ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГ ВОСЬМЁРКИ
Часть 2. НА РУМБЕ – НОРД
Ты лети, лети, лепесток…
(ой… откуда-то из детства...)
Глава 1. Берингово море как оно есть
Плавание началось!
Погода сразу же согнала всё торжественное настроение: пасмурно, сыро; слабый туман, размазанный по всем сторонам. Серая вода, серое небо – обычная штука для Камчатки.
Какое-то время было видно, как с причала машут руками и что-то там такое напутственное кричат. Потом он растаял вдали и слился с пёстрой панорамой удаляющегося за кормой города-порта.
Когда-то этой дорогой заходил сюда и потом покидал Петропавловск Виктор Викторович Конецкий, любимый писатель современных русских моряков – и военных, и гражданских. В голову лезет всякая патетика.
Выходили под дизелем, поскольку ветер дул чисто «апостольский» – вмордувинд. Капитан сразу же расписал вахты, забрав меня с доктором Зюзьковым к себе, а Аркадию отдав боцмана и Виктора. Система вахт – голландская, то есть днём с восьми до двадцати две вахты по шесть часов, а остальное время делится на четырёхчасовые.
Одновременно определились с камбузным хозяйством. Вторым коком назначен Виктор Гомза, будущий специалист по обработке морепродуктов. Как сказал Николай, «ему и хвосты в руки». Здесь имеется в виду обилие кеты, поскольку Саша Надибаидзе перед самым отходом привёз аж одиннадцать рыбин. Первые дни были сплошь рыбными – кета хороша в любом виде и не надоедает.
По правилам, дежурный кок целый день хозяйничает на камбузе, освобождённый от несения рулевой вахты, и его задача состоит в том, чтобы экипаж был сытым и счастливым. На следующий день его меняет другой кок из второй вахты. Оставшиеся пятеро работают с парусами и снастями, занимаются повседневными заботами и прочим.
Штурманские и общие организационные вопросы – на капитане. Старпом отвечает за всё остальное, для чего у него в компьютере лежит «экселевский» файл: где, чего и сколько.
Атмосфера простая и дружеская, есть время и серьёзной работе, и весёлому трёпу, в котором мы постоянно упражняемся. Истеричных споров с амбициями (подчас бывает на яхтах такое) нет. Или пока нет. Ибо истина проста: каждый сверчок знай свой шесток, указанный в судовой роли. Так что пока мы развлекаемся весёлой болтовнёй, начиная немного узнавать друг друга.
Капитан живёт в своей уютной отдельной каютке по правому борту. Старпом – возле грохочущего дизеля по левому, боцман – под старпомом (не в буквальном смысле, а на нижнем ярусе). Форпиковая каюта отдана доктору, Виктору и мне. Витёк расположился на нижнем ярусе справа, я на верхнем, док занял низ левого борта, а верхнюю коечку над ним завалили продовольствием, в частности – коробками с копчёной колбасой. Первые три дня после выхода мы там просто задыхались. Запах колбасы можно было буквально трогать руками. Уже потом её вывесили на камбузе, поскольку начала лавинообразно плесневеть. В двух кормовых каютах-«гробиках» и специальной кладовой устроены продовольственные склады, а также сложено самое различное прочее барахло, совершенно необходимое в длительном плавании.
Незаметно прошли родные скалы Три Брата, в тумане они плохо видны и не так красивы. Морось. Провожая нас, Камчатка выглядела довольно уныло. Линия мысов Маячный – Безымянный, и вот мы в Тихом океане, в Авачинском заливе; повернули налево. Довольно долго шли под дизелем (опять вмордувинд), и только на полпути к мысу Шипунскому подняли паруса.
