Налим
Ещё в дороге, где-то на половине пути, погода испортилась окончательно. Подул низовой ветер, повалил снег, потемнело. К монотонному стуку колёс добавился свист сквозняков в окнах старого пригородного поезда. Чертыхнувшись в душе, Шура вспомнил несколько матерей, непонятно для чего Христофора Колумба и принялся собирать вещи.
Дорога впереди предстояла довольно долгая, а поклажи набралось гораздо больше чем хотелось. Уже на берегу, среди жидкого кустарника, укрывшись от ветра за развалинами рыбацкой избушки, обламывая сухие ветки для костра, Шура понял, что рыбалка начинается очень и очень неудачно. На месте ближайших островов из белой круговерти , виднелось лишь серое пятно. Три часа хода по голому озеру, сильный встречный ветер не сулили ничего хорошего, но и вернуться обратно представлялось чем-то не реальным. Этого дня Шура ожидал весь год. Уже не раз пройдена дорога от станции до острова, отполированы до зеркального блеска блёсны, и мысли были уже где-то там, в тихой, заброшенной деревне, посреди озера, в самой глуши.
Уже виделись чёрные, горбатые окуни, чувствовалась дрожь лески в руках, и азарт переполнял лихую рыбацкую душу.
Крепко привязав рюкзак и шарабан к санкам, не торопясь покурив, Шура встал на лыжи и широким шагом двинулся по озеру. Ветер задувал в рукава, забирался под фуфайку, с размаху бил в грудь, цеплялся за колени. Мокрые хлопья снега больно хлестали по лицу. Несколько раз Шура останавливался, отвернувшись от ветра, прикуривал, передыхал и снова шёл навстречу ветру к заветным лудам. К вечеру ветер стих, снег падал ровно, укрывая уже успевшие оттаять в мартовских лучах бугорки, и только старые, серые пни изредка торчали из под пушистого покрывала. Деревня была пуста. Не было ни местных, ни заезжих рыбаков. В это время, здесь собиралось до десятка любителей дикой природы, захватывающей рыбалки, уединения.
Шура отпилил от полуразрушенного сарая бревно, поколол и растопил печь. Ночь опустилась тёмная, глухая. Жаркие языки огня облизывали старый, помятый котелок, в котором булькала и шипела настоящая рыбацкая похлёбка. Из печи пахло подгоревшей картошкой, тушёнкой, горьковатым дымком и ещё чем-то родным и очень знакомым. Это неповторимый запах деревенского дома, запах брёвен, тысячи раз обожжённого кирпича из всегда теплой и сытной печки. В старом, слегка покосившемся, но ещё крепком доме, построенном наверно сотню лет назад, и сейчас было тепло и уютно.В блуждающих вспышках огня, блестели воском широкие сосновые лавки, крепкий стол по- хозяйски стоял в центре комнаты.
В темных стеклах окон отражался красный закат печи да веер искр, уносящихся через трубу в черноту ночи. Остались позади ветер, тяжесть облепленных снегом лыж и испорченное настроение. Плотно перекусив и зажав в зубах беломорину, Шура настроил небольшой приёмник на волну “Маяка”, постелил на одну из лавок фуфайку и беспечно развалился в сладкой полудрёме. Приятная усталость разлилась по всему телу и где-то, между сном и явью, он уже витал в завтрашнем дне. Шура не видел как на небе одна, за другой стали появляться звёзды, как засиял в лунном свете снег, и как крепкий морозец рисовал на окнах замысловатые миниатюры.
Проснувшись от лёгкого озноба, Шура поёжился, полежал несколько минут, прислушиваясь к своему телу. Слегка ныли ноги от вчерашнего перехода, да мелкие мурашки бегали по спине. За ночь дом выстудило и холодок гулял от окон к двери.Растопив печь и разогрев недоеденный вечером суп,Шура не спеша принялся завтракать.В черноте стены заголубели окна, ещё час с небольшим и будет совсем светло. Разогревшись горячим, с дымком чаем, собрал при свете оплывшей свечи остатки еды, он аккуратно уложил шарабан и вышел на улицу. Черный, промёрзший лес с одной стороны и бесконечно-голубое озеро с другой, плотно обступили деревню. Звенящая тишина висела над домами.
Скрип снега под ногами показался треском, каким-то немыслимым грохотом. На мгновение Шура замер, он вдруг отчётливо услышал как стучит его собственное сердце, как с шумом напоённая пьянящим воздухом кровь разливается по всему телу.
