Какая встреча! Прям не знаю радоваться или огорчаться. Прощупал себя внутренним взором. А не ёкнет? Не ёкнуло. Блин горелый, это ж моя первая лябофф, школьная. Я ж в нее влюбленный был, вспомнить страшно. Вот сидит напротив чего-то рассказывает. Она меня не помнит, она ж училась в нашем классе год всего и на меня внимания не обращала.
Сознаться?
Совсем дурак. Молчи лучше, а то ишо подумает что ты того этого, опять начнешь к ней с цветами кидаться, звонить там и прочее всякое, ну, как обычно. Я ж ужо на такие подвиги… Лень мне этой лабудой заниматься, вон наши опять хоккей просрали, Плющенку засудили. Не уважают нас, нехорошие люди.
А лябофф. А чё лябофф, ну, сидит напротив, говорит чего-то. Блин, может не она. Тридцать с лихуем все-таки, разишь всех упомнишь. Скоко потом было всяких. И считать лень и вспоминать лень. Короче, надо помогу и все закрыли тему, тему закрыли.
Не ну той, первой, я благодарен. Честно. Она не восприняла моих чуйств, это и понятно в двенадцать лет-то. Хотя нонешние я гляжу, такие девки ого-го, они с пеленок все правильно понимают. Акселерация, ептить.
Нет, я лучше буду думать, что ошибся. Не она это. Та интереснее была помоложе. Я, конечно, тожить не того этого, ну, не красавец в общем. Но еще ж нормальный, в полной боевой так сказать, ну, по мере готовности. Тоже вот старею потихоньку, но мне то и понятно, мне ж красоваться не перед кем. Жена и к такому привыкшая, ничё не жалуется.
Дожился! Полез фотографии доставать. Ну, достал. Чего внучек? Это кто? Это дедушка, ага, в школе ишо. Не похож? Конечно, и повыше, ага, и постройнее. Не это в старших классах. А вот, пожалуйста, шестой ве. О, это друзья мои. Вон Викентий, Миха, Абдурахман, Чечя. О, гля, Рыжий. Он меня с сигаретами сдал, падла. Ну, это он по наивности, глупый чукотский мальчик, гыы.
А это вот наша отличница. Черевичка. Не плохая она в целом девка была, заумная только. Пела хорошо помню. Талантливая короче, тригонометрические функции в голове решала. Ну, это с ее слов, мы то ей под черепную коробку не заглядывали. Под юбки было дело. Но это по такой молодости было, может в классе третьем-втором, не помню, что интересное даже ощущений от того процесса не помню. Помню, у нас во втором классе игра была. Нет, не буду я тебе о ней рассказывать. Та, не помню я, глупостями занимались.
Кто я курил в школе? Что ты внучек, я в школе не курил. А Рыжий дурак, я ж говорю, это мы его от пагубной привычки спасали. Курить плохо, внучек. Ты это, смотри у меня!
О, а это мой злейший враг по шестому ве. Игорем звали. Били мы его внучек периодически. Да вот такой холеный всегда был. Росточком бляха, и метра в прыжке нет, а туда же, все девки за ним табуном. Он же урод прилизанный. Правильный был, чистенький весь такой, в костюмчиках. А мы в школьной форме, причем в концу года штаны чуть не по колено, потертые. Мне ж от братьев форма доставалась, разная бывало, один год помню на рукава бабуля заплатки поставила, ой стыдно было ходить. Матушка с очередной командировки вернулась, так поехали мне ее новую купили, красивую, синюю-синюю.
А вот она моя первая лябофф. Блин, страшная какая. Викентий говорил! Я его не слушал. Ты гляди, прав Викентий был. О, черненькая вся какая-то. Как обезьянка. Вон Савоськина красавица! С ней же Санька Баран дружил. Не, а чего с ней Баран дружил, а не я. Слушай, так я на нее даже внимания не обращал. Красивая девка. Блондинка, ты погля уже оформилась к тому времени.