Покуда шли «под двиглом», я банально укачался. И удивился – с чего бы? Раньше на яхтах со мной такого не бывало... Я вообще не люблю дизеля. Тарахтенье и вибрация под аккомпанемент юго-восточной зыби в борт вызывают у меня ощущение неимоверного дискомфорта; настроение падает, аппетита никакого – словом, всё не в кайф. Плюс вонь эта солярная. Один разик на всякий случай сходил и угостил Ихтиандра, чем было, потом кормился у доктора специальными таблетками. А самое обидное, что это у меня одного, остальным хоть бы хны. Док сочувственно улыбнулся и сказал, что через пару дней всё пройдёт (и попал в точку), но весь последующий день я передвигался по яхте, как сомнамбула, вызывая своей кислой рожей ехидные улыбки и сочувствие. Во время одной из ночных вахт (как раз заштормило, ещё и дождик пошёл) в голове засвербил ехидный голосишко: «Ну, что? Нравится? Ну и на кой ты сюда попёрся?»...
На кой? Об этом поразмыслим чуть позже.
А насчёт остального... хм, моего хорошего товарища, яхтенного капитана Старокожева, на третьи сутки шторма, по его собственному откровению, тоже начинают донимать голоса, ещё и не такие. А что потом? А потом, отштормовав с недельку, встречаешь ровный океан и чистый рассвет, и думаешь: надо же, всего-то семь дней покачало, а столько всякой фигни в голову пришло… Оно всегда так. И вообще, адмирал Нельсон тоже укачивался.
Теперь к вопросу «на кой». Амбиции? Жажда славы? Прикупить заморские диковинки, мир увидеть? Что-то кому-то доказать? Кому? И что? Если поковырять эту тему основательно, то ближе ко дну бидона выясняется, что особо доказывать-то и некому, кроме самого себя. Тем, кто остался на берегу, на всё это в большей или меньшей степени наплевать. Мало ли кто там где-то чего-то совершает... А многим от этих свершений даже наоборот – постоянная нервотрёпка и всякие житейские неудобства. Жёнам, например (у кого они есть). Поэтому получается, что в итоге будешь любоваться сам на себя: ах, какой! Ну, доказал. Ну, совершил; ну, не сломался. Молодец. Смог. Но кто тебе сказал, что это можешь только ты? Тысячи людей на планете могут не хуже, только они сейчас лезут на Эверест или ломают ноги на парусных досках в прибое Гавайских островов, сигают с парашютом чёрт те откуда. Они не слабее ни духом, ни телом, а кое-кто и посильней. Просто они хотят делать именно то, что делают.
Тогда кто более велик – Амундсен или Ван-Гог? Как сопоставить? Рекорды – они ж только для того, чтобы кто-то потом их бил и побил. А вот Святой Валентин, говорят, рекорды не ставил… И Тур Хейердал тоже.
Один любит пельмени, другой симфоническую музыку. Оба счастливы при своём… и кто сравнит аса-лётчика с заслуженным гинекологом? Не важно, что; важно для чего.
Попасть в Книгу рекордов Гиннеса мечтает только полный идиот.
Совсем другое дело – вдруг услышать, как зовёт горизонт.
Свой Эверест есть в жизни у каждого, просто нужно однажды решиться и взойти. Сперва распознать: где он, этот Эверест, мой персональный, личный, единственный? А фишка в том, что после одного Эвереста нормальный человек сразу начинает поиски другого. Факт, что все эти эвересты разной высоты и по-разному выглядят, ничего не меняет. Каждый из нас Шумахер и Конфуций – в определённой степени, ровно настолько, насколько мы это можем именно сегодня. Вот возьми и проверь, поймай шанс… Заодно и приключения, и всё прочее.
Другое дело, что никакой спонсор просто так тебе денег не даст. Для него твой очередной эверест – химера и абстракция. Ему нужен рекорд, чтобы на нём можно было пропиариться. Так что если есть возможность этим воспользоваться, то глупо упускать шанс. Чёрт с ним, пусть думает, что главное – это рекорд. Каждому своё.
На сём – точка. А вот и Дмитрий – вылез наверх, оглядывает настройку парусов и перекуривает перед тем, как сменить меня у штурвала. Всё, вниз, сушиться.
