним в своё село сворачиваем. Если доедем...
Я уж и сам не рад был, что подсел. Машина шла по синусоиде, бедный рюкзак мой танцевал по сиденьям. К тому же пришлось и общаться. Когда на вопрос их: чем, мол, живу в пути? - я упомянул, что зарабатываю флейтой, они прямо-таки прилипли: поиграй, мол, ну что тебе стоит!? Деваться было некуда, я извлёк свой инструмент и заиграл. Звуки флейты их совершенно потрясли. Ребята были в полном отпаде, синусоида опасно увеличилась. «Ата-ас! Может, нам под эту музыку до самой Москвы тебя довезти?» Я открестился, вылез на повороте и они, растроганные, подарили мне на прощание мешок помидоров с огурцами.
«Голод можно удовлетворить путём питания… Питание бывает: покупное, приносимое с собой и бесплатное. Рассмотрим эти три вида питания...»
Голодать мне вообще-то не приходилось. В полях - молочная кукуруза, турнепс, в лесу - та же смородина двух видов, жёлтая и чёрная. В одном селе не удержался и на деньги бывшего туриста купил у дороги банку душистого мёда почти килограммовую - с большой скидкой купил, и в придачу медовая бабуся отвалила мне за так десяток яблок и насыпала полный карман семечек. Видать, я ей поглянулся.
Деньги – это ведь дело такое... Есть они – хорошо. Нет – и без них перебиться немудрено. Как сказала одна светлая голова современности, то есть уже не раз упоминавшийся здесь Антон Кротов: «Деньги экономить - что воздух экономить». Не правда ли, книжица его - кладезь премудростей?
Медовое изобилие этого края поразило меня, как и рыбное изобилие на Волге. По краям шоссе - вереницы банок, насквозь светящихся всеми оттенками жёлтого цвета, от почти белого до почти коричневого. И совсем недорого: за «полтинник» можно взять трёхлитровку свежайшего мёда, разновеликие банки с коим продавцы выставляют в несколько этажей. Получается, будто едешь в тоннеле, стены которого - из янтаря, сердолика, опала... Картина незабываемая.
Так и передвигался, после каждой машины обнаруживая себя в новом географическом пространстве, и не всегда удавалось сразу вжиться в него, потому что менялось оно неровно, скачками, по воле случая (всё же не дорос я ещё до «управляемого процесса» автостопа).
Вот я в Каменск-Шахтинском.
Купаюсь в Северском Донце. А там ещё раз Дон впереди пересечь надо.
Богучар... Верхний Мамон… Ну, Павловска вряд ли уж сегодня достигну.
А попробовать?..
Надо же! Достиг. Вот я уже и в Павловске!
А вот и Лосево. Теперь впереди Шестаково, после него каких-нибудь 200 километров – и я в Воронеже!
Возле Шестаково стоп мой заклинило.
Шо ж такое? Обычно теперь не более как минут по десяти-двадцати стою, как кто-либо мне останавливается. Я сразу: «Добрый день!» (и улыбка по Кротову). Далее: «В сторону Воронежа - сколько по пути...», - и сажусь. Но тут...
Часа три проторчал на возвышенном месте трассы, рука уж отсохла подниматься, солнце печёт, а хоть бы какая-нибудь тачка тормознула! Вроде бы и позиция удачная, всё по науке, а вот на тебе... И уже просто с отчаяния голоснул шикарному «Фольксвагену» цвета металлик, невольно думая (вопреки наставлениям товарища Кротова): «Ну, этому я нужен как рыбке зонтик!» Ан нет, остановился драйвер. Английские усы, заморские шорты. Лет - под сороковник. Кивнул: садись, мол. А о плате ни слова.
Ладно. Скорее всего, преуспевающий бизнесмен. Скучает в дороге и не прочь послушать разные байки. Ну, это мы умеем, подумал я - и с места в карьер сорвался грузить его рассказами о том, где побывал и что повидал. («Грузить и грузить!»)
А он молчит. Беседу не поддерживает, хотя внимает с любопытством. Пришлось мне барахтаться в собственном соку. Он знай себе давит мускулистой ногой на акселератор и гонит за 130, хоть этого как-то и не ощущается: не машина, а люлечка, да и трасса международного значения не подводит.
О себе шофёр кололся скупо. Только и удалось выудить из него, что москвич и что возвращается домой из Анапы, где проводил отпуск. И всё.
Ага, если в Москву - значит, через Воронеж. Удача! Выходит, это последняя моя машина, дальше всяко по железке лучше двигаться. А не напроситься ли с ним до Москвы? Пожалуй, борзеть не стоит, да и с коммуникабельностью напряг.
И ещё мысль появилась: ну, домчусь я с ним к исходу ночи до столицы, пусть и предельно быстро, но ведь ничего больше занимательного не встречу, а в «собаках» могут поджидать меня новые впечатления, типажи. Нет уж: поеду как задумал раньше - тем паче, что он мне и не предлагает, хоть я сказал, что собираюсь в Питер через Москву. Может, кстати, и подхалтурить он ещё надеялся, так что не буду встревать, с меня-то взятки гладки.
Так я раздумывал, продолжая свои истории, а потом не выдержал и спросил:
- Сам-то где работаешь?
- Танцую.
