Я все-таки слег: от нервного потрясения, от физического переутомления, или просто так совпало – но у меня четыре дня держалась температура под сорок, и я провалялся в постели, почти ничего не соображая. Когда к вечеру того рокового дня Наташка пришла с работы и нашла меня спящим на полу в таком состоянии, она чуть не поседела, даже скорую вызвала. А потом, видимо, сопоставив факты, все эти дни пыталась найти Женю. Но он пропал. Телефон, аська, все известные нам электронные адреса молчали, в своей квартире он, видимо, больше не появлялся – она съездила и оставила ему в дверях записку, а адреса агентства она не знала. Но все это я узнал только в четверг, когда проснулся, слабый, как ребенок, но здоровый – так же неожиданно, как и заболел. Пока я пытался вспомнить, что произошло и какой сегодня день, Наташка, утирая слезы, торопливо рассказывала, как я ее напугал, балбес такой, и как она занималась поисками Жеки.
- Что у вас произошло? Ты можешь мне сказать? Я вся извелась – ведь вы не чужие мне – оба! – нервничала она, как-то сразу осунувшись и даже постарев, что делало ее больше похожей на маму.
Слабым голосом, с трудом вспоминая слова, я рассказал ей все, что смог, опустив только интимные подробности. Недавняя болезнь еще давала о себе знать, и я пока что не испытывал ни страха, ни отчаяния, мое состояние можно было назвать тупой обреченностью.
Сестренка помолчала пару минут, а потом неестественно ровным голосом произнесла:
- Я надеюсь, ты понимаешь, что ты безнадежный идиот и все испортил сам? И что Жека абсолютно прав, бросив тебя, и я искренне надеюсь, что он найдет человека, который будет любить его, а не себя. Вот что ты сейчас ревешь, как будто тебе семь лет и ты не получил машинку на новый год?! Ты понимаешь, что ты плюнул в душу любимому человеку, все равно что сказал ему в глаза: ты, милый, слабак и никчемный человечишко, и сроду ты сам на настоящие поступки не способен, так что сиди тут, вышивай крестиком, а я все сделаю сам!
Я слушал звенящий от негодования голос сестры, глотал невесть откуда взявшиеся слезы, и кивал на каждый ее вопрос – впопад и невпопад. Она выговорилась, потом легла рядом со мной, обняв, как в детстве и уткнув мою голову себе в шею.
- Дурачок ты, дурачок, - уже ласково приговаривала она, гладя меня по волосам, пока я рыдал в голос, желая умереть, не вставая с кровати. – Всегда ты был упертым и нетерпеливым, сколько я тебя знаю. Пора бы уже повзрослеть и понять, что любовь – это уважение другого, а не его принадлежность тебе. Тоже мне…герой… Ну, Джен-то у меня тоже получит, когда найдется, не сомневайся. Я ему еще прочитаю лекцию о том, для чего существуют друзья, и в каких случаях к ним надо обращаться. Сразу бы сказали о возникшей проблеме, мы бы сели вчетвером, и что-нибудь уж точно придумали, может быть, Антошка бы помог чем-то, юрист, все-таки…
Просто удивительно, но даже эти ее угрозы вселили в меня надежду.
- Ты думаешь, он вернется? – спросил я, все еще боясь поднимать на нее глаза.
- Куда он денется-то? – улыбающимся голосом ответила сестренка. – Лишь бы только не случилось с ним чего, не нравится мне, что он молчит…
Эта ее фраза подняла меня с постели в мгновение ока. И силы сразу откуда-то взялись, правда, пока не так много, поэтому пришлось моей заботливой сестре помогать мне принимать душ, потом кормить сытным завтраком, и самой же ехать к Варваре в агентство. Но там о Жене тоже не было ни слуху ни духу, все находились в депрессии по поводу его увольнения, а Варвара не имела даже представления, куда Жека мог пойти.
