ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГ ВОСЬМЁРКИ
Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ
…через запад на восток…
(это был такой стишок?)
Глава 1. Ах, Аляска – это не сказка…
На следующий день, двенадцатого августа, «Апостол» достиг самой северной точки Аляски – мыса Барроу – и, оставив его в паре-тройке миль по правому борту, круто повернул на ост, покинув Чукотское море и войдя в море Бофорта.
Буквально перед самым поворотом встретили на небольшой льдине очаровательную парочку – белую медведицу-маму и маленького медвежонка. Несколько минут звери и экипаж разглядывали друг друга с нескрываемым интересом; потом мама решила, что бережёного и Бог бережет, семейка аккуратно нырнула в воду и поплыла прочь, смешно выставляя головы из воды. Чуть позже засекли и папу, который тоже не отказал в любезности пяток минут попозировать перед объективом, правда, ыдвлеке. Конечно, людей они видели и раньше. А под парусами? А русских?
Яхта в американской Арктике не является чем-то необыкновенным. Другое дело – русская яхта. Есть, конечно, разница между двумя фразами: «русские первые в канадской Арктике» и «первые русские в канадской Арктике». Вторая фраза вряд ли будет интересна где-нибудь в Новой Зеландии или Турции. Что значат для русского человека слова «первый бразилец в Антарктиде»? Но для каждого из нас это – ступень. А также ступень для того, кто будет идти после.
Ещё здесь много тюленей – пёстро-серых, большеглазых, любопытных и забавных. Это лахтаки, морские зайцы, излюбленное лакомство белых медведей. Они пугаются каждого неожиданного звука и каждого резкого движения, смешно и суетливо ныряют, изображая ужас. Через несколько минут опять выныривают и хлопают глазами – любознательность пересиливает страх. А интересно, кстати, есть разница между любознательностью и любопытством?
После поворота в море Бофорта льды стали мощнее и более сплочёнными. Плавание превращается в бесконечную лавировку между льдин. Приходится спустить стаксель, а потом и грот с бизанью. Вскоре вода с участками льда превращается в лёд с участками воды.
Почти всё время висит туман, более или менее густой, и вообще видимость отвратительная. Единственный плюс при таком вот плавании по льдам – это практически полное отсутствие волн и зыби. Всё остальное при первом взгляде выглядит минусами. Но лишь при первом. Это всё очень интересно и пока не приелось; к тому же Арктика есть Арктика, она потрясающе прекрасна.
Подчас наше движение выглядит как какое-то родео – обруливание льдин, их распихивание с одновременным лихорадочным поиском следующего прохода, при этом не забывая про генеральный курс. Проходы ведут к более или менее широким разводьям, но не всегда – порой приходится возвращаться и нащупывать другой путь, расталкивая льды и протискиваясь. Во время одного из таких вот ледовых манёвров яхта лишается вибратора эхолота.
Вибратор – это собственно датчик-излучатель эхолота, торчащий (вернее, уже торчавший) из днища яхты перед фальшкилем. Как это было? А очень просто. Стою за штурвалом, выискиваю очередной канал во льдах. Вывожу яхту в средних размеров разводье, а вот куда дальше – совершенно непонятно. Вроде, можно попробовать вон там, чуть южнее, но в этот момент почти прямо по курсу вижу ещё один канал, в который, пожалуй, можно попытаться пролезть. Думаю, пропихнёмся, как до этого уже сто раз пропихивались. Высовывается Николай: куда едем? Показываю пальцем: как полагаешь, в ту щель пролезем? Он пожимает плечами: не знаю, пробуй. Я и попробовал. Не сбавляя хода, конечно. А у льдины оказался мощный подводный таран, который виден только вблизи. «Апостол» с грохотом вылез на лёд почти наполовину, а потом сполз обратно, когда я врубил задний ход. Датчик, конечно, срезало напрочь, как машинка горе-парикмахера срезает одинокий прыщик с головы молодого матросика. Всё правильно: не зная броду, не суйся в воду. Чертыхаясь, повернул вправо и обошёл поганое место с юга, а параллельно наслушался про себя всякого разного. Тринадцатое число… чёрт подери… а завтра у меня день рождения…
Дальнейшее плавание без эхолота становится занятием рискованным, поскольку северные берега Аляски очень отмелые, кругом торчат банки с глубиной метр-полтора, а наша осадка с фальшкилем – два и семь. На картах там и тут написано: «В гидрографическом отношении район изучен слабо», «Район не исследован» и тому подобное. Промеров глубин порой просто нет, огромные белые пятна. То есть: даже тем картам, что имеются (а у нас далеко не полный комплект), особой веры нет.