- Мама родная — выдохнул он, вытирая со лба капельки пота, такого ощущения ему испытывать, не приходилось.
Насладившись безмолвием, поправил на санках шарабан, перехватив поудобнее в левой руке коловорот, оттолкнулся и , шелестя прибрежным камышом двинулся в лес. Вчерашний снег засыпал накатанную к этому времени лыжню, и идти приходилось на ощупь.Санки всё время за что-нибудь цеплялись, лыжи проваливались в старые следы, разъезжались и путались. Сумрак покрывал молчаливый лес, но с каждой минутой он отодвигался всё дальше и дальше за деревья. Минут через пятнадцать серая пелена оборвалась ярким столбом света. Лес закончился, и впереди открылось широкое озеро, освещенное розовым, мартовским солнцем.
Перед Шурой открылась удивительная картина. В лучах восходящего солнца переливался и играл снег. По голубым буграм торосов скользили искрящиеся змейки света. Вот они, ослепительно-серебристые, вдруг розовеют и уже пышут алым огнём. То внезапно сочная, зелёная полоска рассекает сиреневые всполохи и растворяется где-то в сотне шагов от Шуры. Несколько мгновений и солнце, оторвавшись от горизонта, обрывает фантастическое зрелище.
Откуда-то, из глубины озера, потянулся плотный молочный туман. Толщиной в несколько метров, он не закрывал макушек деревьев на ближайших островах и, легко определив нужное направление, Шура поспешил к полюбившейся когда-то луде. Быстро высверлив несколько лунок, он нашёл тот склон, на котором не раз удачно рыбачил. Затаив дыхание опустил в лунку блесну. С первых нескольких качков стало ясно, рыба есть. Чувствовалось, как мелочь стукалась о блесну, интересуясь блестящей штуковиной. Лёгкий толчок, и небольшой окушок, поддетый крючком за брюхо, трепыхался на льду. Ещё и ещё, вытаскивая зеленоватых любопытных окуней, Шура убеждался в том, что рыбалка сегодня будет. Смущало одно, окуни попадались светлые, прибрежные и не было темных, глубинных красавцев, но день только начинался, и повода расстраиваться не было. Окунь шёл и, уйдя с головой в этот захватывающий процесс, он не заметил, как солнце поднялось к полуденной отметке. Пора обедать.
Отрываться не хотелось, но обед откладывать нельзя. Ходьба, чистый и свежий воздух требовали своё. Обед занял немного времени. Небольшой костёр на берегу острова накормил и напоил. Душа отдыхала: такая вокруг красота. Развалившись прямо на снегу, Шура смотрел в небо и ни о чём не думал. Просто смотрел на облака, на голубую высь, на кривые ветки сосны, под которой лежал.
С озера послышалось карканье и хлопанье крыльев, он встал и повернулся на шум. Два здоровых, черных ворона, нахально усевшись на к учу ок уней, шумно обедали. Недовольные появлением человека, хрипло покричав что-то явно обидное, наглая парочка отлетела метров за сто, уселась на торос и нехотя принялась чистить и без того сверкающие черные перья. Обед удался на славу. Шура подобрал поклёванных окуней и запустил в сторону своих компаньонов.
- Во блин дают, скоро из шарабана вытаскивать будут,- с улыбкой бросил он собирая разбросанных вокруг лунки окушков. Окунь был ровный, граммов по сто— сто пятьдесят, и его уже было много. Небольшой хозяйственный безмен рывком опустился за четыре килограмма.
- Через два дня, мне нужен будет самосвал, - произнёс Шура и, усевшись
на шарабан, замял в зубах беломорину.
Перспектива обратного пути с рюкзаком и шарабаном мелочи ему явно не нравилась. Упаковав вещи на санки, он двинулся к темнеющему в далеке гранитному массиву. Остров- торчащая из льда каменная глыба, высокая поросшая мхом, уже освободилась от снега и слегка парила от теплых лучей солнца. Вдали, у горизонта, в воздухе, качались острова и небольшая жилая деревушка. Струйка дыма поднималась в небо у крайних домов. Деревня дрожала, то появляясь отчётливо, то затуманиваясь и исчезая. Солнце не дало полюбоваться полуденным миражом, ослепительно-белый снег нагонял слёзы и ноющую боль в глазах.