- Она говорит, что у него не так много друзей, рабочие контакты в основном. Сказала, что позвонит по паре телефончиков, но без особой надежды, - Наташка отпивалась горячим чаем с мороза и тревожно посматривала на мою осунувшуюся физиономию. Пока ее не было, я позвонил Мишелю, но тот тоже ничего не знал и ничем не смог помочь, только пообещал перезвонить, если Жека появится завтра в «Слайсе».
- Саш…я понимаю, что тяжело, но…если никто ничего не знает…все-таки четыре дня прошло… - она как-то нехорошо мялась, и у меня засосало под ложечкой от неприятного предчувствия. – Может быть, сядем на телефоны – ты по больницам звони, я по моргам…
Меня захлестнула такая боль, что в одну секунду я разучился дышать, схватился за сердце и беспомощно хватал ртом воздух, пока Наталья причитала, обнимала и гладила меня, извиняясь, и пытаясь отвлечь.
- Никогда…даже не думай…с ним все в порядке, я это знаю, - прохрипел я, когда смог дышать и говорить. Но страх остался, и я уже понял, что не смогу ни есть, ни спать, ни жить, пока не найду Джена.
Как я пережил сутки, я даже не хочу вспоминать. Кошмарнее в моей жизни времени не было. Пересилив себя, я даже позвонил Игорю, но тот тоже ничего не знал о Жене, и пообещал пробить по своим каналам. Вообще, он неожиданно так хорошо поговорил со мной, что я испытал что-то близкое к благодарности, устало подумав, что я совсем запутался.
Вечер пятницы я встретил с вновь поднявшейся температурой, правда, на этот раз не такой высокой. Я сидел на своей кровати и гипнотизировал молчащий телефон, надеясь на звонок из «Слайса», как на чудо. Минуты текли, как часы, со мной сидела Наташка, пытаясь втянуть меня в разговор, она то приходила, то уходила, приносила и уносила какие-то горячие плюшки с какао, предлагала включить компьютер или телевизор или наглотаться снотворного и поспать. Я не знаю, отвечал ли я ей, я помню только экран своего старенького мобильника - за этот вечер я выучил все его щербинки и царапины.
Когда телефон, наконец, зазвонил, я даже не поверил – смотрел на него несколько секунд, соображая, чей номер высветился на экране. Потом схватил, с трудом нажал на вызов, не своим голосом ответил: «Алле?»
- Алекс, если я не ошибаюсь? – смутно знакомый голос молодого парня, почему-то вызвавший неприятные воспоминания. Но гул в трубке заставил мое сердце подпрыгнуть и забиться с безумной скоростью – звонок был из «Слайса».
- Да, а это кто? – чуть не закричал я, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
- Я…хм…какая короткая память. Я Макс, помнишь такого? Я тут в «Слайсе»…и рядом со мной кое-кто, небезразличный тебе. Если он тебя еще интересует, приезжай и забирай, сам он не доедет. И поторопись, пока я добрый.
- Я еду, - отрывисто выдохнул я, сразу отключив телефон и начав лихорадочно собираться.
Самым трудным оказалось уговорить Наташку не ехать со мной.
- Наташ, там гей-клуб, понимаешь? Тебя даже на порог не пустят, я сам не знаю, как пройду – был там всего два раза, может, меня охранники не запомнили.
Она недовольно сопела, глядя, как меня пошатывает от слабости, но все же сдалась.
- Саш, пожалуйста, привези его домой, ладно? - неожиданно попросила она жалобно.
Я кивнул и прислонился к косяку, переводя дух. Одна мысль не давала мне покоя.
- А если…если он не захочет? Я ведь не должен…решать за него… - с трудом подобрал я слова, почему-то избегая смотреть Наташке в глаза.
- Сашка, ты тупица! – внезапно рассвирепела моя сестра. – Вот сейчас его надо просто привезти домой, даже если его для этого придется связать и стукнуть по голове! Марш в свой клуб, и без Джена не возвращайся! – и она вытолкала меня за дверь.
