Мои детство и юность прошли в Баку и, отчасти, в Сумгаите, где я появился на свет. Моя мама родилась в Махачкале за год до войны. Папа одновременно с нею, но в Баку. Я очень дорожу своей семьей. На днях ушел из жизни мой дядя, младший брат отца. Ему было всего лишь 64 года. И это большая утрата для всех нас. В такие моменты понимаешь насколько хрупка и недолговечна человеческая жизнь. И хотя после смерти человека на земле остаются его добрые дела, честное имя, но в памяти близких умершего ноющей занозой навсегда застревает особое чувство сожаления, что не успел договорить, не смог согреть всем сердечным теплом и любовью того, кто ушел отсюда навек, и не получилось как следует попрощаться, проводить в последний путь, попросить прощения, если был ты перед ним в чем-то виноват, закрыть глаза почившему не смог, равно как и бросить горсть земли в его могилу...
В такие скорбные моменты еще острее ощущаешь свою связь с членами семьи, со своим народом, с теми кого любишь и кем дорожишь. Еще теснее и прочнее становятся узы родства и дружбы. Я должен признаться, что всеми своими успехами и достижениями, как на житейском, так и профессиональном поприще обязан прежде всего своему первому окружению, тем людям, кто сформировал меня как личность, способствовал моему воспитанию. Первые детские воспоминания связаны, конечно же, с мамой и папой, далее следуют другие родичи. Мои бабушки Сария и Ирина, моя тетя Эльмира – старшая папина сестра, ее муж дядя Рауф, ее дети Касум и Кямал. Первый на два года старше меня, второй родился чуть попозже, но в одно лето со мною. Мой дядя Рафик, тот что ушел из жизни недавно. А тогда он был очень молод, весел и беспечен. Мы все жили в Баку. В тесной и шумной квартире в центре города, возле железнодорожного вокзала. Потом тетя с семьей переехала, получив отдельное жилье в пригороде. Мы стали видеться реже, но все равно первые воспоминания о доме нашего детства, о нашем дворе навсегда засели в моей памяти как самые счастливые – солнечные и беззаботные! Такими мы и предстаем на давних черно-белых фотографиях середины шестидесятых годов.
Мой дядюшка был художником. Я же непоседливым младенцем. Нередко меня оставляли на попечение Рафика. И тогда, чтобы меня накормить манной кашей, или еще какой-нибудь полезной невкусностью, он изощрял свою фантазию, рассказывая мне сказки, в которых непременно Добро одерживало верх над Злом. Кроме этого дядюшка часто иллюстрировал свой рассказ рисунками в блокноте. Так, незаметно для самого себя, я проглатывал тарелку каши, зачарованно внимая дяде и разглядывая его забавные рисунки. Как сейчас помню одну из таких историй. Это был вольный пересказ сказки Андерсена «Огниво». Только солдат этот оказался нашим советским, который только что вернулся после Победы из поверженного Берлина. Надо сказать, что тогдашние ветераны еще не были пенсионерами, но крепкими молодыми мужчинами и женщинами. Не старше меня сегодняшнего. И все, связанное с войной, было еще слишком живо и на слуху у всех. Мы играли в войнушку во дворе и в детском саду. И никто не хотел быть фашистом. Каждый мечтал стать советским солдатом, настоящим героем и победителем. Таково было наше детство.
Итак, скромный солдат возвращался из Германии домой. Шел через лес. Вдруг на пути избушка Бабы Яги. Ага, подумал солдат, что-то тут не ладно. И точно, коварная старуха прятала у себя фашистского горе-вояку, которого от трусости всегда пробирал понос. Тут дядюшка быстро набросал немецко-фашистского солдатика в рогатом шлеме, сидящего на горшке с унылым видом. Огласив квартиру радостным ревом, я потребовал продолжения сказки. Пока фриц прятался от нашего солдата за печкой, злая Баба Яга попыталась отравить русского героя. Она дала ему еды. Но не простой, а заколдованной. Солдат понял сразу, что его хотят убить, чтобы потом передать военные секреты нашим врагам. И тем самым обернуть нашу Победу в поражение. Будучи смекалистым, он рассудил, что хлеб Бабы Яги есть можно, а вот яйца, сваренные вкрутую, обязательно будут отравлены.