Вот те раз! Оказалось - артист московского танцевального ансамбля «Мазуры». Я ему в восторге:
- Наконец-то родную душу встретил! Я ведь тоже где-то артист, на сцену часто вылезать приходится в качестве концертмейстера и хориста, - и рассказал ему о концертах у себя на работе, которых до 30-ти в год бывает - и «внутривенных», и выездных.
Эх, Мишка, похоже, ты с ним не к месту фамильярничаешь! Это тебе не хохол Мыкола, общительный усач-здоровяк, водитель набитого кондитерскими изделиями грузовика, которому пришлось с половины нашего пути тащить на буксире с сотню километров «МАЗ 516-й», попросивший помощи на пути из Каменска в Богучар. С тем-то мы запросто болтали обо всём: о жизни, о семьях наших, о женщинах - и пили по пути кофе с пышками в придорожной забегаловке.
С этим бы тоже можно о слабом поле потолковать («Найди тему!» - советует Антон), ведь артисты все бабники, знаем мы этот народ не понаслышке, а он к тому же собой недурён, ему бы девочек катать смазливеньких - с ними-то, небось, не молчал бы.
Да он ведь и меня, верно, принял за девушку! - потому и остановился: волосня у меня почти до плеч, а бороду я сбрил ещё в Астрахани перед подстриганием Гулей, как и задумал - легче стопилось чтоб; а издаля-то фиг разберёшь, ху из ху, да ещё среди густой травы. Потом-то въехал он, да уж не откажешь!.. Догадка эта меня подкосила. И на краю Воронежа, куда мы домчались часа всего за полтора, я поспешил покинуть этот роскошный экипаж. Часы - те ещё, наташкины - он взять отказался, улыбнулся им и укатил в Москву танцевать. Счастливо, танцор! Может, в телеке тебя ещё встречу.
Расспросив дорогу, я втиснулся в автобус, идущий к вокзалу. Ещё слегка обалдевший от лихого двухсоткилометрового пробега, с кружащейся головой, разглядываю с любопытством из заднего окна новые для меня места.
Улицы - симпатичные, светлые такие, нарядные... Своеобразное чувство: ехать по совершенно незнакомому большому городу, о котором, кроме названия, ничегошеньки не знаешь!
Вот и река впереди какая-то. Ух, велика же! Солнце переливается на широкой водной поверхности. Долго едем через мост. Как же она называется? Тщетно вспоминаю, на какой реке стоит Воронеж. Ой, стыд! При случае заведу карту Воронежской области.
Даже как-то сладко от своего неведения, будто белую страницу приготовил для записей. Потом уж я узнал, что река зовётся, как и город - Воронежем, и течёт издалека, едва ли не из Рязанской области: через Тамбовскую, Липецкую и, понятное дело, Воронежскую, а ниже города впадает в Дон, который я уже не раз пересекал за обратный путь.
После моста улицы пошли кривые, да ещё вверх-вниз - стало быть, это центр. В Нижнем тоже так. Где-то здесь и вокзал должен быть. Трамвайчики ездиют-снуют, и все окрашены в разные цвета - лимонные, голубые, пурпурные, салатовые, аквамариновые, и не то, чтобы под рекламу, сие новшество досюда ещё не докатилось, а - сами по себе. Трамваи всех цветов радуги - это, кажется, единственное, что запомнилось мне от проезда по городу Воронежу.
Первым делом, сойдя с автобуса, я подошёл к двум ногастым девчонкам с вопросом: есть ли в городе такое место, где пипл тусуется? (Свести знакомство с местными неформалами - один из вариантов вписки, советуемых Кротовым в главе «Ночлег в незнакомом городе».) Мне отвечали, что да, есть тут неподалеку парк Петровский, где собирается нужный мне народ где-то с девяти вечера.
Ништяк! Значит, и в Воронеже есть свой «Квадрат».
Полезно иметь это в виду на случай облома с поездом.
ГлАвА дВаДцАтЬ тРеТьЯ: И ВНОВЬ - "СОБАКИ"
…А уж вторым делом отправился на вокзал разузнать об электричках на Грязи. И надо же: прямо сейчас намерена отойти последняя в этот день дальняя «собака» через Грязи аж до Мичуринска! А мне туда и надо. Выходит, не судьба нынче в Воронеже зависнуть.
Ничего. Как-нибудь навещу эти края. Хотя бы за мёдом приеду! А то всё стоят у меня перед глазами ряды янтарных банок по обеим сторонам дороги...
Давненько не сидел я в нормальных электричках - почитай, с Саратова!
Поехали. Виды за окошком приятные: закат на реке Воронеже, в этих местах широченной, поля и сёла чернозёмной полосы. Гуси, овечки и жеребятки пасутся на лугах - здесь-то травка посочнее будет, нежели в калмыцких степях...
Возле меня сидела пожилая женщина. У ног её стояла корзина, а в ней копошилось что-то из бело-коричневых пятен, пары чёрных носов и четырёх широких плюшевых ушей. Я пригляделся: два спаниелёнка, не больше двух месяцев от роду.
- Какие милые! Можно подержать? - попросил я. Обычно хозяевам приятно такое внимание к их чадам, но эта ответила:
- Нет! Я никому не даю. Не стоит их к рукам приучать!