Нет ну это ж надо как я расстроился. Я ж забыл ужо, чего вспомнил вдруг. Она мне такой красавицей казалась. Как же это? И Савоськина впереди сидела, прям перед носом. Вот же я дураак! Какая девка!
А эту лябофф первую Виктория звали Мартышкина. Это ж надо столько лет прошло, щас вот вспомнил. Не по себе мне чего-то. Вот как сейчас помню, сидим мы, с парнями, на стадионе, решаем куда пачку «Космоса» выкинуть, а у меня проблема. Мне эта Мартышкина по ночам снится, я не высыпаюсь. Абдурахман сразу сказал, я бы за такой одной фамилии убиваться не стал, тем более она на свою фамилию похожа как два близнеца пара. Та и сам вижу, сейчас.
Нет, ну, я ему аргументировал, свои чуйства, он понял, даже не обиделся. Рыжий, падла, ржал все время. Викентий у виска крутил. Чечя друг молчал. Вот друг был, ты знаешь, никогда мне не перечил. Говорил, раз ты решил, значит это правильно. Эх, разошлись пути-дороги, жаль.
Короче, я ей звонил. И откуда наглости столько!? Надо было Савоськину окучивать, она нормальная была, не то что эта.
Представляешь, бабушку звала свою. Я ей про большую любовь, она мне бабушку. Я ее, Вику эту, подлавливал, где только мог. Ошибка моя как сейчас догадываюсь, в том была, что завсегда компашка наша рядом терлась. Наверно она парней стеснялась. Вот же бабы недалекие, та парни ее сами как огня боялись, она ж для них была страшна как та третья мировая.
А потом Вика в больницу попала. У меня крышу снесло, я две ночи не спал и Викентию сказал, что она мне там, в больнице, изменяет. Что с ним было! Истерика. Он себе все виски прокрутил, намекая на мои умственные способности. Но я все равно их всех заставил со мной ходить и мою лябофф разыскивать. Я ж не знал где она, в республиканской али в городской. И бабка ейная, сцуко, сказала, что меня маньяка ментам сдаст.
Три дня мы ходили. Нашли. Да и парни смирились ужо. Вот друзья были! Мне потом Рыжий, падла, сказал, что временные умственные затмения лучше не форсировать радикальными методами. Надо, мол, дать пациенту пробеситься хорошенько тогда возможен диалог. А в период значит суксуального созревания, даже подрочить не возбраняется, а совершенно необходимо для психического здоровья. Хренов Фрейд этот Рыжий, я ему в ухо дал. Сказал: какой дрочить! Это можно сказать любовь на всю оставшуюся, а ты мне такие вещи предлагаешь.
Я ей цветы купил, конфет коробку хороших – «Раздолье». Я ж всеми правдами и неправдами пробрался в этот ее отсек, на коленях стоял. А она! Ну, постояла, послушала, мои излияния, пожала плечами, забрала гостинцы и ушла. Я какое-то время анализировал нашу встречу и пришел к выводу, что мне не очень интересно так унижаться. Тем более, Аля Гришина сама ко мне за парту села и пирожными меня все время кормила и вообще, ежели там чего по учебе, всегда помогала.
К тому времени как Вика из больнички выписалась, я уже перебесился и с удовольствием таскал Алькин портфель, благо она через улицу от меня жила и друзей моих не боялась.
Что, Алечка? Это я фотографии достал наши школьные, ага, вот смотрю, вспоминаю, когда еще вспомним-то былое. Эх, и не найдешь таперича никого из наших, всех поразбросало. Три тыщи километров от родных краев. И ведь как получается интересно любовь к женщине проходит, а к дому и друзьям - остается. Я уж что чувствовал к той Вике не помню, а про дом, про друзей вспоминаю и теплота в сердце, радость от того что это было и это со мной останется.