- Это вам не Кипра, фиговый лист на нос не наклеишь,- прищурился Шура и натянул ниже подбородка спортивную шапочку. Два голубых глаза смотрели из узких щелей, вырезанных и обмётанных собственноручно ещё в прошлом сезоне. Тогда, за два дня, он умудрился поменять кожу на носу, как вполне нормальный гад. Высверлив у острова несколько лунок и зацепив изогнутую красную блесну, Шура отмотал под лёд ровно четырнадцать метров. Блесна легла. Это место всегда славилось налимами; там, на глубине, ползали толстые, как поросята, увальни и глотали всё мало-мальски пригодное в пищу.
Сюда, они поднимались из тянувшейся вдоль острова ямы.
Когда-то Шура пытался опустить блесну на дно этой пропасти, но пятидесяти метров лески на удочке не хватило. Постучав блесной по дну, Шура остался доволен удачным местом, блесна ложилась свободно, за камни не цепляла. Он вытянулся на санках и, лениво подёргивая удочкой, слегка закемарил.
Тишина и покой лишь изредка нарушались уносящимся вдаль гулом лопнувшего льда. В ушах звенело и шуршало. Видимо по привычке они пытались что-то услышать, выловить из потока децибел нужный звук, но тщетно. Где-то вдали, у леса, дрогнули серебряные колокольчики. Сталкиваясь, они тихо рассыпались на мелкие кусочки и затихали.
- Фитонциды шалят,- определил Шура и занялся второй удочкой, как говорили старые рыболовы, две блесны это уже стайка корюшки.
Солнце не спеша опускалось в лес. За три часа ни поклёвки, и монотонное подёргивание руками начало надоедать.Через час надо двигать в деревню, напилить дровишек, согреть чайку да и просто приготовиться к ночи засветло.
- Хо,- вырвалось у Шуры, когда правая рука застыла в воздухе, ударившись о невидимую преграду. Левая мгновенно отшвырнув удочку в сторону, уже держала леску у самого льда. Шура упал на колени и привычным движением потянул жилку вверх. Что-то невообразимое там, на дне, слегка шевельнулось и едва оторвалось от камней. Сердце у рыбака дрогнуло и плавно опустилось в валенок, в район истоптанной пятки. Руки слегка вибрировали. То, что было на другом конце лески, в эту лунку не пролезет при всём обоюдном желании.
Зацепив краем глаза телескопический багорик, Шура лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Медленно, буквально по сантиметру, не ослабляя и не дёргая, рыбина поднималась вверх. Только бы выдержала леска, если это налим, то в пол воды он сделает попытку пойти обратно. ”Дотянуть до лунки, а там я его багром”, -ошалело думал Шура, радуясь и горюя одновременно. Зацепить-то зацепил, но блесну жалко. Мандраж прошел, мысли успокоились и выстроились в ряд.
- Всё по порядку, давай потихонечку, помаленечку и ...
Над озером полетел звон оборванной струны.
- Блин, а, свинья усатая,- и ещё минут пять любопытная колюха выглядывала из лунки и, похоже, удивлённо качала головой, такого ей слушать не приходилось. В деревню Шура пришел злой, уставший и голодный, три минуты рыбацкой удачи поглотили приличную порцию калорий. Сняв тяжелые валенки и нацепив подобие тапочек, валявшееся у печи, он ещё долго тыкался из угла в угол, пока не успокоился окончательно.
Навалив в котелок гору окуней, для навара, Шура тонко порезал мороженого сальца, почистил пару луковиц и откупорил захваченную для снятия стресса, бутылочку кристально чистой водки. Для такого случая достал аккуратно упакованный пакетик с хрустящими огурчиками тёщиной засолки. Обстановка располагала, по “Маяку” пели песни, на столе дымилась уха и загадочно потела бутылка белой. За окнами опустилась ночь.
— Хоть не откупоривай,- весело выдохнул Шура, услышав скрип половиц в сенях. Снаружи кто-то щупал дверь, пытаясь в темноте отыскать щеколду. Наконец дверь дрогнула и, визгнув давно не мазаными петлями, открылась. В неярком свете свечи с трудом различался невысокий, подтянутый силуэт.
- Однако я вовремя,- заметил вошедший, втягивая в себя порцию ароматов со стола.