- Вообще-то правильно, - согласился я.
А она, желая сгладить свою строгость, спросила:
- Путешествуете?
Да, отвечаю, путешествую. Домой вот возвращаюсь. В Петербург.
Она заинтересовалась, я рассказал ей о поездке, потом о своей работе педагогической. Она тоже оказалась бывшей учительницей русского языка и литературы. Коллега, выходит. Сейчас на пенсии, завели с мужем-прибалтийцем дачу на Матыре под Казинкой и ездят туда на лето из Воронежа. Переключились на приусадебное хозяйство, надо выживать. Собачек раздобыла для мужа, он этим делом увлекается.
Мы замечательно поговорили в пути и перед тем, как выходить, она подарила мне большой мешок спелых сладких вишен, да ещё и десятку денег. Деньги брать я не хотел, потому как знаю, что за жизнь у нашего брата учителя, но она меня убедила:
- Я завтра пенсию получу, а вас ещё неизвестно что ждёт!
Прекрасная оказалась женщина!
Наталья Шепеля учила:
- Если что дают - бери. Это не сам человек, это Господь даёт его руками!
Наташа… Вот уж почти месяц прошёл с того дня, как мы с ней расстались, и столько всего произошло, - но я хорошо помнил её наставления и жизненные установки, её тёплое участие в моей судьбе. Только теперь, после пройденных дорог, я сумел наконец оценить её, и наши совместные скитания и испытания, наше общение и даже богословские споры вспоминались сегодня с отрадою, с душевным подъёмом. Может быть, всё же права она была в стойкости веры своей, в том, что и меня к ней привести пыталась?
А может, встреча с Наташей на следующее же утро после начала путешествия была ниспослана мне для того, чтобы наполнить его духовным содержанием, о котором я и не помышлял, отправляясь из дому?..
Путь продолжался. Темнело. На другом конце вагона ораторствовал подвыпивший ветеран войны, худощавый дедок лет за 70, весь в медалях и орденах. Энергично жестикулируя перед немногочисленными слушателями, он вещал о своих славных молодых годах:
- Да мы всю войну... до Берлина... за вас, за детей ваших!..
Люди слушали, кивали.
- Жизнь я люблю! Потому - знаю ей цену. У-ух!.. Людей люблю! Всех.
- Куда едешь-то, папаша?
- В Москву еду! В Москву-у! По делам, и удостоверение надо мне продлить ветеранское, чтоб ездить опять бесплатно. Теперь ведь разрешили - заслужил, говорят. Оно и сейчас у меня уже просрочено, да сегодня контролёров не будет. Не будет, говорю вам точно! День железнодорожника. Они все справляют! И мы вот сегодня с товарищем в Воронеже... приложились...
Хорошо, что не будет сегодня шмона. День железнодорожника! Можно ехать спокойно. Ветеран, выходит, как и я, добирается в Москву электричками через Мичуринск и Рязань. Из пенсионеров многие, видать, так ездят отсюда в столицу, дорожка-то нынче кусается... А я таких, как он, уважаю: несладкий всё же путь они прошли, воевали с верой, какую в наши дни и взять-то неоткуда. И многое заслужили в этой жизни, не только бесплатный проезд. Так что пей, дедуля, иногда оно дозволительно!
...Час ночи. Мы в Мичуринске.
Побродил я по городу - темень, ни финты не видать. Был бы день - посетил бы дом-музей И.В.Мичурина, что где-то здесь, говорят, имеется.
До рязанской электрички ещё два часа. Заправиться, что ли, чем-нибудь съедобным в ларьке да пересидеть в пассажирском зале ожидания? Там хоть почище и побезбомжовее, не то, что в зале пригородном.
Но сначала – подзаправка. На «торпеду» с лимонадом и сдобную булочку наличности не хватило, всё на мёд ушло, - взял минералки с хлебом. Ладно, оно и к лучшему: для организьмы пользительней.
Вошёл в зал. Он и здесь оказался платным, но я применил уже испытанный способ. Сказал вахтёрше:
- Студентов не пускаете?
- Каких студентов?
- Бедных, - улыбнулся я.
- Ну иди, - засмеялась она, - посиди. На рязанский, небось? Его уж скоро подадут.
Старый вояка уже дремал в уголке зала - угомонился. Я пристроился в другом углу и коротал время, углубившись в оставленную кем-то местную газетёнку о новостях мичуринского житья-бытья.
Подали долговязую 12-вагонную электричку, коей предстоял столь же длинный пяти-с-половиной-часовой путь до Рязани. Пассажиры нехотя переползли в неё из зала ожидания и разместились по вагонам досыпать. Я тоже лёг с ногами на скамейку, поставив под неё обувь, как делал всегда. В моём вагоне ехало человек десять.
Поезд плавно тронулся. Уже я задремал было, как кто-то бесцеремонно потряс меня за плечо и бодрый голос предупредил:
- Туфли-то, гляди, уведут!
Без особого энтузиазма я приоткрыл глаза: курчавый парень, невысокий, но с плотным торсом ухмылялся мне с противоположного сиденья. Жёлтая, расстёгнутая наполовину рубаха не скрывала обильно татуированной груди. Я сонно пробормотал:
- Да кому они нужны, старые да рваные.
