И снова я ехал в общежитие. Лил дождь. Улицы опустели и посерели. Я почувствовал тоску и одиночество чужого города. Чужое метро с чужими милиционерами, чужие троллейбусы с чужими талончиками, чужие остановки. Ни к кому ни зайти, ни позвонить.
Моя сумка стояла на стуле у самого входа. Новая и современная она смотрелась неестественно в старом обветшалом интерьере вестибюля. Я повесил ее на плечо и протянул направление охраннику.
- Поднимись к коменданту – пятый этаж, 519 комната.
- А что, - кивнул я на запрещающее объявление на двери, - и на заочников это распространяется?
- Что?
- Ну, сухой закон.
- А ты что сюда пить приехал?
- Да в общем-то нет, я на больничном, климатические условия на меня влияют отрицательно, август же сейчас.
Мы уставились друг на друга. Он с недоумением, я со злобным испугом.
- Ну, о чем тогда разговор?
- Да ни о чем.
Я отошел к лифту и поднялся на пятый этаж.
Коменданты интересные люди. Как правило, они получаются из людей обычных профессий. Я знавал комендантов, которые вышли из тромбонистов, инженеров-химиков, штукатуров-маляров и крановщиц. Наблюдая за их трансформацией, я так и не определился, что же происходит с людьми - или же в этой должности они обретают себя или все же эта должность их так уродует.
Этот комендант был молод и энергичен, и кабинет его был отделан, как это говорят нынче, под «евростандарт». Постоянно звонил телефон, комендант отвечал на звонки и заносил мои данные в журнал. Возможно, он вот также приехал с ворохом исписанной бумаги учиться литераторскому ремеслу, наверняка, поступил и, скорее всего, занялся общественной работой. И вот он в кожаном кресле, на стене кондиционер… Что это трагедия или фарс? Комедия или бытовая драма? Я следил за поведением коменданта, пытаясь представить его героем своего рассказа, но образ ускользал от меня. Нет, он не был моим героем.
Я расплатился, расписался и получил листочек, на котором был написан номер моей комнаты - 412.
- Там койка может быть еще занята, но человек должен сегодня съехать, - предупредил меня комендант. – Если будут проблемы, поднимитесь ко мне.
- Ладно, - говорю, - поднимусь.
Я шел по коридору, отсчитывая комнаты. Общага как общага – крашенные-перекрашенные стены, ветхие двери, раскуроченные косяки, затхлый запах.
В 412-й дверь была не заперта. Я стукнул и зашел. Вдоль стен стояло две кровати, одна застелена синим одеялом на другой лишь старый матрас.
Удивительная вещь эти старые грязные матрасы, они производят на меня завораживающее впечатление. Ведь это так интимно, как подглядывать за чужой еблей. Или как заглянуть в глубь веков. Судьбы... драмы... трагедии...
Поверхность доставшегося мне матраса украшали уринные пятна, их было много, они наслаивались друг на друга создавая цвет взбесившейся охры, но сквозь них пробивались черные протуберанцы менструальных излияний… Да по этому матрасу можно было писать историю русской словесности, заключил я.
Возле окна стоял стол, заставленный посудой. За столом сидело трое парней. Когда я вошел, они замолчали и вопросительно вытаращились на меня. Один был худой, но широкий в костях, вихрастый, но волос засален, симпатичный, но неказистый в движениях.
Другой коренастый, широколицый – монголоидный тип лица - и совершенно близорукий. Третий выделялся синими трико с вытянутыми коленями и узкой нижней челюстью, как у культового американского режиссера Тарантино.
Всех их объединяла молодость, амбициозность и агрессивность. Они не сомневались в своем гении, верили в свое предназначение и были готовы ринуться в драку. Отметив все это, я почувствовал себя умудренным жизненным опытом волчарой, который забрался в овчарню к ягняткам, где так тепло от испарений свежего навоза и уютно от беззащитности и наивности молодняка.
Мне захотелось пошалить. Я поставил сумку на пол и уселся на исторический матрас. Не обращая внимание на сосунков, я опробовал свое ложе на упругость. Кровать заскрипела. Потом я скинул ботинки, уложил ноги на матрас и наконец лег, заложив руки за голову. Потолок был высоко, но к моему удивлению я наткнулся на странную надпись на нем: «Учиться на заочном - западло! Я внятно говорю? Западло!» И еще там был цветной рисунок: распахнутое окно, за окном звездное небо, желто-оранжевая луна, много-много зелененьких звездочек, а на подоконнике сидела огромная синяя кошка и, свесив пушистый хвост, пялилась на луну. Я смешался, словно бы мне на самом старте сунули подножку. Суки. Я вскочил так резко и неожиданно, что все трое вздрогнули, а со стола упала сковорода.
- Если это комната номер 412, то я намерен здесь поселиться. Я внятно излагаю? Вопросы, возражения есть?
- Нет, - отозвался «синие трико», поднял сковороду и указал ею на близорукого монголоида, - он вот уезжает, это его кровать.
- А вы заочник? – поинтересовался отъезжающий.
- Что-то вроде этого, - выдавил я.
Уж он-то, наверное, досконально изучил надпись на потолке, лежа на этом зассаном матрасе, думал я, обуваясь.
- А вы откуда? – все пристальнее всматривался в меня близорукий.
- Из Санкт-Петербурга. А вы куда?
- В Воркуту.
- Не позавидуешь.
- Да. А вот у вас в Питере мощная литературная школа.
- Зато у вас неисчерпаемый угольный запас.
- Вы шутите?
- А вы что серьезно?
Парень смутился и замолчал. Мне полегчало. Безотказное средство – обосрали тебя, обосри ближнего.
Разговор не клеился, и я решил отправиться осмотреть окрестности. Ближайший месяц мне предстояло ошиваться здесь и нужно было разнюхать на что можно рассчитывать. Где посрать? Где умыться? Где пожрать? С кем перепихнуться?
Убрав сумку во встроенный шкаф, я справился насчет ключа. «Синие трико» объяснил, что жить мы будем скорее всего вдвоем, а ключ он всегда оставляет на вахте. Бросив взгляд на синюю кошку, расположившуюся на потолке, я вышел в коридор.
Следующая дверь направо вела на кухню. Дальше за поворотом умывальня и сральня. Пустынно. Глухо. Затхло. Я побрел по коридору по направлению к выходу.