Я ехал в клуб и думал о том, что никогда не научусь понимать женщин. «Насколько проще с парнями! Наводит на размышления, блин…»
Но по мере приближения к «Слайсу» в моей голове уже осталась только одна мысль: «Он жив! Он жив!» - я это повторял как молитву, и все остальное на этом свете было не важно. Я даже успел подумать, что смирюсь, если Джен не захочет продолжать отношения со мной, но главное, что он жив, - как, наконец, я добрался до клуба.
Меня помнили, и вообще встретили, как родного: какие-то парни подходили, хлопали по спине, пожимали руку, просили закурить и спрашивали, как дела у Джена. Когда первое удивление прошло, я почувствовал, что снова накатывает страх: если, по словам Макса, Джен здесь, то почему никто о нем ничего не знает?
Я пробился сквозь толпу народа к бару, нашел Мишеля, и совсем растерялся, когда он развел руками.
- Джена не видел. Но сегодня тут такое столпотворение, что мог и проглядеть. Макса? Макса видел, он недавно взял два коктейля и уплыл в челаут.
У меня скрутило желудок. А если Макс все подстроил? Если я сейчас окажусь в этом челауте, как в западне, и меня увидит там Женя? А если Джен и сам там…не один, и Макс хочет, чтобы я это увидел? Я вцепился себе в волосы, почувствовав, что готов сорваться и заорать. Что бы там меня не ждало, я должен через это пройти. В любом случае, я больше не знал, где искать Джена, и быть совсем без него, в неизвестности, тоже больше не мог.
Готовый на все, что угодно, я решительно пробрался к челауту. Там было довольно темно, накурено и тесно. Негромко играл «транс», смешиваясь с глухими ударами клубной музыки из общего зала. Но основными звуками в этом помещении были стоны, тихие вскрики, всхлипы, тяжелое дыхание, какое-то бормотание, очень недвусмысленные хлопки… Я остановился как вкопанный, не зная, что делать дальше, как искать того, кто мне нужен. Вокруг меня множество парней занимались сексом, ни на что не обращая внимания, и я не хотел рисковать и отвлекать их. Когда мои глаза немного привыкли к темноте, я решился на поиски. Достав мобильник и включив подсветку, я начал пробираться вдоль стены, то и дело спотыкаясь о протянутые ноги и брошенную одежду, направляя свет экрана на возбужденные лица, тут же смущенно убирая телефон, увидев очередную откровенную сцену. Пару раз меня дергали за руку, усаживая на чьи-то колени и принимаясь откровенно лапать за все места, я отбивался, бормотал что-то про то, что не могу, меня ждут, и прочую ерунду, в результате чего уже через два длинных дивана меня трясло от нервного напряжения.
Наконец, неверный свет моего мобильника выхватил знакомую белобрысую голову. Макс спокойно сидел на диване, попивая коктейль, и даже не сразу меня заметил. Я плюхнулся рядом с ним, невольно прижавшись другим боком к чьей-то взмокшей ритмично дергающейся спине, но меня это уже не волновало.
- Где Джен, Макс? – спросил я, не в силах уже даже поздороваться.
Блондин вскинул на меня удивленный взгляд.
- Черт, не видел, как ты подошел. Как тебе тут? Впечатляет, правда? Вот это геи – во всей своей красе…или тебя этим уже не удивишь? – он так понимающе прищурился, что у меня внутри все оборвалось, я понял, что он знает про Игоря. Нервы мои давно уже полопались, и сейчас я схватил парня за грудки, буквально зашипев ему в лицо:
- Ты…моралист хренов, где Джен? Лучше скажи, иначе я переверну всю эту трахалку к чертовой матери!
Макс рассмеялся – искренне и заливисто, откидывая назад голову.
- Насмешил! Со всеми не справишься, нас тут побольше наберется… - отсмеявшись, он посерьезнел и скинул с себя мои руки. – Скотина ты, и не заслуживаешь не то, что Джена, а даже быть тут сейчас. Но ему нужен ты. А я тупо хочу, чтобы он был счастлив. Так что забирай свое сокровище и вали отсюда, пока я не передумал.