- Ни хрена, могут и эти стибрить. Слушай, ты пива хочешь?
- Не тянет сейчас. Спать буду!
- А я бы выпил. Гляди, у меня вот есть полторы тыщи, добавь! Я на станции выскочу, прихвачу бутыль. Ну, сообразим?
Ага, вот зачем он подсел. Туфли - повод. Я колебался: дать, что ли, чтоб отмяк? А он наклонился ближе и доверительно сообщил:
- Из колонии еду. Два года под Тамбовом отзвонил.
- Что за колония? - вяло спросил я, чтобы показать свой интерес и отвлечь от пива.
- Для несовершеннолетних. Я ж туда попал - ещё 18-ти не было. А сейчас мне двадцатник скоро, юбилеич.
Выглядел он старше, чуть ли не на четвертной. Я спросил:
- За что сидел-то?
- «Девятку» толкнул палёную.
- А-а. Ну и... куда теперь?
- Домой, под Вязники. Я ж оттуда родом. Дочка у меня там осталась, два годика. Хорошенькая! - он мечтательно втянул голову в плечи и напустил на глаза слащавую плёнку мимолётного воспоминания. - Скучаю по ней. Поеду с тобой до Рязани, а там - дальше, на родину.
Мне не улыбалась перспектива ехать с бывшим зэком (коли не врёт), к тому же я не слишком верил и в возраст его, и в дочурку. Похоже, тут он слегка переигрывал. Надо будет с ним поосторожнее!
- Ну так что? Дашь, что ли, на пиво? - требовательно спросил он.
Чтобы поскорей отделаться от этого подозрительного типа, я вынул свой кошелёк N 2 «для контролёров» и сказал с сожалением:
- Вот, штуки две осталось мелочью, посчитай. Просадил остальное. Я ж издалека еду, из Астрахани. Конечно, он с самого начала схватил цепким взглядом мой потасканный дорожный вид и знал, что платежеспособность моя близка к нулю. Уверенно взял деньги, сунул, не пересчитывая, в карман и сказал:
- Сиди, скоро приду. Да не бойся, не смоюсь! Что возьму - всё наше будет.
Он растворился так внезапно, что я даже не углядел, в какую сторону вагона он направился. Я прильнул к рюкзаку и прикрыл глаза, но сон уже не шёл.
Прошло минут сорок. Когда я окончательно уверился, что меня нажгли, он опять возник возле меня так же вдруг, как и исчез.
- Сейчас, погоди! Не успел ещё, - вид у него был озабоченный. Несколько мгновений он думал о чём-то своём, а потом бросил как бы мимоходом:
- Сиди пока. Я тут... по своим делам. - И вновь исчез.
В следующий раз он вынырнул через полчаса; посидел возле меня, поболтал о пустяках, воровато обшаривая при этом глазами вагон (у меня заворочалась мысль, что за разговором со мной он скрывается от кого-то), потом опять пробормотал что-то про «свои дела» - и испарился.
Так повторилось несколько раз. Это становилось интересным.
В одно из посещений он похвалился мне пачкой дензнаков:
- Гляди, настрелял! Тут за полтинник будет.
Я начал понимать, что во время своих отлучек он заводит с пассажирами, как и со мной, всяческие разговорчики и выуживает из них деньги. А меня он что, избрал в поверенные? Зачем? Подстраховаться?
- Ого! - сказал я. - Можно в вагон-ресторан идти.
Он понял это как намёк и сказал нетерпеливо:
- Да куплю я тебе пива! Мы ещё в Ряжске простоим хрен знает сколько, там и сбегаю.
И вновь пропал.
В очередное своё появление он приволок большую потрёпанную сумку. Помня, что ехал он с пустыми руками, я удивлённо спросил:
- Твоя, что ли?
- Щас! Спёр!
- Откуда?!
- Из того вагона. Ну-ка быстро, - он расстегнул молнию, из сумки выглянули старые шмотки. - Помогай! Потрошить будем.
- Да ну тебя! Сам давай.
- Тьфу, ё! - он проворно принялся закидывать на скамью чьи-то поношенные рубахи, брюки, юбки, следом извлёк полбатона в пакете, пластиковую бутылку с остатками «Фанты» и штук восемь огурцов.
- Нету ни хрена!
- А ты что думал, - я был доволен, что добыча оказалась такой нищенской, -с изумрудами в электричках не ездят!
- Держи! - он сунул в мои руки всю еду, а барахло запихал обратно в сумку. Я запротестовал:
- Да не надо мне!
- Тебе что, жрать не хочется?
- Жратва-то чужая.
- Какая разница, один хрен. Бери! Покушай в дороге.
Это неожиданное «покушай» смутило меня. Тем более - еда как раз та, что не досталась мне на вокзале, лимонад с булкой. И я виновато затолкал в рюкзак нехитрую снедь.
Теперь я окончательно понял, чем этот кадр занимается в ночных электричках, и мне осталось только восхититься тем, насколько чётко, не теряя ни минуты, выполняет он привычную работу. Подобно герою одной из новелл Цвейга, я стал невольным свидетелем промысла профессионального вора. Моё «купе», как видно, он выбрал временной базой для своей деятельности.