– Но Рафик, как же можно отравить яйца, ведь они в твердой скорлупе? На все мои вопросы у дяди был наготове веский аргумент. Она проделала тонкой иглой ма-а-а-ахонькую дырочку и через шприц впрыснула туда яду. Так что умный солдат притворился, что берет у Бабы Яги хлеб и яйца, но на самом деле съел только краюху пшеничного каравая. Ведь не будет же Баба Яга печь хлеб для себя и того фрица с ядом! Потом он притворился, что потерял сознание, а когда злодеи, потирая руки, решили завладеть его вещмешком и оружием, солдат вскочил на ноги и связал ведьму и немца. После чего доставил их в ближайшую комендатуру, за что получил еще одну медаль. Потому что Баба Яга и ее фриц оказались опасными шпионами и врагами.
На этом сказочка закончилась. Моя тарелка тоже блестела чистотой. И дядюшка занялся своими делами, предоставив мне играть в одиночестве, развивая сюжет его сказки новыми подробностями. Я подхватил забытый Рафиком карандаш и принялся рисовать на обоях трусливого немца и крючконосую Бабу Ягу....
Таким был мой дядюшка. Весельчак, балагур, артистичная натура. Как замечательно читал он стихи и прозу. Бывалоча мы сидим всей семьей за одним столом, а он берет из книжного шкафа томик Чехова, или Брехта, немецкий был его коньком, он знал его в совершенстве. И вот Рафик читает нам вслух чеховские рассказы. Да так, что мы валимся на пол со смеху. А если брал немецкую поэзию, то тут же с листа переводил ее на русский. Много лет спустя, поступив в театральный институт в Хабаровске, я нередко ловил себя на мысли, что на занятиях по сценречи всегда подражаю манере Рафика читать стихи или прозу. Он это делал просто бесподобно!
Мой папа тоже рисовал для меня маленького прекрасные картинки. Петушка и кошечку, цыплят и собачку. У папы твердая рука и, несмотря на близорукость, верный глаз портретиста. Какие замечательные барельефы с маминым лицом он вырезал в молодости! Однако, следуя семейной традиции, папа поступил в АЗИИ, получил специальность горного инженера, потом освоил программирование и попутно занимался техническими переводами. Если Рафик специализировался в немецком, то основным языком папы стал английский. Хотя ему доводилось переводить и с других европейских языков. Самое обидное для меня сейчас, это то что я не владею азербайджанским. Русский с детства был моим единственный языком общения. Нынче я могу говорить и по-английски, но удивительное дело, мои мама и папа переходили на азербайджанский только в те моменты, когда хотели обсудить что-то не для моих с младшим братом ушей. Не пристало корить родителей, но я искренне жалею, что они не научили меня азербайджанскому! Хотя оба владеют им в совершенстве. Так же и дядя Рафик, и тетя Эльмира, другие наши родственники, все, как минимум, двуязычны.
В тот же день, когда нам позвонил из Лондона мой старший кузен и сообщил о смерти дядюшки, я снимал вечерний концерт Александра Городницкого. После небольшого перерыва прошла презентация нового фильма этого известного российского ученого, поющего академика, океанолога, выдающегося поэта и барда. Он назывался «В поисках идиша». В предисловии к фильму Александр Моисеевич рассказал о себе, о своей семье, выжившей в блокадном Ленинграде, о тех родственниках, что остались в Белоруссии и были убиты фашистами. Что подвигнуло его совершить путешествие в поисках идиша? Та же причина, по которой и я не выучил в свое время азербайджанского языка. Родители Городницкого тоже переходили между собой на идиш, когда хотели что-то скрыть от малыша. Как жаль! Ведь вместе с разными языками мы овладеваем и всеми богатствами культур, стоящих за ними. И сейчас я с прискорбием вынужден констатировать, что оказался обеднен ровно наполовину своего происхождения. И азербайджанского наследия во мне почти что нет...