Мне начало казаться, что он надо мной просто издевается. Я приблизил к нему свое лицо и измученно спросил:
- Где он, Макс? Прошу…
Блондин сжал губы в презрительной усмешке, схватил меня за шкирку и грубо толкнул на кого-то, почти лежащего на диване по другую сторону от его ног. Дрожащими пальцами я снова включил подсветку телефона… Женька… Женька! Он был в отключке, похудевший, с тенями, залегшими под глазами, с жалобной складочкой между бровей. Он спал, приоткрыв рот, и от него разило перегаром так, словно его выкупали в водке. Но это был он – мой Женя, мой любимый, без которого – теперь я это уже точно знал – я не могу жить. Я почувствовал, как у меня все расплывается перед глазами от слез, и в этот момент погас экран мобильника. Не в силах выдержать больше ни секунды, пользуясь темнотой, я наклонился, взял лицо Женьки в ладони и стал его целовать – нежно, касаясь губами каждого сантиметра, стараясь не всхлипывать слишком громко, чтобы не привлечь внимание все еще сидящего рядом Макса. К моему удивлению, Жека пошевелился, что-то промычал вопросительно, потом поднял руки, не открывая глаз, нащупал мои плечи и притянул к себе, практически уложив сверху. Я ощущал его горячее тело – такое родное, вспоминал вкус его кожи, пытаясь понять – КАК я мог выдержать без него целую неделю?! Я лежал на нем и целовал, забыв про то, где мы находимся, и что происходит вокруг. Он вдруг вздрогнул, нащупал ладонью мое лицо и выдохнул недоверчиво и пьяно:
- Сашка…
Я понял, что сейчас или разрыдаюсь в голос – на радость Максу, или у меня случится сердечный приступ от всех этих треволнений и переполняющих меня чувств. Поэтому я снова поцеловал моего любимого в губы и решительно прошептал:
- Поехали домой.
Он не сопротивлялся, но и совершенно не помогал. После нескольких попыток его поднять, я понял, что один не справлюсь. Взмокнув от напряжения, я снова уложил Джена поудобнее и сел рядом – между ним и Максом. Последний, кажется, не без интереса наблюдал за моими мучениями, но постарался изобразить безучастный вид, даже демонстративно отвернулся от меня, когда я устало прислонился к спинке дивана. Я стиснул зубы и осторожно тронул его за плечо.
- Макс…ты не мог бы…короче, позови Мишеля, если тебе не трудно, а? Я один не справлюсь, сам еле на ногах стою…
Блондин громко фыркнул.
- Ты видел, что творится сегодня в клубе? Мишелю из-за стойки часов до пяти не выбраться, ни под каким предлогом. А разыскивать по всем темным уголкам его чокнутого любовничка я не собираюсь.
Он несколько секунд помолчал, потом выругался и решительно встал.
- Давай, бери его с одной стороны, я с другой. Мать вашу, ничего сами не можете, только трахаться направо и налево… - я старался не слушать, что еще он говорит в мой адрес, Жени, и, кажется, вообще всех на свете. Вдвоем мы кое-как привели Джена в вертикальное положение, а затем, чертыхаясь и чуть не падая на каждом шагу, выволокли его из челаута. Я притиснул Женьку к стене, навалившись на него, чтобы он не упал, и старался отдышаться. Температура и недавняя болезнь делали свое дело: у меня подкашивались ноги и кружилась голова. Посмотрев на нас странным взглядом, в котором было намешано всего понемногу – от сочувствия до ненависти, Макс велел мне так и стоять, и куда-то ушел. Я облегченно перехватил Джена поудобнее, обняв его за талию и закинув его руки себе на плечи, и принялся придирчиво рассматривать.