Полегчавшую сумку он втолкнул под моё сидение:
- На! Может, пригодится чего, возьмёшь.
И без того чувствуя себя соучастником, я возмутился:
- Убери! На фиг мне на краденом сидеть.
Он взорвался замысловатым ругательством, но сумку забрал. Выбежал с ней в тамбур, вернулся пустой и сообщил:
- Под откос сбросил. Хрен найдут! Слушай, у тебя кусачки есть?
- Зачем?
- В том вагоне дрыхнет старикан с орденами. Хочу звездануть парочку. Как думаешь, за сколь можно щас орден толкнуть?
Тут уж я не выдержал, вспылил:
- Ты его не трогай! Мужик до Берлина дошёл. За наше с тобой, блин, счастливое детство!
- А ты что - знаешь его, что ли?
- Знаю! Из Воронежа он.
Поняв, что от меня толку не добьёшься, мой попутчик снова исчез.
Мы подъезжали к Ряжску. Глухая ночь, на часах - четыре. Поезд остановился на маленькой станции, сквозь темноту я не мог разобрать названия. В окно просматривалась только часть платформы в свете тусклого фонаря, да за ней - арка у здания кассы.
И вот в этой арке возникла фигура моего нового знакомого, имя которого я так и не узнал никогда. Да это он, в жёлтой рубахе! Но что это? Поезд уже отходит, а он и не спешит подсаживаться!
И когда платформа за окном поплыла назад, я успел заметить, как к нему присоединился ещё один парнишка. Потом другой... и ещё двое... Они как бы стекались под эту арку со всех вагонов поезда. До чего же слаженной была, оказывается, их работа! Они поделили поезд на участки и орудовали в нём, воруя и выдаивая деньги из сонных граждан. А на этой платформе должны были соединиться. Сейчас, вероятно, они собираются подсчитывать улов, вырученный артельно.
Хорошенькую гоп-компанию посчастливилось мне встретить! Увидел в непосредственной близости ещё один социум - после «рейнбовцев» и крестноходцев, натуристов и «зелёных мстителей»!
Легко же я отделался! Всё могло для меня обернуться гораздо хуже. Такой мастер запросто сумел бы меня обвести вокруг пальца и обшмонать или подставить при «засветке»: я бы ничего не смог придумать против отлаженных методов. Но... пожалел он меня, что ли?
По большому-то счёту его, их надо жалеть…
Светало. Я облегчённо задремал, оставшись один. Спали и несколько сохранившихся в вагоне пассажиров.
А когда вновь открыл глаза, то увидел сидящего напротив меня... ветерана! Того самого. Он виновато улыбнулся:
- Вот, подсел к вам. Всё спокойней, чем одному ехать.
А то в моём вагоне все уже вышли.
- Пожалуйста! - гостеприимно ответил я. (Лучше коротать путь со старым солдатом, чем с ночным воришкой.)
Ветеран был уже трезвый и притихший.
- А меня ведь обокрасть хотели, - сказал он. - Когда спал, документы из кармана повытаскивали да орден пытались отвернуть. Видите, как погнули? А документы рядом бросили, под скамейку.
Ага! Значит, успел всё-таки тот пройдоха! А может, это его дружки постарались. Документы им не нужны, они среди них деньги искали. Не нашли - забросили под лавку.
Я сказал:
- Да, шастали тут по поезду всякие. Но уже сошли, они только в темноте смелые. А уж вон солнышко встанет скоро.
- Солнце - оно нечистую силу разгоняет.
- Да уж была бы и вправду сила!
Он всё удивлялся:
- И как умудрились!? Карман-то у меня внутренний глубокий. Хорошо навострились, ловкачи!
- Работа у них такая.
- Тут ведь у меня и пенсионная книжка, и ветеранское удостоверение. Еду вот в Москву продлевать, даже медали надел для этого, чтоб побыстрей всё сделали… Вас как звать? Михаилом? А меня - дядя Витя. Дослужился вот до удостоверения, но если потеряю - его уже не восстановят. Я ведь всю войну... - и он рассказал мне несколько фронтовых случаев, которые я не буду пересказывать, потому что все мы подобных историй от воевавших слышали немало.
Поговорили мы ещё с ним за жизнь, рассказали друг другу эпизоды из похождений наших по свету, и как-то понемногу осмелев, я спросил его:
- Дядя Витя! Вот вы много где побывали, мир видели. Скажите: каких людей по-вашему больше на земле - плохих или всё-таки хороших?
Он понял меня. Поглядел в окно на рассветное солнце и не спеша ответил:
- Да, много довелось пройти, в разных краях побывать. Мне уж семьдесят пять скоро. Сколько людей перевидал - и не упомню! Но больше, прямо вам скажу - хороших. Меня принимали, кормили, когда туго было, поддерживали - и всегда, всегда выручали добрые люди... Нет, на мир я не в обиде!
Он ответил то, что я безотчётно и хотел услышать, но ответил искренне. И если так говорит человек, проживший дольше меня в два с половиной раза, то мне и вовсе грех жаловаться!..
В Рязани мы с дядей Витей разошлись по магазинам, собираясь встретиться в следующей электричке на Москву. Но я слишком долго рыскал по городу, забрёл куда-то к чёрту на кулички и прозевал ближайшую московскую «собаку».