Всё так же, под мерный стук двигателя, прошли мыс Шипунский, поскольку в очередной раз кончилось дутьё. Очень хотелось насладиться видом грозных «зубов дракона», нижняя челюсть которого хорошо видна при отливе, но проход мыса по закону подлости пришёлся на тёмное время суток.
Замолчали и «лебеди». Это позывной всех российских береговых погранзастав. Теперь мы их долго не услышим. Голоса у них – словно бедный солдатик целую неделю абсолютно ничего не ел и вот-вот уснёт в полном изнеможении. Во всяком случае, так кажется, когда слышишь печальную фразу на 16-м канале: «Судно, судно… (горестный вздох) …наблюдаю тебя в шести милях… (вздох) …к зюйду от мыса Маячный… (мхатовская пауза) …ответь «Лебедю»…»
Берингово море всё это время (за исключением двух световых дней) держит нас в мокром тумане, то поливая дождём (хорошая приправа к шторму), то нервируя почти полным штилем. Ветер, когда он есть, – бейдевинд, исключительно «апостольский». Штиль же всегда накладывается на равномерную зыбь, которая раскачивает яхту, вытряхивая остатки ветра из безвольно хлопающих парусов. Приходится постоянно дёргать дизель и жечь драгоценную солярку, которая в Арктике будет на вес не золота – платины, а потому Николай в досаде качает головой.
Во время первого же шторма испытали новые непромоканцы от «BASK». Ну… абсолютно непромокаемой одежды не существует в принципе – разве что трёхболтовый вентилируемый водолазный скафандр – но в целом можно сказать, что костюмы вполне себе. Вот только чёртовы молнии, которые постоянно закусывают складки материала, а ещё озадачивает тот факт, что на сгибах происходит частичное отслоение верхней ткани от подложки. Открытие не очень приятное. Процесс отслоения был быстрым, правда, вскоре прекратился, да и проявился он не у всех. У доктора, например, почти никаких признаков. А у меня – на плечах, на сгибах локтей, под коленками… Положительный момент: тёплые высокие воротники из «полартека» и лёгкий, совершенно непромокаемый и непродуваемый капюшон. За время отдыха между вахтами ничего толком не высыхает, и если бы не похожие костюмы, оставшиеся с прошлых этапов плавания, то пришлось бы тяжко. А у старых костюмов свой «козырь»: с молниями у них полный порядок, но зато положенные непромоканцам свойства после трёх океанов – как у ситцевых распашонок. Дважды удалось просушиться на случайно выглянувшем солнышке, но это было исключением, а не правилом. Вообще, в любой яхте всегда сыро, но у нас текут все световые люки, особенно в бейдевинд, когда бак яхты накрывает волна, несмотря на то, что в Петропавловске они были заделаны хвалёной пастой-герметиком. По совету капитана обмотали их сверху полиэтиленовой плёнкой; стало получше, но при очередной смене стакселя плёнку на моём люке сорвали ногами, и он снова жутко потёк. Идти на бак и перетягивать в такую погоду (и на таком галсе) – себя не уважать: промокнешь насквозь, сушиться негде, а поэтому я кнопками прилепил к подволоку большой лист полиэтилена, по которому вода более-менее сбегает вниз на палубу каюты (и частично на Витьку) и далее под пайолы. И потом: перетянешь люк по-новой – всё равно сорвут опять, потому что лень под ноги смотреть при работе с парусами. Кроме этого протекания, ещё сильно отпотевает подволок. На нём постоянно висят ядрёные капли, срывающиеся вниз на спальник или на матрас. От тряпок толку мало – тряпок не напасёшься, и их тоже надо где-то сушить. Пожалуй, надо было закупаться памперсами… Аркадий выдал из своих запасов две (pardon) женских прокладки для сбора влаги – у-у, вот это вещь! Вот была же мысль купить в Петропавловске армированный скотч, серебристый такой. Замотал бы люк снаружи – и никаких проблем... Теперь придётся терпеть до первого порта захода. Клянусь при улучшении погоды сделать с люком что-то такое, такое… сам не знаю какое.