Вообще-то, идя по сплочённым льдам, надо было датчик заранее вынуть из шахты, а шахту пробкой закрыть, делов-то на три минуты. Эхолот ведь нужен у самого берега, а не здесь, где под килём почти полкилометра. Но, как говорится, «умная мысля приходит опосля».
Незадолго до сего памятного события прямо по корме было замечено некое судно. Потом ожила рация, и на хорошем английском языке (ну наконец-то!) к нам обратилась всё та же прогулочная моторная супер-яхта «Turmoil». Оказывается, они, как и мы, идут в канадский Тактояктук и не сильно возражают против совместного плавания. Ну, примерно так воспитанный сапёр гуляет с девицей по минному полю: «Прошу вас, мадмуазель!» – и галантно пропускает даму вперёд. Через пару часов в результате своих постоянных вихляний вправо-влево-вперёд мы отклонились от генерального курса на шесть миль к норду, и «Turmoil» растаяла в тумане где-то позади. Обошли они нас чуть южнее или повернули обратно в Барроу – мы пока не знаем.
Зато свидетелем наших переговоров с американским кораблём стал некий житель побережья, представившийся по УКВ простым китобоем. Задал несколько вопросов о яхте, удивился и резюмировал: «Oh, wow! You’re brave guys! Bon voyage!»
Что ж, спасибо. Мы ответили ему, что тоже уверены в храбрости китобоев. Говорил он примерно на таком же диалекте, что и полицейская тётка из Барроу, но более разборчиво. Интересно, а как он охотится на китов? На каяке? Или у них там специальное китобойное судно? По радио же не спросишь...
Во все стороны, насколько хватает глаз, полупрозрачной кисеёй слоится туман. Он не мокрый и ослизлый, как у бухты Пэрд, а какой-то сухой и ватный. Тему арктических китобоев тщательно обсосали со всех сторон, и вдруг почудилось, что из блёклой пелены вот-вот выплывет чёрная громада трёхмачтового китобойного парусника позапрошлого века с мрачной фигурой одноногого капитана Ахава на корме…
Есть у арктических навигаторов такое понятие – ледовый отблеск. Это когда низко над горизонтом небо очень светлое, почти белое. Всё ясно: там сплочённые льды. А есть «небо чистой воды» – тёмная полоска над горизонтом. Там ледовая обстановка получше. В нашем случае небо чистой воды то по корме, то где-то на норд-весте, а впереди почти всё время ледовый отблеск. Однако идём – чего ещё остаётся, раз уж влезли сюда...
Самое потрясающее – это совершенно невозможная гулкая тишина вокруг. На сотни миль – тишина. Стоит лишь выключить дизель – и ты у неё в плену. Она холодная, она то презрительно-издевательская, то звучная, чистая и величественная, как молитва. Она ненавязчиво, но упрямо толкает на размышления о понятиях «вечность» и «беспредельность». Огромная пустота, образовавшаяся из бесконечно малой точки и готовая в эту же точку схлопнуться, когда придёт срок. Ключевое слово: АУМ, и другого нет.