Ладно!.. Свою роль в моём пути дядя Витя всё-таки сыграл. Не подсядь он ко мне под утро - может, я и сам выдумал бы такой сюжетный поворот с новым появлением ветерана и моим наивным вопросом к нему, настолько удачно это появление вписалось в моё повествование. Но - так всё и случилось, ей-богу! В этой повести ничего, по счастью, мне сочинять не пришлось: путешествие само по себе выстроилось в законченную фабулу под знаком радуги, и я лишь попытался в меру сил одеть её словами. Что вижу - о том и пою, вроде как пастух азиатский. А ведь поедь я с танцором до Москвы - не появилось бы у меня этих новых типажей: воронежской учительницы, железнодорожного щипача и, наконец, дяди Вити!
Правда, мысль о написании даже небольшого рассказика о поездке ещё не приходила мне в голову, когда после полудня я нёсся в переполненной электричке по направлению к столице. Впервые меня натолкнули на неё Ира Новосельская и Алёша Меладзе, у которых я остановился на ночлег: не доезжая Москвы, сошёл в Люберцах и заехал к ним в Лыткарино, где они тогда жили.
В час моего прихода Лёша был чрезвычайно занят: играл с местным церковным батюшкой, в прошлом военным лётчиком, в захватывающую компьютерную игру с джойстиком - полёты над ночными городами Америки. А мы с Ириной и двумя их прелестными малышками-дочками тем временем сидели в кухне за чаем. Не удержавшись, я взахлёб делился впечатлениями от путешествия, а Ира, сама окончившая Литературный институт, вдруг предложила:
- А почему бы тебе не написать обо всём этом?
И верно, подумал я, можно состряпать что-нибудь на память, ведь через пару недель остригу свои патлы, нацеплю для пущей важности очки и костюм-тройку - и пойду вновь сеять разумное-доброе-вечное в души своих студенток. А воспоминания так нестойки и изменчивы...
Ввалилась к нам нехилая масса бородатого Алексея, заполнив своими габаритами половину кухоньки. Стал он расспрашивать меня о Крестном ходе в Дивеево: был ли, видел ли? Я рассказал о своём невеликом участии в этом мероприятии, потом заодно и об иных местах и сообществах, где случилось мне побывать за истекший месяц.
Он загудел своим «клиросным» баритоном:
- «Радуга», «Хранители радуги»... Всё людей спасают, мир хотят из дыры вытащить! А кишка-то у них тонка: того не видят, что есть на свете оружие гораздо более мощное!
Это он о вере христианской.
Мы ещё посидели, побеседовали, я представил, сколько раз предстоит мне рассказывать разным людям о своей поездке - и окончательно решил, что лучше будет запечатлеть её на бумаге в виде, скажем, рассказа или даже небольшой повести в несколько глав (вот уж не предполагал, что число их в окончательном варианте разрастётся до 24-х! - один из явных признаков непрофессионализма).
Как же назвать будущую писанину? «Страсти по Антону»?
И тут впрыгнула идея: для логического завершения путешествия теперь не хватало мне только одного - встречи с самим автором великой книги! Это явилось бы, покуда я в Москве, достойным финалом проделанного вояжа, он как бы дал мне пропуск в славный орден вольнопутешественников( «мудрецов», как неоднократно именуются они в книге) и право пообщаться с их нынешним идеологом - пока ещё он доступен, пока не стал знаменитостью.
С другой стороны - неловко: кто я такой?
А с третьей… ведь в конце каждой книги Антон даёт свой телефон и адрес: пишите, звоните, заходите за книгами! «Буду рад встрече и знакомству». А мне не помешало бы приобрести ещё несколько «Практик» для раздаривания, да и другие его издания почитать охота! Это много дешевле обойдётся, без магазинных накруток, более того - он всегда пишет: «цену назначайте сами, по своему усмотрению» (в случае денежных переводов на его адрес за высылаемые книги).
И я позвонил.
Трубка была снята моментально. Высокий, жизнерадостный голос произнёс:
- Слушаю!
- Добрый вечер! Мне бы Антона...
- Это я. Что угодно?
- Здравствуйте. Я Миша из Питера, проездом, хотелось бы заглянуть к вам на предмет приобретения книг. Это возможно?
- Почему нет? Разумеется. Адрес знаете?
- Тут у вас написан... найду.
- Значит, так. Я живу у метро «Речной вокзал», пара остановок троллейбусом по Ленинградскому шоссе до супермаркета, как раз по дороге в Петербург - если дальше по трассе поедете. У вас там, в Питере, какая станция метро ближе всего к Московскому шоссе? «Звёздная»? А «Речной вокзал» в Москве - станция, ближайшая к «Звёздной»! В общем, найдёте.
- А когда вам удобно встретиться?
- Сегодня не могу, завтра утром. Часов в 11. Хотя... могу вписать на ночь, если вам негде.
- Спасибо, я уже вписался.
- Ну и отлично. Значит, завтра в одиннадцать!