Туманы, облака... Перед отходом один знакомый начальник Особого отдела, бывший дипломированный штурман-подводник, когда-то закончивший училище с золотой медалью, долго рассуждал о точности мореплавания, сетовал на то, что-де судоводители вырождаются, что все поголовно плавают по GPS, забыли устройство секстана и что такое звёздный глобус. Сильно утомил, потому что яхта – это не совсем линкор; но где-то он прав, несомненно. С трудом, но можно и на яхте найти место для секстана и для толстенных книг-таблиц, и для пузатого звёздного глобуса… Вопрос за малым: где взять солнце и звёзды? Ни того, ни другого. Интересно, каким бы макаром он определялся, если б сейчас был у нас на борту... Грустил бы и ковырял в носу, ещё и потому что точность путевого компаса у нас не полградуса, а два с половиной. Но нам хватает.
Теперь про яхту.
«Апостол» – прежде всего, очень прочный кораблик. Я называю его корветом, и не сильно при этом грешу против истины. Толщина днища два сантиметра, бортов и палубы – десять миллиметров и четыре. Правда, форма корпуса и парусное вооружение вызывают некоторое недоумение, но Литау отсылает с вопросами к некоему Валерию Конюхову, конструктору (не путать с героем-путешественником по имени Фёдор), который придумал такие вот обводы и такой тип оснастки. Позади себя «Апостол» тащит из океана в океан тонн восемь воды в виде турбулентных завихрений; крутизна хода к истинному ветру – градусов семьдесят пять, как у катамарана. Утюг, одним словом. Справедливости ради следует сказать, что условия жизни на утюге не самые плохие, а с учётом того, что это наш кров и дом минимум на треть года, слово «утюг» предлагается произносить с нежным придыханием. Однако угловатые скулы принимают удары волны на бейдевинде с таким звуком, как будто кто-то лупит огромной палкой по гигантскому корыту. Уснуть после вахты в таком корыте, да ещё мокрым, с первого раза не удаётся. Но недаром сказано, что человек может всё, если очень захочет. Поэтому через три-четыре дня – йо-хо! – голова только успевает коснуться влажной подушки… хрр-псс.
Кстати, о голове. Получил по ней гиком. Самая популярная лёгкая травма среди яхтсменов. Результат? Да гик, вроде, цел…
Дни на яхте идут своим чередом, похожие друг на друга. Коки – будто соцсоревнование устроили: кормят, как на убой. Вахта, смена парусов, завтрак-обед-ужин… размеренно и на первый взгляд, однообразно. Но каждый новый день приносит в жизнь экипажа свою особую свежую струю. Самое старое существо планеты – океан – он же и самый молодой, меняется и обновляется ежечасно; а если кто-то скажет, что океан не есть живое существо – будьте покойны, этот «кто-то» ни разу в океане не был.
Где-то на ост от нас в тумане лежат Командорские острова. Красивые и очень романтичные, но их, конечно, не видно. Не успели сдать вторую ночную вахту и позавтракать, как вдруг крики на 16-м: «Яхта, яхта! Вам приказ остановиться! Убрать паруса, лечь в дрейф!» Это кто там ещё? Корсары? Отвечают: вельбот. Что за чушь? Вельбот… откуда взяться вельботу в открытом океане? А он знай своё гнёт: всем стоять, всем паруса долой, всем руки вверх. Пошла полемика по радио с невидимым диктатором. Сразу как-то и не вспомнили, что «Вельбот» – общий позывной российских пограничных кораблей. И точно, они – причём в компании с рыбнадзором. Судя по тону, настроены решительно. Примерно так же разговаривает дедушка-дембель с сопливым новобранцем: «Ну-ка, ты, смирно мне, стоять, «фанеру» к смотру!»