При свете он казался еще более похудевшим и бледным, я даже невольно подумал, не болел ли он тоже все эти дни? Нежно поглаживая и целуя его лицо и шею, я не обнаружил никаких ссадин, царапин, синяков…как и засосов, что меня порадовало, хотя я понимал, как это глупо с моей стороны. Приглядевшись внимательнее, я пришел к выводу, что Женька недавно много плакал – опухшие веки, покрасневший нос, слипшиеся ресницы – все это не было похоже на следы всего лишь алкогольного опьянения. У меня болезненно сжалось сердце, и я сильнее прижал мое сокровище к груди, поглаживая по волосам и пытаясь сдержать слезы. «Я никуда тебя не отпущу…на коленях буду молить о прощении. Пообещаю – отдам – все, что ты захочешь! Сделаю все, стану всем, чем ты захочешь, только никогда больше не оставляй меня…никогда…»
- Эй, Ромео энд Ромео! Облизывать его дома будешь, а сейчас быстренько взяли и побежали на выход – такси долго ждать не будет! – голос Макса был злым, насмешливым и бодрым. Он вывел меня из моего полубессознательного состояния, заставил встряхнуться и собрать последние силы.
Мы довольно быстро и без приключений добрались до выхода, причем Женька так крепко спал, что мы буквально тащили его волоком, к ужасу присутствующих в клубе. Я даже начал волноваться и подумывать, не накачали ли его наркотиками. Осторожно спросив у Макса, что он думает о состоянии Джена, я получил очередной полный превосходства взгляд.
- Ему нельзя пить, почти совсем – с бокала вина его вырубает полностью. Ты и это про него не знаешь? Кстати, можешь на меня не зыркать, напоил его не я – я его нашел таким «хорошим» в челауте пару часов назад.
Я предпочел промолчать. Вдвоем мы загрузили Джена в такси, я уселся с ним на заднее сиденье, переживая, что ему может стать нехорошо, и с удивлением увидел, что Макс уже сидит рядом с шофером.
- Адрес говори, - отрывисто приказал он.
Я уже так хотел скорее оказаться дома, что без споров назвал свой домашний адрес. Ехали мы молча, стараясь не обращать внимание на сочувствующие и заинтересованные взгляды водителя. За такси расплатился я, хотя Макс тоже успел достать купюру, но, увидев меня с деньгами в руках, пожал плечами и с независимым видом убрал свои сто рублей обратно. Мы выгрузили Джена, вдвоем дотащили его до лифта, и тут, наконец, Макс собрался уйти.
- Надеюсь, до квартиры вы доберетесь? У меня на сегодня лимит добрых дел исчерпан.
Я попробовал было его поблагодарить, но был награжден в ответ лишь яростным взглядом.
- Сделаешь ему снова больно – убью нахрен. Мне терять нечего. А мне ты теперь должен, я не забуду, не надейся. Все, живите счастливо, - и он вышел из подъезда, больше на нас даже не взглянув.
Я потрясенно выдохнул. Этот прощальный монолог безобидного, как когда-то казалось, блондина, оставил у меня тяжелое чувство. Но сейчас мне было уже не до него.
Лифт, площадка, достать дрожащими пальцами ключи, не упасть самому… Охающая и причитающая Наташка, сильный и спокойный Антон, который подхватил Джена на руки и отнес в мою комнату. Мы втроем раздели Жеку, обтерли влажным полотенцем, закутали в одеяло. Потом Наташка заставила меня переодеться в домашнее, выпить аспирин и чай с медом. Последнее, на что у меня хватило сил, это выключить свет и усесться на пол у кровати, пристроив голову рядом с Дженом и крепко сжав его руку, чтобы он никуда больше не смог уйти.
Я проснулся от ощущения, что нежные пальцы перебирают мои волосы. Это было приятно и знакомо: вроде бы и не массаж головы, но успокаивало, расслабляло и заставляло внутренне мурлыкать, подобно большому коту. Не открывая глаз, я повернул голову, подставляя другой бок, и услышал тихий счастливый смех. В одно мгновенье я вспомнил все-все: почему я сейчас лежу на полу, и как притащил вчера Женю домой. Я резко поднял голову и открыл глаза.