ГлАвА дВаДцАтЬ чЕтВёРтАя: НОВОЕ ЗНАКОМСТВО СО СТОЛИЧНЫМ ПИСАТЕЛЕМ
Интересное у него географическое мышление: «Станция московского метро, ближайшая к «Звёздной» в Питере»!.. Так я думал, отправляясь утром, после встречи с ещё одними добрыми моими родственниками в Кузьминках (это на пути в Москву из Лыткарино), на поиски жилья Антона. Много же он, видно, успел в своей жизни поездить! Мне представлялся типичный такой интеллектуал в очках, лет за 30 - ведь книги его написаны грамотным слогом и хорошо выстроены тематически, а для этого предполагается наработать писательский опыт и иметь некоторый литературный багаж.
Двенадцатиэтажных домов под нужным мне номером 112 оказалось несколько. Номера корпусов подписаны так мелко, что не разглядеть. У Антона - 2-й. Этот, что ли?.. Над дверьми подъездов - перечень квартир, вот и 547. Но какой этаж – не разберу никак.
В стареньком лифте с деревянными створками жму наудачу кнопку 4-го этажа. Поднимаюсь, выхожу и стою, чтобы глаза привыкли к темноте площадки, в коей тонут номера квартир. Думаю: тот ли этаж? И тот ли вообще дом?
И тут распахивается возле меня дверь, на пороге квартиры в широком солнечном луче стоит молоденький паренёк, по виду студент.
- Ко мне?
- Антон?
- Он самый.
- Тогда да.
- Заходи!
Люблю простоту. Я сразу понял, что с этим можно общаться без комплексов. Не то, что с литератором Пройминым.
Как я и настроился давным-давно, с порога пожал ему руку за доблестный его труд, то бишь за полезную книгу, и сказал:
- Я бы взял ещё несколько.
- Пожалуйста! Сколько душе угодно. Да ты проходи!
Маленькая двухкомнатная квартирка. Антон один - высокий, черноглазый и чернобородый, ярко сангвинический тип. Распирающие его килокалории так и брызжут из него обилием перемещений, взмахов длинных рук и торопливыми фразами, выстреливаемыми звонким петушиным голосом.
Я прошёл в комнату, заваленную картами, книгами и туристским снаряжением, говоря:
- Из путешествия возвращаюсь. Был на кафтинском «Рейнбоу», потом в Нижнем, Саратове, Астрахани - и обратно через Воронеж. Всякими вольными способами двигался, твоя книжка очень помогала.
- Ну, замечательно...
- Хочу ещё приобрести. У меня тут осталось десятки две, бери все: я всё равно завтра уже дома буду, в Питере. Сколько штук на них дашь?
- Бери сколько надо. У меня твёрдых цен нет.
- Ну... штук пять можно?
- Конечно! Возьми вот ещё новое издание «Электричек», только что вышло, ни у кого пока нет. И если интересно, ещё вот эту книгу - «Пути по России», это моя первая, с неё начинал.
Стопка книг в моих руках росла.
- А «Вперёд, к Магадану» дашь? - спросил я, замирая от собственной наглости.
- Держи! И вот ещё: сейчас я готовлю новую книгу, весной пойдёт в набор - так может, тебе вот этот листок пригодится, захвати тоже.
Я прочёл: «Академия вольных путешествий приступила к сбору материалов для Вольной Энциклопедии. Наша цель - показать Россию с точки зрения именно вольного путешественника.» Далее говорилось о четырёх разделах Энциклопедии: города и географические объекты; трассы; расписания; другие сведения, - и следовал призыв: «НО ЭТО ВСЁ ЕЩЁ НАДО НАПИСАТЬ! Поэтому я (Антон Кротов) обращаюсь к вам с такими словами: напишите в Вольную Энциклопедию о городе, в котором вы живёте; о трассах, по которым вы ходили; о местах, в которых вы побывали... За участие вам гарантирован бесплатный экземпляр Вольной Энциклопедии, а ваше имя будет прославлено в среде всего прогрессивного человечества».
- Да это же грандиозный труд! - изумился я. - Успеешь ли к весне?
- А чего тут успевать? Материал собирай да обрабатывай.
- Как ты на всё время находишь?
- Между поездками. Я ведь два института оставил, путешествовать интереснее оказалось.
- Сколько ж тебе сейчас?
- Двадцать один.
Вот это да! Я обалдел. Двадцать один - и столько уже успеть! Завидно даже. Он же не только книги пишет, он ещё и президентствует в Академии вольных путешествий, организует тренировочные походы по Подмосковью и лесные песенные слёты, распространяет газету «Вольный ветер» и пишет туда статьи в качестве журналиста и, кроме того, выпускает и редактирует журнал «Почтовый ящик» от клуба «Переписка» с литературным творчеством юных неформалов - и всё это параллельно с неустанными путешествиями! Одно интереснее другого, это я увидел по фотоальбомам, которые он мне показывал.
А когда мы сидели с ним за чашкой кофе, я спросил:
- С чего, интересно, у тебя всё началось?
- С газетного объявления. Я написал так: «Приглашаются желающие для поездки на Русский Север». И в конце - забавная такая приписка: «Любителям комфорта не обращаться».
- Ха! Интересно. И много людей набрал?
- Откликнулось много, но к началу поездки большинство отсеялось. По разным причинам.
- Но всё-таки съездили?
- Съездили! Даже на Соловках пожили в монастыре. У меня последняя часть книги «Пути по России» - как раз об этом.