Вынырнули из тумана – ни дать, ни взять, пираты ХХ века: ржавый-прержавый, флагов никаких, на облезлом борту кое-где имеются остатки краски и косой полосы непонятного цвета; названия не разобрать. Спустили надувнушку и, стрекоча моторчиком, едут к нам. Нас покачивает зыбью, мы стоим на верхней палубе и зло пялимся на них: ну вот какого чёрта, ведь только-только ветер подул!
– Погранцы… погранцы… – бормочет Литау. – М-да, вовремя. И чего ж им от нас надо, а? Хм… а вот топлива они нам точно зальют, я не я буду.
Мы удивились, а он не спеша лезет в какую-то чёрную папку и достаёт оттуда ксерокопию письма, где, кроме всего прочего, сказано, что пограничники не только обязаны нам «препятствий не чинить», но и «оказывать всемерную помощь и поддержку». Подпись: Валентина Матвиенко, вице-премьер, а сверху – «согласовано», «согласовано»... ну, в общем, подплывают и залезают на борт. Оказалось, мы находимся в какой-то тридцатимильной заповедной зоне. Ха, вот бы ещё об этом где-то было написано… и что же, тут вообще плавать нельзя? Нет, плавать можно, а вот всякая хозяйственная деятельность запрещена. Да, нюанс: сами они с Магадана. Резонный вопрос: и каким же тайфуном, ребята, вас сюда занесло? Охотское-то море с Магаданом немножко с другой стороны Камчатки... или вы там уже всех браконьеров переловили? Но спрашивают пока всё больше они. Занимаемся ли мы хозяйственной деятельностью? А то как же! Несомненно. Вон, доктор посуду моет… Как это – «не считается»? А что считается? Сети? Какие сети?! Ну-у, ребята... мы похожи на сейнер или траулер?
Короче, разобрались, притом довольно-таки быстро – за каких-то там двадцать минут. Выяснили главное: мы не браконьеры и не шпионы, а в завершение разговора капитан выложил на стол козырь. Да, копия. А оригинал лежит в Москве, как раз в том месте, о котором вы подумали. Ветра нет, идём под дизелем, вот, поистратились… как насчёт соляркой поделиться? Ребята загрустили. Думали разжиться чем-нибудь у богатеев, которые на яхтах путешествуют, а получилось, что сами налипли. Потом дружески улыбнулись – ладно, нет проблем. А мне вот интересно: без этого специального письма дали бы?
С помощью нового тузика сделали два рейса и привезли от них сто сорок литров. Взамен Николай подарил видеокассету и свою книгу о первом плавании «Апостола». Расставались с криками «Счастливого плавания!» Забавно вышло. Кстати, новый тузик с двигателем «Mercury» на зыби и волне показал себя очень хорошо.
Лёгкий ветерок гонит яхту дальше, ещё разок немного поштормило. Слегка. Берингово море – оно ж родное, пока треплет несильно, хоть и с дождичком. Наконец-то опять замотал свой люк большим куском полиэтилена. Сразу стало сухо. Конденсату также объявлена война: оба люка изнутри затянул полиэтиленовой пленкой, чтобы сработал эффект двойных оконных рам. Буквально через день форпиковая каюта окончательно распрощалась с сыростью (надолго ли?), Анатолий проделал ту же операцию в кают-компании. Хитрый инженер Аркадий вообще сделал себе на люк съёмную раму для удобства протирки, а что до нас (живущих в носу), то с того времени мы конденсат даже и не вытирали – нечего вытирать. Ура! Много ли надо человеку для счастья? Оказывается, совсем немного. Например, чтобы в кровать не капало.
Второй мечтой стала ванна с горячей водой. Или просто душ. Снилось даже – вот мочалка, мыло… вот спинку трут… шампуньчик пенится… вах-вах!..
Кончается июль. Полторы недели в океане.