- В самую точку, Василич, ну не ожидал, ей богу, заходи, - обрадовался Шура. С гостем они были знакомы давно и познакомились они здесь же, на озере. Раз в несколько лет, иногда и чаще, встречались в деревне, вместе рыбачили и всегда ночевали в одной доме, коротая длинные вечера за неспешными разговорами “за жизнь”. Санька, ты что-ли, это хорошо, а то смотрю огонёк светится, свой ли, чужой, а стол-то, стол, ну ты даёшь, гурман, понимаешь, и даже огурцы! Проголодался, Василич, намотал сегодня будь здоров, вот и расслабляюсь.
- Ну, давай расслабляться вместе, я сегодня не меньше твоего находил,
вчера с вечерним приехал и прямым ходом в Пегрему, ну и хрен,- Василич устало вздохнул, сбросил полушубок на железную кровать в дальнем углу комнаты и подсел к столу. В его голосе слышалась досада за свой промах. Лишних вёрст десять отмахал.
Разговорились. Поделились взглядами на клёв, посмотрели друг у друга улов, выпили. По “Маяку” оптимистично пели,” а вы ловите,вы ловите крокодилов, на мотыля, на мотыля, на мотыля.”
- В тему, - заметил Шура и поведал Василичу о потерянной блесне. Налим, это точно,— изрек мудрый рыболов” Я сам лет пять назад одного, на семь с лишним кило выволок оттуда, голова, что моя шапка,”– и Василич потряс старой ушанкой над столом. Глаза у него блестели, видимо тронул рассказ Шуры какую-то скрытую рыбацкую жилку. Не иначе как завтра туда рванёт, подумал Санька немного погодя, укладываясь на печи. Растянувшись, он зажмурился от удовольствия. Горячие кирпичи щекотали лопатки и копчик. Внизу, на кровати, похрапывал Василич. День прошёл вполне удачно, хотя блесну было всё-таки жаль.
Поутру, пока завтракали, обсуждали предстоящий день. Шура думал поискать счастья у Вороньего камня, километрах в пяти на юг, Василич охая и кряхтя, сославшись на усталость, решил остаться на фарватере, рядом с островом. Порешили,разошлись. День становился рыбацкий; тихий и солнечный. Уже через час Санька дергал из лунки приличных окушков, темных, с заметной горбинкой от головы. Клёв сегодня был гораздо активнее, и окунь чаще хватал блесну, чем подсекался за бока.
Пока солнце не поднялось высоко в небо, Шура сдвинулся на глубину и на десяти метрах, сразу же, был награждён за свои труды и лишения. Первый окунь тянул на килограмм. Здоровенный горбач, вытолкнув перед собой воду из лунки, гулко шлепнулся на снег. Отбросив его в сторону, Шура быстро опустил блесну под лёд. Второй был не меньше,если даже не больше первого. Душа пела и плясала. Оглянулся в поисках Василича. Прямо по фарватеру белый снег, ни одного пятнышка, справа у скалы небольшая фигурка согнулась над лункой.
- Ну даёт старый, не удержался, за моим налимом попёр, устал он видите, ох-ох-ох,- Шура довольно засмеялся, помахал рукой и свистнул в два пальца. Фигура как-то шевельнулась, вроде бы махнула в ответ, но разглядывать было некогда. Сильный рывок едва не выбил из руки удочку, окунище килограмма на полтора едва проходил в лунку. Зацепив багром за жабры, Шура с треском выволок красавца из воды и плюхнулся на шарабан. Три превосходных окуня трепыхались у его ног, вот так удача!
Хотелось курить. Сунул папиросу в зубы, зажег спичку и мгновенно оглянулся в сторону скалы.Что-то неестественное было в движениях Василича, и мозг, сохранив это едва заметное несоответствие выдал, сейчас сигналом тревоги.
Фигура оставалась в той же позе. Что происходит не разобрать, далеко, но что-то не так. Шарабан маленькой тачкой темнел слегка в стороне от рыбака, сам рыбак почти лежал на льду и одной рукой размахивал каким-то предметом над головой. Шура встал, до слёз всматриваясь в снежную даль. Василич упорно не хотел подниматься на ноги.
-Тьфу ты, блин, тут рыба прёт,- с досадой рявкнул Санька, побросал окуней в шарабан, нацепил лыжи и побежал к скале. Минут через двадцать пришлось сбросить скорость: шарабан тянул плечи, и с очередным километром каждые сто граммов тянули уже на полновесный килограмм. Отдышался. Василич перестал махать, но со льда не поднялся. Он стоял на коленях, буквой “Г”, словно зенитный пулемёт, высматривая в небе над родиной вражеский транспорт. Ещё минут через десять Шура был на месте.