Женька лежал на боку ко мне лицом и немного испуганно улыбался. На его щеках были видны дорожки слез, но он больше не выглядел несчастным. Разве что – неуверенным. Я увидел, что все еще сжимаю одну его руку – так, как заснул вчера, и что он не стал ее отнимать, и этот факт подействовал на меня почему-то сильнее всего остального. Одним движением я вскочил с колен и кинулся к Джену, сжав его в каких-то судорожных болезненных объятьях. И, наконец, почувствовал, как он обнимает меня в ответ…
…Мы провели в кровати почти весь этот день. Сначала плакали и пытались извиняться друг перед другом. Чуть не поругались из-за того, что каждый считал виноватым во всем только себя одного. Потом рассказывали друг другу, как нам было плохо в разлуке, снова плакали, пока у меня не поднялась температура. Пользуясь тем, что я ослабел из-за лихорадки и не мог сопротивляться, Женька все же высказал мне, какой он эгоист, как он все чуть не испортил, как он чуть не потерял меня из-за таких мелочей, как работа и учеба, как он не достоин моей любви, но не может без меня жить.
- Вот я вылечусь…и отыграюсь, - бормотал я, заходясь откуда-то появившимся надсадным кашлем. – И докажу тебе, какой ты у меня ангел.
После этих слов мой ангел взял себя в руки и развил бурную деятельность: вызвонил Наташку, напоил меня по ее указаниям какими-то таблетками и горячим чаем, приготовил бульон, в общем, окружил такой заботой, что я даже начал цинично радоваться, что так вовремя заболел.
Каждую свободную минуту Жека лежал рядом со мной, гладил по волосам, обнимал, целовал и признавался в любви. Я периодически засыпал, прижимаясь к нему, потом просыпался – все так же в его объятьях, чтобы получить новую порцию нежностей. Я был так счастлив, что вызванный Наташкой участковый врач даже не могла взять в толк, чему я улыбаюсь.
- Отрадно видеть, как вы радуетесь жизни, но у вас бронхит, будем надеяться, что без осложнений. Как вас лечить, расскажу вашей сестре…или вот – вашему другу. Неделю, как минимум, с постели не вставать!
Я и не собирался! Мне было тут так хорошо и уютно, и Женька все время под боком – я был готов так болеть хоть всю жизнь! Правда, я изменил свое мнение почти сразу после ухода врача, когда выяснил, что в таком состоянии невозможно заниматься сексом. Я чуть не расплакался от досады: как же так? Ведь вот же – мой Женька, снова рядом со мной, я неделю к нему по-настоящему не прикасался, а сейчас так смертельно этого хочу, но – нельзя?! Но Джен так трогательно меня утешал, поглаживая по спине и плечам и шепча на ушко жаркие обещания, что мне пришлось смириться.
Со всей этой болезнью, я даже толком не сообразил, что Женька стал жить у меня. Он настолько органично вписался в нашу маленькую «семью-общагу», как будто был ее частью всю жизнь. Он продолжал ходить в институт, обдумывал варианты поиска работы, разделил с Наташкой домашние хлопоты, и, конечно, все остальное время был со мной. Уже на третий день моей болезни, как только спала температура, и я почувствовал себя лучше, мы не выдержали и занялись любовью.
Это было вечером, за стенкой Наташка с Антоном смотрели телевизор, Женька охал и дрожал от моих нетерпеливых ласк и пытался уговорить меня подождать еще хотя бы пару дней. Мне было немного смешно смотреть, как он разрывается между желанием и чувством долга, но все кончилось безумным секс-марафоном, во время которого мы выяснили две вещи: во-первых, долгое воздержание способствует развитию ненормального сексуального голода, а во-вторых, моя кровать ужасно скрипит. В результате, Наташка смотрела на нас с новым интересом в глазах, а мы решили впредь предаваться любви на полу.