Каждое утро в полдевятого приплывают два дельфина. Если быть точными – это не совсем дельфины, это белокрылые морские свиньи Далля. Небольшие, метра полтора в длину, с озорными тупыми мордашками. Спинка тёмно-коричневая, белое пузцо. Они скользят перед форштевнем нашего корвета совершенно без усилий, почти не шевеля плавниками и хвостами. Только короткое «пуфф!», и всё. Делая снисхождение, отстают и мгновенно нагоняют снова, проскальзывая под килём, и идут возле самой скулы. До них почти можно дотянуться. Через полчаса такой игры они уходят на вест по своим дельфиньим делам. И так дня три или четыре. Где-то в глубине они легко ловят свою рыбку и кальмаров, они чемпионы по скорости среди всех китообразных. Во многих местах рыбаки до сих пор их бьют; наверно, я ещё многого не понимаю в этой жизни, потому что у меня не укладывается в голове, как может подняться рука убить кита или дельфина. Или косатку.
Вспомнил Мелвилла и его пространные зоологические справки в «Моби Дике». С ними книжка могла бы получиться куда толще, тем более что с тех времён многие мелвилловские сведения о морской фауне изрядно устарели. Решил: если встретим белого кашалота – вставлю, тогда всё будет честно. Не встретим – не будет вам никаких зоологических справок.
Ну, вот и они. Справа на крамболе (то есть пятнадцать градусов справа по носу) вдалеке пасутся киты. Может, и не пасутся, а просто следуют почти параллельным курсом на норд. У нас на верхней палубе общее оживление, расхватали всю оптику. Но они далеко, видны только столбики фонтанов, изредка – чёрные хвосты. Белого среди них нет.
Всё это совпадает с пересечением шестидесятой параллели. Поэтому срочно разводится шестидесятиградусный спирт. Так уж вышло, что боцман Семёнов «пересекнул» знаменательную параллель, болтаясь на самом топе двадцатиметровой грот-мачты и ремонтируя антенну КВ-трансивера – благо зыбь небольшая, и ветра совсем нет. Потом слез и степенно выдул свою порцию.
А вот колбаса плесневеет... даже сложно найти подходящую метафору. Капитан делает соответствующее внушение ответственным лицам. От плесени нужно немедленно избавляться. Для этого колбасу обвязали понадёжней и просто вывалили за корму – нехай помоется. Есть предположение, что обитатели океана не знают, что такое копчёная колбаса, и потому не едят.
Вообще, как-то считается, что капитан должен командовать, а экипаж выполнять. Но Николай работает с парусами и верёвками наравне с остальными, а порой и побольше других. Работа у него спорится, всё выходит как-то легко и просто, без лишних движений и нервотрёпки. Он хороший моряк, и он это знает. А насчёт «командовать»… на хорошей яхте считается нормальным, когда каждый член экипажа сам чувствует, где что необходимо сделать, и делает это – будь то приборка или подстройка парусов. Это в идеале, но идеалов не бывает. Поэтому кэп не только работает сам, но и пинает других. В большинстве случаев это происходит весело и задорно, иногда – не очень. По большей части всё это не для дамских ушей. Ну, на море по-другому не бывает – если, конечно, на борту нет женщин. У нас их нет и не предвидится.
У Николая обаятельная белозубая улыбка, которая вкупе с острым умом и быстрой реакцией делает его отличным организатором и помогает ему общаться с людьми любого уровня – от портового работяги до столичного губернатора. Но когда он улыбается, прищуривая глаза, в лице незаметно проскальзывает что-то хищное, волчье. Он из тех, кто привык всего добиваться самостоятельно, своим умом и своим горбом, кто умеет ценить свою добычу и постоять за неё. Но медаль, как правило, двояка – частенько такие люди ценят себя гораздо больше, чем окружающих, и мало считаются с интересами других. Посмотрим-поглядим, хоть я не психолог и не ставлю себе задач по изучению психологического микроклимата в условиях автономного плавания. Просто, примеряя на себя чужую маску и постоянно решая – каким быть? – человек учится быть Человеком.