Нет, или все же есть частица бакинского духа? Ну, разумеется, есть! Конечно же я плоть от плоти своего народа, своего города, славящегося невероятным гостеприимством и радушием, нашего теплого моря и щедрых плодов земли древнего Ширвана. Как не вспомнить иных моих учителей? Моя первая школьная учительница – любимая всеми учениками Светлана Прохоровна воспитала не одно поколение детей. Ее педагогический стаж насчитывает, если не ошибаюсь, около полувека. Я до сих, когда посещаю Баку, звоню ей и встречаюсь в нашей 160 школе. Она помнит все-все. Кто где сидел. Удивительно! Я не помню на какой парте сидели мы с моим закадычным дружком Костей, а Светлана Прохоровна точно знает, какое место в классе занимал каждый из ее питомцев. Она очень гордится всеми нами. И до сих пор работает в этой школе. Ей мы все обязаны тем, что знаем и умеем, всеми азами своих познаний и навыков. Первые прописи, таблица умножения и алфавит, первые сочинения, осенние гербарии из багряно-золотых листьев, походы в музеи и театры, прогулки на морском катере в бакинской бухте. Прием в пионеры на военном корабле. Каждый год 1 мая и 7 ноября наш класс обязательно участвовал в праздничных демонстрациях, поднося цветы руководителям республики. Это было волнующе и торжественно!
Мои учителя музыки в 13 школе привили мне любовь к классике. Преподаватель по специальности Лариса Викторовна, учительница по сольфеджио Алла Аббасовна, дирижер нашего камерного оркестра Исаак Юрьевич. С какой нежностью и любовью вспоминаю я сейчас их уроки!
У нас было счастливое детство. Мы росли веселы и беспечны. Потом пришла юность. Первые влюбленности. Мы оканчивали школу. Выходили в жизнь. Каждый выбирал свою дорогу во взрослый мир. Перед армией я занялся авиаспортом. Первые прыжки с парашютом и первый самостоятельный полет на спортивном моноплане ЯК-52. Аэродром Гюздек. Мы, наша группа курсантов, всегда приезжали туда из Баку накануне вечером. Ночь в казарме. Мы сразу же переодевались из цивильного в летную форму. Ели тушенку и вареную картошку, прихваченные из дому. По-походному, по-солдатски...
А рано утром, часов в пять, начинались полеты. Мы растаскивали по летному полю полотнища указательных знаков. Потом помогали техникам заправить наши самолеты. Садились в кабины, выруливали на старт и, как обычно: «Контакт? Есть контакт, от винта!». Запрашивали у РП (руководителя полетов) по рации разрешения на рулежку и взлет. Там, в вышине, было свободно и легко...
Затем была армия. Кто-то поступал в военные училища. Кто-то ушел в Афган. Кого-то убила радиация на атомной подлодке, или же в Чернобыле. Часть моей роты перебросили туда ликвидировать последствия аварии...
И то, что было для нас молодеческой удалью, бесшабашным риском, наполняло тревогой сердца как родителей, так и девочек из нашего класса, из моей второй школы - разинской 107-й. Об этом я узнал лишь недавно от одноклассницы, живущей нынче в Одессе. В одном из писем Лена как-то обмолвилась, что все девчонки из класса очень боялись за нас, как бы мы не попали служить в Афганистан. Я не виделся с ребятами из нашего класса 28 лет. В минувшего году мы собрались в Москве на майские праздники. 19 человек из всего класса плюс наша классная руководительница и педагог по русскому языку и литературе Алла Васильевна. Встреча длилась трое суток. В первый день мы только съезжались, на следующий посидели в ресторане, а третий день целиком посвятили Третьяковке. После этих чудесных трех праздничных дней было невыносимо грустно расставаться со своими одноклассниками вновь...