...Льды то разрежаются, то вновь смыкаются; «Апостол» идёт то под дизелем, то под парусами. Мимо редких поселений, мимо низменных берегов с обилием небольших песчаных островков, постоянно меняющих (как пишет лоция) свои очертания, мимо большой нефтяной платформы. Затем нас обогнал красный американский буксир, который шёл к грандиозному плавучему нефтяному сооружению, установленному на огромный понтон и медленно двигавшемуся тем же курсом, что и мы. От него подлетел вертолёт, с него махали руками и что-то радостно кричали, но на шестнадцатом канале всё та же тишина. Потом небольшой серый катерок с нефтяниками вежливо попросил разрешения нас сфотографировать. Да ради Бога, пожалуйста. Фотоаппарат – не «стингер». Потом ещё катерок. Чудо-сооружение осталось слева по корме. Льдов в этом месте, кстати, было очень мало – балла два, не больше.
Согласно одной из версий, где-то здесь упал самолёт ДБ-А лётчика Леваневского. В 1937 году вслед за Чкаловым и Громовым его экипаж полетел из СССР в Америку через полюс. Вскоре после пролёта «макушки» планеты с самолёта пришло несколько странных и озадачивающих радиограмм, а затем он пропал и до сих пор не найден.
Теоретически мы можем пройти прямо над ним (если он действительно где-то здесь), но, во-первых, мы остались без эхолота, а во-вторых, даже если бы эхолот работал, здесь столько подводных препятствий, обозначенных на карте и не обозначенных, что уверенно распознать даже такую махину, какой был ДБ-А, мы всё равно не сможем. А пропал он ровно шестьдесят пять лет назад, день в день, 13-14 августа…
Да-да, четырнадцатого августа, пересекая залив Камден-Бэй, отметили мой день рождения. Было очень удивительно читать поздравления и получать подарки, приготовленные на Камчатке и спрятанные до срока в капитанской каюте. Внезапно стало совершенно очевидным, что человек уже сейчас может управлять понятием «время» – во всяком случае, если речь идёт о мыслях и эмоциях... Это, оказывается, так просто! И машина времени установлена Создателем внутри каждого из нас, вопрос только в желании ею воспользоваться.
Погода была что надо, переход за шестичасовую вахту составил аж сорок семь миль. «Апостол», делая мне свой подарок, выжал из себя свыше десяти узлов в галфвинд под полными парусами, продолжая свой невообразимый слалом-гигант. Яркое солнце, сверкающие льды, шипящие волны и свист ветра в вантах. Вот она, жизнь! Настоящая жизнь, медуза в глотку!!! Пело всё, что только могло петь.
Я криком радостным приветствую движенье!
К косматым парусам взвилось воображенье!
О счастье! Дух летит вослед мечте моей!!!
(Адам Мицкевич, «Крымские сонеты»)
Прав Джек Лондон: нет на свете ничего лучше скачущего коня, танцующей женщины и чайного клипера под всеми парусами.
В море Бофорта лёд уже не такой, как в Чукотском. По разнообразию не уступает, и даже превосходит, но нежно-голубые и бирюзовые тона в подавляющем большинстве сменились на грязно-серые и коричневые. Такое впечатление, будто кто-то долго, старательно и со вкусом пачкал лёд чем попало, не особо стесняясь в выборе. Не редкость даже совершенно чёрные льдины, больше похожие на коварно торчащие рифы, чем на лёд. Кэп говорит, что это, по-видимому, донный лёд, который всплыл на поверхность моря. Много «грибов» – куполообразных льдин с вытаявшей ножкой. Грузди, подберёзовики, опята. Со временем ножка тает, и шляпка с грохотом рушится в воду. Оказывается, есть целая умная книжка про морской лёд, про его разнообразие; там классификация и всё такое. Её интересно читать, периодически сверяя текст с тем, что проплывает за бортом. Связь теории с практикой.
Расслабиться некогда, разве что только после вахты уютно устроиться в своей койке-выгородке, сухой и почти теплой – благо проблема текущих люков с боем решена. Как страшный сон вспоминается злосчастный конденсат, всегда капавший точно за шиворот и превращавший уютный спальный мешок в самое ненавистное из всего, созданного человеком за три последних долгих тысячелетия.