Николай перепробовал чуть ли не все возможные виды туризма – разве что не путешествовал на воздушном шаре и не лазил по Гималаям. Он происходит из казахских немцев, ему сорок семь (скоро стукнет). Учился в Москве, там же работал начальником гаража, когда судьба своим закономерным путём привела в яхт-клуб. Тогда-то всё и началось. Учитывая его постоянную тягу быть первым во всевозможных небывалых приключениях, не нужно удивляться, что именно он стал капитаном-наставником на английской яхте «Wild Goose», которая первой из иностранных яхт прошла «запретными» внутренними речными водами России от Белого моря до Чёрного. Теперь вот – «Большая восьмёрка Литау». Несомненно, потом будет что-то ещё.
28 июля. День Флота.
«Товарищ капитан третьего ранга, экипаж по случаю празднования…» – это Николай весело докладывает мне. Я офицер Флота (хоть и в запасе) и в этот общий для нас праздник имею кой-какие привилегии.
Важнейшая часть любого флотского построения – осмотр формы одежды. Делаю Виктору замечание за слишком короткую причёску, Аркадию – за неуставные очки с резинкой. Потом всеобщее поздравление, смех, музыка и выпивание трёх обязательных тостов под морские песни. Праздник-то общий.
Уже говорилось, что спирт разводится в точном соответствии с географической широтой места (само собой, считаются только градусы) – это ещё одна неписаная традиция, которая соблюдается свято. По вполне понятным причинам традиция работает только после сорокового градуса широты. Нарушить её можно только в том случае, когда запасы спирта сильно ограничены, но это пока не про нас.
А вечером того же дня Литау принимает решение зайти в Провидения. Очень трудно пройти мимо старых друзей и не заглянуть на огонёк, особенно если только что в телефонном разговоре по «Глобалстару» выяснилось, что один из них уже стал генеральным директором порта, а другой занял его прежнее место и теперь командует морским буксиром. Опять же, полученная по электронной почте ледовая карта возвестила, что мыс Барроу всё ещё закрыт девятибалльным льдом, и нам пока там делать нечего.
Яхта меняет курс и с попутным ветром летит в Провидения, распустив паруса, как альбатрос крылья. Вместе с нами туда же едет, булькая в волнах, наша копчёная колбаса, вывешенная за кормой. Зыбь солидная и прёт (непонятно почему) с двух сторон сразу. Вот как такое может быть? «Апостола» нещадно валяет на волнах и швыряет на курсе. Все паруса растравлены на фордевинд, и вот тут возникает ещё один вопрос конструктору яхты – в продолжение предыдущих.
Как известно, бермудское вооружение «7/8» (это когда форштаг, по которому поднимается стаксель, доходит не до топа, а до 7/8 высоты грот-мачты) применяется только на гоночных яхтах. В этом случае приходится использовать две дополнительные снасти – бакштаги – которые поддерживают мачту сзади-сбоку. Яхтой с бакштагами сложнее управлять, поскольку сразу возникает необходимость иметь наверху дополнительную пару рук, но такие яхты лучше ходят против ветра. «Апостолу» особые гоночные качества вроде бы ни к чему – у него задачи другие, и топовое вооружение ему пришлось бы в самый раз. Но, видимо, сознавая, что его утюгообразное детище будет плохо ходить в лавировку, конструктор Конюхов вооружил «Апостола», как гоночную ЛЭСку, и переубедить его не смогли (если и пытались). Бакштаги при смене галса необходимо поочередно набивать и раздёргивать, и если с этим манёвром запоздать, то на попутных галсах мачта может просто сломаться от напора ветра в грот. Готов спорить, что конструктор яхты ни разу не участвовал в морском плавании длительностью более двух-трех суток, хорошего ветра не видел, а в океане вообще не был ни разу.
