Василий расставляет пошире ноги для устойчивости. Влево, вправо правым сапогом крутанул. Вправо, влево левым. Гвоздь с подмётки левого сапога впивается в пятку. Опять, не во время! Что за жизнь, как всегда! Подбить надо! Вот доделать дело и подбить! Надо! Вроде устойчиво организм к земле прирастает. Крепко. Кажется, будто кирзачи корни в землю пускают. На века! Какая сила может его с места сдвинуть? Да нет её! Или заблудилась где-то, до времени. На руках пальцы раздвигаются и скрючиваются в угрожающие железнодорожные костыли. Ржавые и бэушные. Таких полно на базе чермета. Сам видел. В прошлом году. Вот бы посмотреть на себя, сейчас, со стороны. Страхатень, наверно, ещё та! Ну, ничего! Сейчас! Уже немного остаётся! Чик-чик и относи готовенького. Выходи, подлюка! Разделаю на холодец с котлетами! Голыми руками! В углу угрожающе зашевелилось что-то! Мясо в щетине! Центнера три! Не меньше! Что ж вырос-то таким большим! Идёт! Прямо на меня! Не идёт – бежит! Открывает пасть! Хрюк-рык! Хватает за горло! Хрюк-рык! Валит на пол сарая! Хрюк-рык! Не хватает воздуха! Хрюк-рык! Не хочу умирать! Хрюк-рык! А-А-А! Хрюк-хрюк-рык!
Пот прошибает липким холодом. Не хватает воздуха. Со сна Василий не понимает, что с ним, кто он и на каком свете. Но постепенно разум возвращается. Тук-тук и вновь заходит в черепную коробку тракториста колхоза имени живее всех живых. Шею давит храпящая чья-то нога. Василий спихивает её. Нет, это рука. И не чья-то, а его жены Светланы Митрофановны. Дородной женщины. Матери пятерых его детей. Если бы Василий не вспомнил, что, где и как, сказал бы, что рядом дизель с расстроенной аппаратурой. Без глушителя. С сожалением берёт свою подушку и прикрывает источник храпа. Опять придётся спать на руке. Нет. Глаза не смыкаются. Прощай сон. А может и к лучшему! Уснёшь, а там, опять его тёзка появится! Нет, уж лучше живым, чем напуганным. Василий встаёт с кровати. Почёсывая пятую точку, бредёт освежиться на кухню к баку с водой. Зачерпывает ковшом. Залпом выпивает. Переволновался, однако. Эх, жизнь бекова…. Чем ближе ноябрьские праздники, тем чаще сон этот приходит. Повелось так в деревне. На годовщину Революции, всегда свиней колют. Свеженина-самогон. А тут, хоть тресни. Жалость к поросёнку проснулась. Рука не поднимется смерти предать животинку. И тёща! Васей назвала свинью! Мстила, что ли! Из-за того, что в прошлом году втихаря флягу бурды у неё выпил. Тёща – она и есть, тёща! А сейчас-то, что делать?
Замечает, что выкурил уже пол пачки Беломора. Мысли невесёлые. Можно сказать, совсем грустные мысли-то. А, что если…. Запрыгивает в пимы, накидывает полушубок, нахлобучивает шапку.
Василий выводит поросёнка через калитку, на улицу. Обнимает за шею. Боров недоумённо хрюкает.
- Прости, Васька. Иди куда хочешь. На все четыре стороны. Хоть в лес. Ты вон, какой здоровый. Не то, что волков – медведя напугаешь. Прощай.
Вернувшись в избу, Василий сразу же засыпает. Со счастливой улыбкой.