Каждый раз, когда лезу на ванты, губы сами себе напевают: «А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер!». Помним кино «Дети капитана Гранта», а? Там под эту песенку один из юных героев браво карабкается на мачту. А как-то раз краем уха услышал, что Николай тоже её мурлыкает, когда лезет на ванты с биноклем. Видать, прав был старина Фрейд: всё начинается с детства.
На следующий день с самой полуночи плотность льдов резко возросла. Согласно с трудом и чертыханиями полученной ледовой карте, она в этом районе равнялась девять-десять баллов (балльность льда – это процентное соотношение площади льдов к площади чистой воды). Десять баллов – это значит, что воды нет вообще, только лёд. Во попали! С тоской смотрели мы на эту тридцатимильную ледовую перемычку, за которой маняще расположилась зона IF («ice free», то есть вообще без льдов). Ветер наконец-то южный, отжимной, а значит, есть возможность проскочить, прижимаясь к самому берегу (без эхолота!). Вообще-то, совершенно непроходимый для яхты лёд начинается баллов с пяти-шести* – а тут десять. Как это всё будет выглядеть?
* Нас не столько беспокоит толщина льдов, сколько их сплочённость.
Литау внешне спокоен, даже шутит, но напряжённость чувствуется, и сильная. Уже четыре раза вспомнил, что это именно я угробил эхолот, будто никому это и так не известно.
Вдоль берегов идёт узкая коса, отделённая от основной суши тонюсенькой полоской воды. Это Айси-Риф, коварность которого вытекает из названия*. Глубины смешные. Плюс банки, которые нужно как-то обходить, и это при наших-то картах – их масштаб озадачивает, а других нет. Плюс ещё показанные на карте некие подводные препятствия, видимо, связанные с проведением здесь когда-то буровых или ещё каких-то там работ. Что-то вроде заглушённых нефтяных скважин или типа того. А сколько не показанных?
* Icy Reef – Ледовый Риф.
По прогнозу ветер должен вскоре смениться на прижимной, и тогда весь лёд сгонит как раз сюда, где мы пытаемся совершать свои подвиги, хотя куда уж больше! Обратной дороги просто нет. Идём сперва под парусами в постоянном поиске проходов. Они порой уже, чем корпус яхты; отдыхающая вахта привыкла и даже не встаёт от дикого скрежета по стали обшивки. Лёд обдирает борта, и края проходов окрашиваются в синий цвет. Многие льдины, безобидные с виду, имеют коварные подводные тараны, и потому рулевой постоянно пребывает в напряжении. Штурвал вращается вправо-влево, не переставая. Рулевому помогает вперёдсмотрящий, который торчит под нижними краспицами грот-мачты с правого борта – на вантах навязаны ступеньки-выбленки. Кстати, одна уже оторвалась, неплохо бы привязать... Вахтенный начальник постоянно бегает вверх-вниз, сопоставляя обстановку с местом на карте и принимая решения.
Берег очень близко; идём, всё больше к нему приближаясь, по самой кромке льдов. Видна и лежащая вдоль него коса, заваленная разнокалиберным плавником, и далёкие, изумительные в рассветных лучах заснеженные горы, и лежащее в низменности поле льда, который, как сказано в лоции, не тает вообще никогда. Сверху всё это залито густой тревожной серо-синей акварелью туч – и мы, перекрестившись, будим сладко спящего после утомительной вахты боцмана-художника Семёнова. Анатолий, угрюмый и помятый со сна, вылезает из люка: «Ну, чего ещё надо?!» Мы просим у него извинения и показываем пальцем направо, где индиго в сто полутонов. Его глаза округляются, лицо вытягивается. Обезумев от красоты, он орёт: «А-а-а-а!!!», и вниз его теперь уже не загонишь ничем.
