Большую часть своей жизни я провел в общежитиях. Живал и в рабочих, и в студенческих и в солдатских, ну, что есть казарма? – Солдатское общежитие. Принцип везде один и тот же – личное житье становится достоянием общественности. Но вот колорит везде разный. В студенческих больше романтики и общественных мероприятий, в солдатских тоски и порядка, в рабочих пьянства и ****ства.
Общежитие я нашел, но меня не впустили. На вахте сидел молодой парень в камуфляжной форме, он сказал, что нужно направление из приемной комиссии. Я попросил его присмотреть за моей сумкой, он указа на стул, стоявший прямо у входа. Я на секунду засомневался.
- Не волнуйся, у меня муравей не проскочит, - заверил охранник.
Я оставил сумку на стуле и, прочитав содержимое вывешенного на двери плаката, вышел. Всю обратную дорогу на Тверской я думал об охраннике и о прочитанном. Дело в том, что на плакате весьма крупным и изящным шрифтом красной тушью был представлен приказ ректора института, в котором тот, беспокоясь за судьбу русской словесности, запрещал проносить в общежитие спиртные напитки, да, там так прямо и было изложено: «дабы оградить будущих служителей русской словесности от пьянства ЗАПРЕЩЕНО». А непокорным и попавшимся грозило отчисление из рядов будущих служителей.
С одной стороны я не мог не уважать человека, который мыслил так масштабно, но с другого бока мне представлялась следующая картина: что если, скажем, те три причитающиеся на мою долю абитуриентки, ну, пусть даже одна из них, пусть самая никчемная, но все же не откажется заглянуть вечерком ко мне в комнату и побеседовать о судьбе русской словесности? Что если так случится, и наши взгляды на русскую словесность совпадут? И мы решим вспрыснуть это дело? Ну как тут не выпить, если, скажем, их трое и все они бредят служением русской словесности, а ты один и думаешь только о том, как бы не облажаться и с какой лучше начать? Или наоборот, ты совершенно ни о чем не думаешь, потому что она одна и вся такая никчемная, как вся эта русская словесность. Нет, ну как тут не принять? ЗАПРЕЩЕНО! У них, видите ли, и муравей не проскочит, не то что я с литром водки и тремя пьяными бабами. Ну, тогда уж точно, лучше быть негром и подметать тротуары на Тверском.
Кстати, нужно будет прогуляться по Тверскому проспекту и посмотреть на этих знаменитых проституток, про которых я так много слышал. Московские проститутки не чета Питерским, мне так кажется.
Когда я снова прибыл в приемную комиссию, коридор был битком. Честно сказать, я опешил - то были мои конкуренты.
Прогуливаясь здесь ранним утром, мне и в голову не приходило, что их так много. Мало того они чувствовали себя, как мне показалось, слишком уверенно, переговаривались, как заговорщики и, похоже, были давними приятелями.
Я занял очередь за экстравагантной дамой очень крупной комплекции в очках и шляпе. Она высасывала сигарету за сигаретой, разжевывая и замусоливая фильтры до тошнотворного месива. Явно она была одержима и не удовлетворена. Я представил себя в ее власти и содрогнулся.
Отскочив на безопасное расстояние, я стал приглядываться к другим. Нет, это просто насмешка! Ни одного приличного тела. Все было слишком толсто или чересчур тоще, там отвратительно выпирало, а тут словно отсохло напрочь. Но самое неприятное - от всей этой неприглядности веяло тоской и удрученностью. И еще сектантством. Скопище неудачников, пронзило меня.
Я ретировался в дальний угол коридора, пытаясь максимально дистанцироваться. Вдруг где-то совсем рядом, откуда-то справа, до меня стали доносится странные звуки – мычания и чавканье. Я заглянул за груду сваленных поломанных кресел, там сидел человек мужского пола и ел. Перед ним лежал старый брезентовый рюкзак. Точно с таким рюкзаком обычно приезжал к нам дедушка из деревни и доставал из него яблочные и сливовые компоты, соленые огурцы и помидоры, густую как масло сметану и белое с розовыми прожилками сало.
Человек ел консервированную тушенку. Пахло остро и вкусно. Но мне отчего-то стало противно и душно, захотелось скорее выйти, куда-нибудь на улицы, где снуют шикарные автомобили, где негры подают холодное пиво в высоких бокалах, где разгуливают проститутки… Черт, я же забыл посмотреть проституток! Заметавшись по коридору, я потерял выход.
- Эй, ребята, а как я сюда попал? – завопил я.
Вся клика посмотрела на меня с подозрением, нет, смотрели они угрюмо и насмешливо.
- А вы что, не будите стоять? – спросила меня мамаша, что занимала за мной.
Она привезла в столицу свою рыжую дочку и два чемодана. Всем она говорила: «Мы прошли творческий конкурс и на прозу и на поэзию. Мы не можем выбрать. У нас бывают периоды, что идет только проза, а бывает, что доминируют стихи». Дочка ничего не говорила, она читала пухлую тетрадь с листами в клеточку, которые были исписаны сумасшедшим округлым почерком. Лица рыжей я не разглядел, оно было скрыто чудовищными очками и аппетитным бубликом, который она глодала. Да мне и не больно-то хотелось разглядывать ее лицо.
- Нет, я буду, я только на улицу хочу…
- Тогда мы все равно будем держаться за вашей женщиной.
- Ради бога держитесь, тем, более что она не моя…
Я протиснулся к выходу и вырвался во двор.
Герцена драили мыльными щетками два паренька в синих комбинезонах. Пена стекала с намыленной макушки и струилась по глазам, носу, бороде. Я поспешил со двора, вверх по бульвару к Тверскому проспекту. Улицы наполнились москвичами и гостями столицы.