Что еще рассказать о себе и своем детстве? Как я шел по проспекту Ленина, ныне Свободы поздней осенью и за квартал от 160 школы непременно покупал кулечек жареных каштанов у уличного продавца, жарившего их в железной печке на сильном, пробиравшем до костей ветру. Как мы ездили на Шиховский пляж или в Бузовны к морю. Как всем классом совершали экскурсии в храм огнепоклонников в Сураханах, или в музей Есенина в Мардакянах. Как я проводил летние каникулы в Шуше и Лачине, а сейчас не могу туда поехать даже с российским паспортом. Как и вообще в Карабах...
Мои детство и юность связаны с древней страной негасимых огней, с землей Ширвана, с седым Каспием, иначе Гирканским, Хазарским, а также Хвалынским морем, как оно звалось в древние времена разными народами. Я покинул свой город вскорости после возвращения из армии. Мой путь лежал через Ленинград на Крайний Север. Двадцать последних лет я прожил в Магадане. Двадцать лучших и счастливых лет своей жизни. Сейчас я обитаю на Среднем Западе США. Занимаюсь почти тем же, чем на Колыме. Снимаю документальное кино. Только если там моими темами были, в основном, культура, театр, история и краеведение, традиции и обычаи коренных народов Колымы и Чукотки, а также лагерное прошлое региона, то здесь я пока лишь снял полнометражный фильм о ветеранах войны, замыкая, тем самым, солдатскую тему, начавшуюся для меня с детских игр и сказок моего дяди об удачливом и хитром воине, победившем Бабу Ягу и немцев. Здесь, в Америке я лишь недавно. Мне до сих пор снятся мой Магадан, а также Баку нашего детства с его двориками, верандами, увитыми плющом и виноградом. С длинными столами под тентами, за которыми сидит множество людей и празднуют чью-то свадьбу, а может, наоборот, поминают ушедшего от нас человека.
Мой дядя умер недавно, оставив в душе незарастающую рану и пустоту. И с его уходом я отчетливее осознал, насколько крепки и тесны мои связи с малой родиной, с городом моего детства, с родными по крови и духу людьми. Последний год-полтора своей жизни дядюшка прожил в Москве, работая, как всегда, живописцем и мастером декоративно-прикладных искусств. Но потом вернулся домой. Он тяжело заболел прошлым летом и протянул лишь полгода после этого...
Мы виделись с ним редко. Последняя наша встреча случилась чуть более года назад в заснеженной и мерзлой Москве. Я опоздал на полчаса на встречу с дядей, а он бедненький сильно замерз, ожидая меня у метро. До сих пор это воспоминание наполняет меня горечью и тоскою. Я затащил его в ближайшую кафейню, напоил горячим кофе. Потом мы поехали к нему в мастерскую. Он показывал мне новые работы. Был полон оптимизма и вдохновения. Потом замечательно пожарил картошку, так как это умел делать только он, по-бакински. По дороге мы с ним купили овощей и зелени, как принято в Баку, брынзу и пиво. Со мной была моя камера. Я записал дядино интервью, которое оказалось последним в его жизни. И вот его больше нет. Нет с нами. Но я твердо верю, что душа его, как и у всех нас, бессмертна. Даже если это не так и вдруг атеисты окажутся правы, а после остановки сердца и отключения мозга, настает полное небытие и забвение, мой дядя будет жить в памяти всех нас, любящих Рафика и очень опечаленных его уходом.
Мне будет очень недоставать тебя, родной!
9 февраля 2010 г.
На фотографии мой дядюшка, наша собака Джеки и я, где-то в конце 70-х...