Потом вдруг ка-ак подуло… И подуло точно в корму. Яхта рванула вперёд под одним рангоутом, без парусов, не прекращая лавировки в бакштаг – и хорошо, что мы как раз попали в относительно широкое разводье с отдельными льдинами. И тут же стихло. Ну, мать-природа... ведь могли так влепиться, что... Уф, утёрли пот и пошли выкручиваться дальше.
Вот уже сутки яхта пробивается через сплошные льды. Нам на руку то, что это не ровный припай (которому летом просто неоткуда взяться), а буйное скопище дрейфующих льдин. На окружающую красоту смотреть некогда, всё внимание направлено на поиски проходов. Снаружи мокро от моросящего холодного дождя, внутри костюма – от жаркого пота.
Идём, что говорится, на грани фола. Порой проходы шире корпуса всего на двадцать сантиметров, ход не ниже двух-трёх узлов. Паруса давно убраны, поскольку требуется свобода манёвра.
Вот уже пройден злой и коварный Айси-Риф, впереди видно маленькую бухту Демаркейшн, сразу за которой граница США и Канады. В голове крутится Бутусов: «Гуд бай, Америка, о-о! Где я не был никогда!» Оказывается, ещё далеко не гуд бай: в миле от входа в бухту становится ясно, что дальше дороги нет. Ветер давно уже отошёл на норд-вест и сбивает лёд в плотное поле – как впереди, так и позади. Приплыли.
Литау, скрепя сердце, принимает решение отстаиваться в бухте (а куда деваться!), пока южный ветер не отгонит лёд от берегов – по прогнозу, не раньше, чем через пять дней. Сразу вспомнилась скучная стоянка у бухты Пэрд.
Но в бухту Демаркейшн ещё надо как-то пробиться.
В полукабельтове впереди видно что-то вроде прохода, где будет полегче. Но до него – сплошные льдины, густо набитые и навороченные ветром, одна к одной. Всё это холодное месиво беззвучно, медленно и хаотично движется относительно самого себя, этакое броуновское движение...
Николай сам становится за штурвал и, пробормотав: «Эх, тряхнём стариной…», практически без разгона начинает их таранить. «Апостол» упрямо движется вперёд, то подминая и ломая лёд, раздвигая его форштевнем, то отходя для новой атаки. Итальянский дизель зло рычит на пределе, но (тьфу-тьфу-тьфу) пока не подводит. Ну и корпус построили в Твери!.. Аркадий, хмыкнув, подмечает, что если бы эхолот был целым, ему сейчас всё равно бы хана настала. На баке группа из трёх человек во главе с ним занимается выталкиванием льдин футштоками из только что образовавшейся узкой щели, а мне приказано фиксировать всё это дело на камеру.
Эта увлекательная и изматывающая эскапада занимает примерно час. Потом открылся узкий вход в саму бухту, один из двух. Вода мутная, серо-жёлтая. Глубины неизвестны, а потому срочно создаётся старинный ручной лот из линька и кувалды. Сижу на носовом релинге с этим кустарным лотом, вытравив его на три с половиной метра. Вроде не цепляет...
И вот уже яхта бросает якорь за узкой песчаной косой, укрывшись от наползшей стихии. Льды жадно смыкаются за кормой; теперь мы в ловушке, но зато на чистой воде.
Ветер меняется на вест и усиливается. Хрен редьки не слаще. Завтра будем осматривать окрестности и заниматься текущими делами и ждать, что называется, у моря погоды.
Шутка дня: «Можно добежать до канадской границы». Добежать – да. Дойти на яхте – пока увы.
«Инмарсат» еле работает, про электронную почту все давно уже забыли – только приём и только прогнозы, погода и лёд. «Глобалстар» и не думает оживать. Информационная блокада, однако.
К ночи ветер усилился до шести баллов. Со входа понесло льдины – те, что продавило в бухту напором льда снаружи. Интересно, что они не просто дрейфовали по ветру, а совершали какие-то сложные и непонятные эволюции, плавая замысловатым противолодочным зигзагом. Например, занятно выглядит льдина, проплывающая мимо тебя в чистый галфвинд или вообще против ветра. Ясно, что их дрейф определяется, кроме ветра, ещё и внутренними течениями в этой мелкой бухте, но разобраться со всем этим с наскока не получится.