Прошло чуть больше недели, я окреп настолько, что вернулся в институт, выяснив, что довольно сильно отстал. Женька вызвался помочь мне по общим предметам – у него как раз появилась масса свободного времени, в связи с отсутствием работы. Мы героически отказались от какой-то фееричной вечеринки в «Слайсе», решив посвятить все выходные учебе, но нашим планам суждено было неожиданно измениться. В четверг вечером позвонила мама. У нее кончились какие-то лекарства, папа плохо себя чувствовал, и она просила кого-нибудь из нас навестить их в выходные. Наташка с Антоном были приглашены на свадьбу к друзьям, поэтому ехать в деревню предстояло мне. Я немного растерялся, не очень представляя, как на это посмотрит Женя, но он пришел в неописуемый восторг.
- Выходные на природе! Круто как! Я сто лет из города не выбирался, поедем, Саш? А там настоящий деревенский дом? И печка есть?
В общем, в пятницу после института мы стали на скорую руку собираться, надеясь успеть на последний автобус. Скидывая в спортивную сумку смену белья, теплый свитер и носки, я неожиданно наткнулся на женькину фотокамеру. Меня словно обдало ледяным холодом. Я уже не помнил, кто из нас и когда запрятал свидетельницу и виновницу нашей размолвки подальше в шкаф, но я успел забыть про нее, так же, как мы старались совсем не вспоминать про Игоря и все, что было с ним связано. Моим первым порывом было запихать камеру еще дальше, закидать старыми футболками, лишь бы не видеть ее. Но я неожиданно вспомнил, какое счастливое лицо бывало у Жеки, когда он снимал все подряд на наших прогулках, как мы любили выставлять его работы на интернет-конкурсы, как он фотографировал меня… Я вздохнул и достал камеру.
- Жека, смотри, что я нашел, - преувеличенно бодро воскликнул я, протягивая ему злополучный артефакт. Как я почти что ожидал, его лицо вытянулось и побледнело, а в глазах отразилась недавняя боль. Но я уже знал, что с этим делать.
- Есть только один способ перестать ее бояться. Возьми ее и сними лучший фотосет в твоей жизни! Там, знаешь, какие места? Там такая природа, что меня самого рисовать тянет! А хочешь, я буду твоей моделью? Хочешь? Это уже не его камера, а твоя. Ты сильнее обстоятельств, ты же говорил? Докажи это!
Я видел, как он оттаивал, глядя не на камеру, а на мое лицо. Когда я закончил свой пламенный спич, в глазах моего любимого уже сиял знакомый мне творческий огонек. Жека потянул меня за рукав кофты, повалил на кровать и, навалившись сверху, промурлыкал:
- Моя модель, значит? Знаешь, какой я строгий фотограф?! Я – деспот! И с некоторых пор я собираюсь спать со своими моделями, да, вот так!
Мы чуть не опоздали на автобус, но настроение у обоих было отличное. Полтора часа пролетели незаметно, потому что мы уселись на самое последнее сиденье и тихонько обнимали и ласкали друг друга, предвкушая сказочные выходные.
В деревне было морозно, снежно, волшебно, как на новогодних картинках. Женька находился в состоянии творческой эйфории, и успел сделать десяток снимков, пока мы добирались по узкой тропинке между сугробов к нашему дому.
Мама встретила меня со счастливой улыбкой, крепко обняла, от чего я в очередной раз почувствовал щемящее чувство – «как в детстве», и заметил, что она еще постарела с нашей последней встречи. Они с отцом сами приняли решение перебраться жить в деревню, но я почему-то каждый раз испытывал чувство вины, оттого что не бывал с ними так часто, как, наверное, должен был. Потом я представил Женьку, сказав, что он мой самый лучший друг и пытаясь унять вдруг быстро заколотившееся сердце от желания рассказать им, кто он мне на самом деле. Мама неожиданно обняла его с не меньшей теплотой и заявила, что знает от Натальи, что Женя теперь «временно» живет с нами, «так как у него проблемы с общежитием». Потом нас откармливали горячими пирогами и поили «настоящим» молоком, отец расспрашивал про учебу, припомнил мою школьную тягу к спорту, пожурил, что я совсем перестал заниматься, начав вдруг расписывать удивленному Женьке мои прошлые достижения в плаванье. Уже совсем стемнело, когда мама повела нас в маленькую комнатку, где обычно жили в детстве мы с сестренкой.