Я вышел к пивному зонтику. Негра нигде не было видно. Пахло горячими сосисками.
Я покрутился возле стойки, попутно пригляделся к ценам. Кружечку можно было пропустить - по случаю приезда.
Разливала симпатичная молодуха с фееричными ногтями темно-фиолетового цвета. Грудь упруго волновалась под туго натянутой маечкой, а соски просвечивали даже через шелковый передник. Она всем улыбалась и орудовала бойко. Я взял «Афанасий» и маленькие пакетик чипсов с беконом. Не успел расположиться за столиком, как ко мне подсели двое. Молодые и подозрительные.
- Проездом? – спросил один вежливо, подозрительный исключительно.
- Наездом.
Второй молчал и следил, как фиолетовые ногти раскладывали по тарелочкам горячие хот-доги.
- А с нами вчера случай приключился забавный, - начал первый иронично и убедительно. - Подсняли двух телок на Манежной. Ну, взяли шампанского, поехали к нему, - кивнул на приятеля, тот подтвердил кивком.
Стараясь выглядеть непринужденным, я отвалился на спинку кресла и отведал «Афанасия».
- Музыку поставили, шампанское открыли. Девчонки ничего – компанейские. Больше ничего не помним, очнулись только поутрянки. Из бумажников все вымели, аудио и видео вынесли. Прикинь, клофелина, наверное, подлили. А с виду ничего девчонки - правильные.
Странно, думал я, хрустя чипсами, почему они подошли именно ко мне. Вон мужичок сидит с виду попроще меня будет, вроде бы. Неужели, я так похож на лоха?
- Надо будет поискать девчонок. Жрать вот только охота. Ладно, сейчас на Манежную двинем. Ну, а как у тебя дела?
- Да тоже не повезло, подсели вчера с приятелем на одного негра, купчишка по наркоте. С виду упакованый – браслетик, часики, печатка, ну, цепь, естественно. Пасли до вечера, потом посадили в свою тачку, пока гасили он, сука, стекло лобовое ногами вынес и приятелю отвертку под ребра загнал, пришлось горло перерезать, так кровищи натекло -весь салон залил. Но самое неприятное, побрякушки-то все липовые оказались – дерьмо турецкое, а в лопатнике мелочь. Приятель в реанимации, а негра пришлось с тачкой сжечь под Коломной. Под утро только вернулся, а бабок даже на соску самую вшивую, чтобы расслабиться, не осталось. Может, ваших вместе поищем? Поставим перед фактом, пусть отрабатывают.
- Да ладно, купи нам по хот-догу да и разойдемся, - сказал второй раздраженно.
- Нет, по хот-догу не могу. Порцию сосисок с кетчупом на двоих.
- Ну, давай.
Я отсчитал ровно на порцию.
- Ну, может еще встретимся, - сказал первый, толи поблагодарил, толи пригрозил.
Я допил пиво, доел чипсы и побрел в институт, все же там было безопаснее.
Очередь заметно продвинулась. Абитуриентка в шляпе выкурила все свои сигареты и теперь стреляла поминутно у ожидающих. Как только я вошел, она спросила и меня, и я пожалел, что не курю. Такая она была славная, толстая, нелепая и безопасная.
И мама с дочкой давали повод для сладкого чувства превосходства, и человек мужского пола с рюкзаком как у дедушки, теперь уже наевшийся, вызывал улыбку и даже умиление, просто дед Мазай, какой-то.
Я примостился у кучи переломанных кресел и еще раз вгляделся в лица своих соперников. Я перебрал их все до единого и даже поглядел со стороны на себя, приютившегося на куче ненужного хлама и пришел к выводу, что мы похожи на стайку детей из интерната для умственно отсталых – смешные, несуразные и ненужные. И стало мне совсем умиротворенно-печально и я задремал под шелест налетевшего дождя.
- Молодой человек, ваша очередь! Молодой человек, просыпайтесь, или мы пойдем впереди вас!
Я вскочил и, пошатываясь, побрел к двери. В глазах у меня было пасмурно, в голове мутно.
- Садитесь! Фамилия? – оглушила меня энергичная женщина - махонькая, худощавая и хроменькая.
Я попятился, споткнулся и плюхнулся на что-то твердое.
- Ну, куда вы сели-то? Садитесь на стул!
Я встал.
- Кто такой? Давайте сюда извещение!
Я стал сновать по карманам и пытался разглядеть, на чем это я сидел. То, что это был бюст, сомнений не было, но вот чей?
- А 149б – Веденеев – похабствующий Нарцисс, - рассмеялась хромоножка, получив от меня извещение.
- В смысле? – удивился я, и в глазах у меня прояснилось.
- Да не обращай внимания, садись, гони документы и четыре фотографии.
Ну, я подогнал ей свои дипломы-аттестаты и четыре фото - анфас 3Х4. И тут только приметил, что за противоположным столиком сидела молоденькая девчушка. Выгнув спину и закусив нижнюю губу, она барабанила загорелым пальчиками по клавиатуре компьютера. Обтягивающая безрукавка в желто-белую полоску, обрывалась на животике, не дотянув до пояса брюк сантиметров пять. Я ощутил потребность говорить.
- Каковы шансы у похабствующих нарциссов в этом году?
- Шансы у всех одинаковые. Общежитие надо?
- Ну, а куда еще деваться халявствующим сорнякам?
Девчушка лупила по клавишам, ее аккуратный задик елозил по кожаной поверхности стула.
- Халаява кончилась, - отвечала хромоножка, припечатывая кулаком мой анфас к экзаменационному листу. – Сто рублей за прожитье и пятьдесят залог за постель.
Затем она шлепнула печать и сунула листок мне под нос.
- Распишись и свободен. Следующий!