Льдины стучали и царапались в борта, привычно норовили повиснуть на якорь-цепи – словом, действовали на нервы и делали якорную стоянку небезопасной. А вскоре на яхту погнало целое ледяное поле – ни оттолкнуть, ни оттолкнуться. Поэтому, когда среди ночи до опасного поля оставалось метров двадцать, Николай, Аркадий и Анатолий срочно организовали переход на новое место в западную часть бухты, где относительно высокие берега прикрывали бы «Апостола» от натиска ветра с веста и норд-веста.
Что интересно – вся эта операция по переходу, занявшая больше часа, сопровождавшаяся грохотом якорь-цепи и стуком дизеля, никак не повлияла на спокойный сон трёх остальных членов экипажа. Проснувшись утром на завтрак и выглянув «на улицу», они (то есть я, Виктор и Дмитрий) были сильно удивлены сменившимся ландшафтом. Литау по этому поводу сказал: «Ну и экипаж… тонуть будем – хрен кто проснётся!» Конечно, сказалась усталость предыдущего дня: упали и уснули, как убитые. А мне из-за грохота якорь-цепи снилось, что я езжу где-то на танке.
Вспомнилось, была такая песенка у группы «Дилижанс»:
Ах, Аляска – это не сказка.
Льдинки вместо слёз.
Слёз не видно на Аляске.
Этот край – капкан для грёз…
Итак – бухта Демаркейшн. Она кажется круглой, хотя это не совсем так. От моря отделена узкой и низкой песчаной косой, вообще типичной для этих мест; коса при входе в бухту образует остров, причём один проход имеет в глубину всего полметра, а другим мы как раз и воспользовались (интуитивно), ни разу не чиркнув килём по дну, хотя такой риск был очень даже реален. Если бы заход в бухту не состоялся, валяться бы сейчас «Апостолу» на боку, выдавленному льдами на берег... Но! Всякое везение имеет своей основой определённое мастерство – в той или иной степени, тут я готов поспорить. Везение и мастерство соотносятся примерно так же, как интуиция и опыт. Однако выпили мы всё же не за везение и интуицию, а за дам бухты Демаркейшн. Дамы, ку-ку! Тишина в ответ.
Глубины в бухте от нуля до пяти метров, грунт плотный и чёрный. Низменные берега этих мест полны озёр, проток и болот, сплошная мокрая тундра; под верхним слоем почвы лежит толстенный слой чёрного торфа, превратившегося в отличный густой перегной. Мы в этом убедились позже, когда съезжали на берег. Если б не низкие температуры и не слой вечной мерзлоты, здесь был бы город-сад.
Среди уносимых к противоположному берегу льдин резвятся тюлени-лахтаки, где-то возле нашего берега громко крякают невидимые утки. Вода серо-коричневая и мутная, словно речная.
Ветер потихоньку утих, но на желанный зюйд упорно не заходит. Там же, на противоположном берегу, согласно лоции, есть заброшенное селение (название не помню), а у южного мы хорошо видим вынесенный к берегу остов какого-то корабля. Будет время – посетим, поглядим. Сделали приборку и дружно ударились в чтиво. На каждой якорной стоянке кают-компания превращается в натуральный читальный зал, благо книг и журналов у нас навалом.
Через день, снова используя отсутствие таможни и «иммигрэйшн контрол», а также стихший ветер, провели вторую контрабандную высадку на американский берег. Во-первых, нужно было произвести разведку на предмет наличия пресной воды, а во-вторых… Что – «во-вторых»? Берег – он на то и берег, чтоб на него высаживаться.