- Василич, блин, ты чё упёрся, у тебя “намаз” что ли, валенки для прили¬чия снял бы.
- Санька, помогай, ситуация у меня нештатная.
Рука Василича, с туго затянутой петлёй из лески немного ниже локтя намертво стояла поперёк лунки и двигать ею он практически не мог.
- Что там, Василич?- Шура опустился на колени, пытаясь заглянуть под рукав.
- Рыба:
- Не идёт?
- Да в ней веса пара пудов, куда она пойдёт?
- А чего не обрежешь?
- Жалко Сань, такое бревно, ей богу жалко!
- Будем сверлить?- Шура поднял ледобур и нацарапал вокруг лунки
круг, -а поднимим, старый?
- Должны, сверли шибче, а то рука немеет,- Василич жалобно улыбнулся. Восемь лунок дались не просто, настоящий онежский лёд, по самый замок ледобура да ещё этот пулемётчик, стволом в небо.
- Готово, - Шура стянул мокрый свитер и рухнул рядом с дедом на кучу одежды.
- Санька, давай, не могу больше, давит зараза.
Тяжело дыша, Санька принялся высверливать перемычки между лунками. Одна, другая, третья..., масса льда дрогнула, и в одно мгновение Шура потянул руку Василича на себя и перехлестнул леску вокруг рукоятки черпака.Дед заблажил матом на всю округу, но рука уже была почти свободна. Быстро намотали оставшуюся леску на черпак, разобрались с концами, завязали для страховки несколько узлов и Василич получил полную независимость. Потирая занемевшую руку, он отбежал несколько шагов по ветру и шустро полез в штаны, счастью его не было предела. От смеха Шура едва не выпустил из рук черпак.
- Тебя бы, Василич, сейчас на пожар, вот пару бы было!
Аккуратно освободили уже не лунку, а настоящую майну от кусков льда и едва дыша завели два багорика под светлое тело рыбины.
- Давай,- рявкнул Василич, и острые крюки пронзили плотную чешую чудовища. Рыбина дрогнула, рванулась, но четыре руки не дали ей слабины, крепко прижав ко льду.
- Двигаем, дед,- Шура сел на лёд, упёрся ногами в края майны и осторожно стал подводить рыбью голову к свету.
Василич, реагируя на малейшие её движения, тут же прижимал добычу ко льду, не давая ей ни малейшего шанса на спасение. Показалась голова, огромная, жуткая образина.
- Смотри, Василич, судак!
- Вижу, вынимай багор и за голову, и сразу наверх.
Рывок оказался настолько сильным, что рыбина вылетев из под льда, выплеснула несколько вёдер воды и по ходу завалила онемевшего от счастья Василича. Они лежали рядом: старый , мудрый Судак и далеко не глупый Василич. Рыбина была всего на насколько сантиметров короче рыбака. Баграм Шура отволок судака подальше от майны и молча сел в сторонке, близко находиться не безопасно, можно схлопотать по шее хвостом. Судак судорожно хватал воздух огромной, зубастой пастью, два клыка, которым позавидовали бы даже волки, дробили куски льда попавшие в пасть вместе с водой.На нижней челюсти болталась Санькина блесна, а несколько разномастных блёсен уже вросли крючками в тело хищника.
-А ты говорил налим,- Шура повернулся к Василичу и показал ему почти разогнутый багор. Тот подошёл к Саньке и сел рядом. Они сидели долго и молча, ещё не веря в своё рыбацкое счастье весом в двадцать четыре- семьсот, которое лежало рядом, и с грустью в глазах медленно засыпало.
Уехали они на следующий день, утром, пригородным поездом. За полтора часа пути в их купе побывали пассажиры всех пяти вагонов. Мужики чесали затылки, женщины ахали, детвора тыкала пальцами в замороженные бока при¬вязанного к лыжам судака.
А уже через пару дней по городу ходили самые невероятные слухи. Разные, порой уж совершенно фантастические, они сводились к тому, что мол поймали где-то щуку, или ещё кого, и тянули её из воды пять или шесть человек и если бы не японская леска, то не вытянули б точно. Позднее, вспоминая тот случай, Шура всегда возмущался,
- Почему это леска сразу японская, Василич отродясь иностранной не признавал.Жилка была наша, русская, правда в диаметре потолще, но зато уж, наверняка.
Колгостров. 1986 год.