- Только вот спать вам вместе придется, ребятки, вторая кровать у нас проржавела, отец ее выкинул. Вы теперь по двое-то редко приезжаете, Наталья с Антоном, если что, вместе спят… Не обессудьте уж.
Мы с Жекой шли плечо к плечу по тесному коридорчику, и с трудом сдерживали довольные улыбки. Все устраивалось даже лучше, чем я ожидал! Я немного опасался, что родители найдут повод поселить Джена в гостиной или еще что-то в этом духе.
- У тебя такие замечательные родители! Я в них прямо влюбился, - шептал мне Женька, когда мы лежали, тесно прижавшись, прислушиваясь, как замирают в доме последние звуки. – Я теперь понимаю, почему вы с Наташкой такие – это все твоя мама! И отец у тебя классный, правда, мне так неловко перед ним почему-то. Он так на меня смотрел, как будто все про меня понял…
Я гладил Женю по волосам и щекам, уверял, что мой отец на всех производит такое впечатление, что его даже друзья «Штирлицем» называли – за этот испытывающе-понимающий взгляд, что он моим родителям понравился, и что я безумно счастлив, что он сейчас здесь со мной…
Мы занимались любовью – нежно и бережно, боясь издавать слишком много звуков, и желая доставить друг другу максимум удовольствия. Я сидел на Жеке сверху, размеренно двигаясь, ощущая в себе его член, кусая губы, чтобы не стонать, любуясь его возбужденным лицом, и беззвучно шептал, как я люблю его, зная, что он не слышит, но читает это по моим губам. Когда дело приблизилось к оргазму, он уложил меня на себя, прижав мою голову к своему плечу, и несколькими резкими движениями довел меня до пика, от которого я чуть не умер, вцепившись зубами ему в ключицу, чтобы не закричать от наслаждения.
Днем мы кололи дрова, ходили в лес, где были сугробы по пояс, знакомились с деревенскими собаками, помогали отцу вытрясти половики на снегу. Мы чувствовали себя шестнадцатилетними мальчишками: играли в снежки, попытались слепить снежную крепость, но мороз не дал, возвращались в дом красные, веселые, голодные, и сидели, прижавшись к печке. Мы были так счастливы, что даже не расстраивались из-за того, что нужно было постоянно держать себя в руках и не поддаваться искушению обнять друг друга, поцеловать, взяться за руки.
Как я и ожидал, моим родителям Жека очень понравился, они почти сразу стали обращаться с ним, как со вторым сыном, а когда мы уезжали в воскресенье домой, мама вдруг порывисто обняла нас обоих, притянув к своей груди, поцеловала по очереди в висок и прошептала:
- Берегите друг друга, милые.
Эти замечательные выходные наполнили нас с Женькой каким-то умиротворением, как будто окончательно избавив от последствий той истории с Игорем. Это странно, но мы именно теперь оба почувствовали, как в нас появились силы, чтобы жить дальше, жить вместе, преодолевать все трудности, которые еще предстоят – главное, вместе. Женька увозил в город более ста фотографий, полный решимости сделать себе портфолио и с понедельника всерьез заняться поиском работы, я уже прикидывал в уме, как буду сдавать долги по учебе. Мы вышли из автобуса, держась за руки, думая каждый о своем, даже не замечая удивленных или косых взглядов. Мы были вместе – гораздо больше, чем когда либо, больше, чем многие вкладывают в это слово. А все остальное было нам не важно.