Поехали Аркадий, Виктор и я. Подойти оказалось возможным к самому урезу воды; вытащили лодку и привязали к камню, поднялись по некрутому склону. Под ногами хлюпает, как и положено в тундре; среди частых кочек много лужиц. Растительность небогатая, но после месяца на яхте вызывает состояние лёгкой эйфории. Тепло. Мох, лишайники, какие-то редкие ягоды, похожие на нашу морошку. Белые и жёлтые цветочки, по которым ползают насекомые, похожие на муравьёв с крылышками, и… явные следы мотоциклов на траве, а на торфе различимы глубокие вмятины от протекторов.
Индейцы! Команчи!!!
Вот тебе и необитаемый край. Наверно, ездят сюда на охоту – вон и утки крякают – только совершенно непонятно откуда.
На краю обрывистого берега стоит полуобвалившаяся и покосившаяся деревянная хижина, когда-то крытая пластами торфа и дёрном. Внутри – останки земляных лежанок и ржавой бочки, некогда служившей кому-то очагом. Сразу вспомнилось всё, читанное у Джека Лондона, все эти кинушки про Клондайк и золотоискателей. В воздухе чуть слышно щёлкнул взводимый курок кольта. Или показалось?
Джим, дружище, до сих пор я слышу
Звон сосулек в бороде твоей!
Золотую мы искали крышу –
Ты остался рядом с ней...
(из той же песенки группы «Дилижанс»)
Вслух же высказывается шальная мысль – а почему бы не приколотить табличку «CUSTOM» (таможня)? Шутка, но обида за Барроу ещё не полностью испарилась…
Вода в озерках, как и в лужах, пресная, но особого желания попить из них не возникает. Примерно такого же цвета идёт вода из русского крана на кухне, когда её дают после месячного перерыва. До впадающих в бухту двух речушек мы не добрались, слишком далеко вокруг бухты по берегу. Зато набрали камушков, не самых невиданных, но симпатичных; а во-вторых, сфотографировались гуляющими по воде, как и положено апостолам: от берега в бухту выбегает узкая длинная коса, отгораживающая кусок акватории, прячущаяся в воде и потому незаметная. Глубина сантиметров десять; шаг влево-вправо – и будет, как с незадачливым контрабандистом Гешей в «Бриллиантовой руке».
Побродив, вернулись на яхту.
– Чего так быстро?
– А чего там делать… на берегу…
Рассказам про следы мотоцикла капитан не поверил: мол, рехнулись вы, откуда? Не знаю откуда, но точно мотоциклы. Или квадроциклы. С чем можно спутать следы протектора? А если не мотоциклы-вездеходы – тогда что, какие-то инопланетяне с высоты лазером по тундре чиркали? Туда-сюда и наискосок…
На следующий день мы имеем пургу. Точнее, она имеет нас. Не сильная, но тундра становится белой, далёкие горы тоже, ветер снова воет в вантах, разгоняясь до шести баллов. Летят крупные хлопья снега и почти тут же тают на мокрой склизкой палубе.
«Инмарсат» с Бог весть какой по счёту попытки выдаёт-таки прогноз погоды и ледовую карту от московского диспетчера и координатора плавания Ольги Шершёвой. Двадцать второго августа обещается заход ветра на долгожданный зюйд – начнёт разгонять запирающую нас в бухте ледовую перемычку. Ура. Сейчас она примерно восьмибалльная. Надо пробиваться в Тактояктук. Там уже ждёт новый датчик эхолота, и вообще – там Канада! Лично в моём понимании Канада не Америка, уж сам не знаю почему.
Вечером Николай вытащил из своих анналов замечательную книгу – «Мятеж на «Баунти», история острова Питкэрн». Потрёпанная и зачитанная до дыр, на английском языке, 1924 года издания, Окленд, Новая Зеландия. Раритет, однако. Книгу ему подарили на этом самом острове, куда «Апостол» заходил сразу после острова Пасхи. Автор – Розалия Амелия Янг, дочь одного из тех мятежников.
С грехом пополам читаю – с моим английским ещё рано в Палату лордов.