Меня осенило:
- Слушай-ка! А можно, я эту твою фразу - про комфорт - использую для названия рассказа? Это вроде как твоя интеллектуальная собственность, полагается спросить разрешения.
- Почему нет? Легко! Дарю.
Как с ним всё-таки просто, думал я, допивая кофе. Это тебе не нижегородский писатель! И дело тут даже не в возрасте…
- Ты удачно зашёл сегодня, - сказал Антон. - Я завтра в новое путешествие отправляюсь! На этот раз за границу, впервые. Рассчитываю - месяца на полтора.
- Куда?
- В Иран. Автостопом через Грузию и Армению. Так ещё никто не проходил! Потом, может статься, и об этом книгу напишу.
- Когда ж ты успеваешь писать?
- В основном пишу в дорогах, время коротаю. Или дома, я ведь не работаю.
- На что же ты, извини, живёшь?
- Так и живу: съезжу куда-нибудь - напишу книгу об этом - её раскупят - у меня что-то появится на житьё.
- Но ведь нельзя угадать, сколько купят! Да и платят по-разному - ты же сам пишешь: цена по вашему усмотрению.
- Кто-то мало даст, а бывает, что и втрое больше, чем мне самому этот экземпляр обходится. В магазинах спортивных меня уже знают и берут охотно. Наценка им, остальное мне. В среднем получается нормально.
- А на издательства много затрат?
- Я сдаю в Раменскую типографию, на ризограф, тогда себестоимость поменьше выходит. Хлопот, понятно, с изданием хватает, и средства в целом уходят приличные, но они должны окупаться продажей. Ты вот пришёл, принёс сколько-то, другие тоже... Так и набирается.
- Но это же нестабильно!
- Нестабильность можно сгладить, если тратить разумно. В конце концов, много ли человеку нужно для счастливой жизни?
И тогда, стоя уже в дверях, я сказал:
- А ведь ты и есть счастливый человек! Живёшь так, как хочешь. Это не каждый может себе позволить.
- Ерунда, любой может! Просто люди недостаточно сильно хотят. Вот пример: на моё объявление о поездке на Русский Север отозвалось 49 человек, но реально поехало только шесть! А остальные? Не у всех же внешние какие-то причины вклинились! Значит - просто обломались.
- Да... Захотеть и сделать - две, как говорят в Одессе, большие разницы.
На прощанье Антон сказал:
- Забегай ещё! Скоро новые книги появятся.
- А тебе, если в Питере будешь - вот мой адрес!
Расстались мы приятелями, и я отправился прямиком в родной Санкт-Петербург.
Прав Антон: главное - желание! Мы сами творим наши судьбы.
В этом окончательно убедила меня ещё одна встреча, последняя за нынешнее путешествие. Когда я возвращался накатанным «собачьим» путём из Москвы - 5 электричек, 19 часов езды (не считая тверской ночёвки), 205 станций: через Тверь, Бологое, Окуловку и Малую Вишеру, - девичий голос окликнул меня по имени и фамилии на платформе в толпе. Оборачиваюсь - Лена Соколова: в ветхозаветные времена учились на соседних курсах в музпедучилище. Мы не виделись больше десяти лет. Лена и её мама возвращались с дачи в Боровёнке.
В пути я узнал ленину историю. В своё время, уже после моего выпуска, случилось с ней драматическое событие: несправедливое исключение из комсомола. Что такое был комсомол ещё в 80-е годы, объяснять не надо. Реальная сила, супротив которой идти не моги! Кто-то, правда, плевал на неё и тогда, но другие, вроде Лены, относились к суду чести и исключению из рядов ВЛКСМ сверхсерьёзно. На нервной почве у Лены даже временно пропал голос. И хотя позднее она была морально реабилитирована, хотя в «Комсомолке» (номер за 6 августа 1986-го) появилась статья о ней под названием «Пропал голос», Лена так и не оправилась - до сих пор! - от пережитого потрясения. Десять лет наблюдается у психоневролога, периодически подлечивается, работает смотрительницей в Кунсткамере, а летом уединяется с матушкой на далёкой даче, как теперь.
Какой же нелепой и вымученной условностями, подумалось мне, может оказаться причина, перевернувшая жизнь человека! Не лучше ли обратить свои душевные силы вовне, найти им разумный и здоровый выход в интереснейший мир, нас окружающий?
В меру, конечно – но человеку нужны стрессы. Нужен адреналин, нужны преодоление, борьба. Вот оно - то главное, что толкает нас к путешествиям и приключениям! Тот самый «прикол».
Куда же податься на будущий год? По уже пройденным антон-кротовским маршрутам - к истоку Волги, на Урал, на Русский Север? По зарубежью? А может, влиться в пеший 300-километровый поход «Новый Уренгой - Надым - Салехард» по заброшенной в тундре со сталинских времён одноколейке, уложенной когда-то зэками, - поход, который Антон разрабатывает в своей Академии для будущего лета?..
Теперь, если кто-нибудь скажет мне: «Покажи счастливого человека на этой земле в наши дни!» - отвечу, не раздумывая:
- Поезжайте к Антону Кротову в Москву - и увидите! Если, конечно, застанете его в перерывах между странствиями. Дерзайте! Адрес есть в любой из его книг. Он примет каждого...
(1997)