И ещё один глюк. Почему-то «Апостол» всегда имеет едва заметный крен на левый борт. Можно грешить на неправильно размещённое имущество, на неравномерный расход воды и топлива из бортовых танков, но капитан делает строгое лицо и отвечает кратко: «Так построена» (при этом что-то тихо добавляя себе под нос). Если ещё вспомнить, что при спуске на воду яхта погрузилась на пятнадцать сантиметров глубже расчётной ватерлинии…
Идём то бакштаг, то «на бабочку» (в том числе и «чужим галсом»), но грот постоянно на правом борту. В итоге от постоянного валяния, а стало быть, хлопанья парусом по вантам (ветер не очень сильный) и растравленному подветренному бакштагу грот протёрся; одна дырка тут же жадно поползла по парусу вверх и вниз. Остальные дырочки остаются просто маленькими дырочками, но по усилении ветра придётся либо менять парус, либо смириться с тем, что при хорошем порыве он прямо на глазах разлетится в клочья. Аркадий и зарифил грот аж до третьей полки – так мы и дошли до Провидения, сохранив почти в сохранности многострадальный парус.
Вообще парусный гардероб «Апостола» достаточно старый и сто раз перелатанный. За полторы кругосветки оба грота вытянулись и обрели пузо, достойное среднего спинакера. Стакселя тоже не первой свежести, но сохранились получше; исключение составляет только генуя, которая, как уже говорилось, однажды зачерпнула волну и разорвалась почти пополам буквой «Г». Всё это зашито рученьками на Камчатке. Радует бизань, сработанная во время первой кругосветки в австралийском Фримантле: она сделана по уму, продуманно, и на совесть сшита. Но и на ней уже есть пара заплаток, а остальные паруса все уже неоднократно штопаны-перештопаны и сильно напоминают штаны Гекльберри Финна. Единственно целый парадный стаксель с красной эмблемой яхт-клуба «Спартак» поднимается только по торжественным случаям – например, при заходе в очередной порт, при выходе, на праздники, на то он и парадный. А куда деваться, парусное нищенство не порок, как сказал бы великий комбинатор, если бы был яхтсменом.
Первые конфликты. Невесть куда девается пресная вода. Проверили – может, где-то травят шланги или краны? Нет, всё нормально, вода из-под пайол однозначно солёная и с премерзким привкусом солярки. Так и должно быть. А в чём тогда дело? На что она расходуется в таких несусветных объёмах? Капитан сердито прочёл обширную лекцию о пользе морской воды касательно умывания и чистки зубов, и лично я согласен с ним полностью. Чистить зубы на яхте пресной водой – преступная расточительность. Тем более – умываться или (совсем уж моветон) мыть ею посуду. При наличии современных моющих средств… к тому же и обычное хозяйственное, и детское мыло нормально мылятся в морской воде. Что до особенностей вкуса – это дело скорой привычки, достаточно одного-двух раз. Опять же, благотворное влияние на дёсны океанской воды, этой колыбели Жизни. Так что Литау тысячу раз прав. Капитан Тарасов, например, с нарушителями на «Тарпоне» вообще не церемонится – один раз сказал, а потом под зад коленом. Я точно знаю, что трое членов экипажа (кэп, Витька и я) к странному исчезновению пресной воды отношения не имеют. Насчёт остальных – не уверен. Опускаться до того, чтобы контролировать каждого умывающегося и по-верблюжьи пьющего воду, Литау, понятно, не хочет. Все люди взрослые и должны соображать. Но вода исчезает на глазах, и капитан постоянно сверлит эту тему, причём достаётся всем подряд. Этот вопрос будет висеть на протяжении всего похода – но я забегаю вперёд.
Наш маршрут от Петропавловска до Чукотки почти в точности повторил маршрут английского капитана Чарлза Кларка, который возглавил экспедицию Джеймса Кука после его трагической гибели на Гавайях. Посетив Петропавловск, отважные британцы вышли в Чукотское море и добрались чуть ли не до места, ныне известного общественности как мыс Шмидта, но их остановили тяжёлые льды. Возвращаясь на Камчатку, мужественный Кларк умер от туберкулёза и был похоронен в Петропавловске. Незадолго до нашего отхода мы ходили к небольшому каменному обелиску в центре города и молча отдали дань почести смелому англичанину – он был моряком, а это звание не приемлет расовых и национальных различий пред ликом Великого Океана.