Вообще, как я уже говорил, на яхте много книг. Читаем при свече, бережём аккумуляторы – ночи уже становятся тёмными. Хорошая подборка о северных экспедициях. Я был поражён отрывками из дневника Джорджа Де Лонга – скупое повествование, краткие фразы… но на данный момент это самое страшное и жуткое, что я читал в своей жизни.
Кстати, насчёт «Баунти». Кто как – а я, например, во всей этой истории целиком и полностью поддерживаю капитана Блая. Во-первых, он был настоящий моряк. Уильям Блай плавал ещё с капитаном Куком, а подлинное мастерство показал, когда мятежники высадили его с семнадцатью товарищами в шлюпку посреди открытого океана. Блай умудрился добраться до спасительного берега, потеряв всего лишь одного человека – и тот погиб не в море: его убили воинствующие аборигены на одном из попавшихся островков. А то, что матросов кошками пороли… ну, пардон, времена были такие. Провинившихся пороли на всех флотах, не только в британском. И сейчас бы неплохо.
А во-вторых… Тысячи людей бороздили океанские просторы, но история в основном сохранила для нас только имена капитанов. Кто помнит лейтенантов Бутэна и д’Экюра? А вот Лаперуза знают все. То же – с Куком, Бугенвилем, Гудзоном, Прибыловым… Вопрос: почему?
Личность капитана в морской истории отрицать по меньшей мере глупо. Ещё глупее выглядит тот, который начинает подвергать действия капитана сомнению или (что ещё хуже) ломать комедию и публично его низлагать. Вернёшься на берег – говори что хочешь, и мерилом здесь только твоя совесть, потому что у каждого своя правда. Но в плавании – не моги. Капитан в море – второе лицо после Бога. Выше Президента, Римского папы и твоих собственных родителей. Он даже имеет право заключать браки и наоборот. Нет, конечно, вылезти со своим советом капитану не возбраняется, но делать это нужно в высшей степени корректно, и чтобы при этом присутствовали только двое – ты и он. Почему? Странный вопрос. Потому что он – Капитан. На данном корабле. А ты ещё нет.
Закон простой: не нравится капитан – выбирай другой парусник. Но для этого надо сперва куда-нибудь приплыть. Или довести капитана до того, что он тебя где-нибудь высадит к чёртовой матери (это, между прочим, запросто). Вот только дорога в капитаны тебе после этого будет надолго закрыта – если не навсегда – потому что в море тебя больше никто не возьмёт. И весь сказ.
Просто есть такое слово: ответственность. У того, кто ощутил её груз, как правило, дурацких вопросов не возникает. И вообще, я предпочёл бы плавать с капитаном-самодуром (лишь бы морское дело знал), нежели самому оказаться на месте капитана, которому обнаглевший и самоуверенный экипаж всучил чёрную метку. Со стороны-то оно всегда видней, ага, конечно... Но не факт, что у возомнившего получится лучше. У лейтенанта Флетчера Кристиана, к примеру, не шибко получилось.
Хотя… капитан-хам тоже не есть достойная похвалы добродетель… Это я к чему? Это я так, вообще. Отвлечённые наблюдения-размышления. Читаем Розалию-Амелию дальше.
Подул юг!!! Растащит заторы или нет? Ясно, что растащит, но когда?
Выглянуло солнышко; вторая десантная группа в составе капитана, боцмана и доктора съезжает на берег. Кроме посещения уже разведанных нами косы и хижины, они ещё смотались на противоположный берег бухты, где стоит старый разбитый корабль, похожий на знаменитый фолклендский Wreck. Это оказался когда-то военный (судя по жалким остаткам серой краски) корабль с вываливаемой носовой аппарелью и совершенно непонятными ажурными надстройками в носу и в корме (похоже на платформы для зениток). Весь ржавый.
Залезть на корабль не удалось, и боцман Семёнов удовольствовался найденным рогом молодого оленя (это как молочный зуб ребёнка). Рог приставили к голове Анатолия и запечатлели на века «потомству в пример». После чего, всласть похихикав, вернулись на борт.