Это был самый первый рассказик из некоторых опубликованных. Первый, типа, из могикан...
…В те времена в лейтенантах ещё ходили по два года. Даже подводники. Я уже целый год таскал лейтенантские погоны – они помялись и потёрлись, жёлтый просвет потемнел и красноречиво говорил всем, что я уже не абсолютный салага. Меня даже стали офицером иногда называть. И доверяли ходить в караул. Причём начальником. Охраняли мы не что-нибудь, а Важный Государственный Объект Краснознамённого Тихоокеанского Флота – так он назывался согласно директивам. В полуподземных бетонных сооружениях и в самом деле лежали не коробки с уставными носками, а кое-что похлеще. Там лежали такие разные зелёные штуки, которых человечество боится ещё с августа сорок пятого. Штуки предназначались для дизельных подводных лодок, базировавшихся в Бечевинке – впрочем, о ней рассказ отдельный.
Над важным объектом всяким там самолётам и вертолётам летать не положено – мало ли что с них упасть может. Да они и сами запросто могут свалиться сверху. Если над нами всё же что-то нагло летит, то часовой с вышки докладывает мне, я – дежурному по части, он – начальнику штаба, а тот – напрямую в штаб флотилии, и теоретически лётчики потом получают по башке. Впрочем, над нами мало кто летал – заброшенный и забытый цивилизацией гарнизон на восточном побережье Камчатки, дикий край, почти нетронутая природа... Максимум – вертолёт рыбнадзора или военно-транспортный Ми-8, который к нам же и летит, что-нибудь такое интересное везёт. Например, очередную комиссию по воинской дисциплине или живого Члена Военного Совета.
Короче, где-то в час ночи щёлкает матюгальник, и оттуда хрип:
– Часовой второго поста старший матрос Кирпиков. На посту без замечаний.
Потом помолчал... и – задумчиво:
– Над зоной летит самолёт.
– Какой самолёт?
– А... не видно. Темно же. Высоко летит.
– Кирпиков, козюля! По звуку какой – реактивный или что там?
– А фиг знает, тащ лейтенант, я в них не петрю. Высоко летит, вон там где-то.
Наверно, пальцем в небо тычет, сам себе показывает.
– Кирпиков, огоньки видать?
– Не видать. Вообще, улетел уже... Куда-то туда... – видимо, опять пальцем в небеса, хотя мне до него двести метров непролазной ночной тьмы, и вообще я в караулке, а они с самолётом на улице, на девственной природе с колючей проволокой.
– Ну, добро... – отпускаю кнопку и закуриваю.
А что? Всё равно ведь уже улетел. Сбивать мне его нечем. На зону не упал, десант не сбросил, бомбу тоже. Я позвонил дежурному по части, сказал ему про самолёт («Да и хрен с ним!»), а потом с честной совестью завалился на так называемый «топчан полумягкий» и продолжил бдительное несение службы. На следующий день благополучно сменился...
А ещё через день весь мир узнал, что, мол, корейский «боинг» заблудился, пролетел над Камчаткой (как раз над нами), и наши ПВОшники уже где-то у Сахалина завалили его, мол, приняв за самолёт-шпион RC-135. Фиг его знает, как оно там на самом деле было, но нам тогда сказали: пролетел пассажирский «боинг», он же шпион RC-135. То есть гад в любом случае.
И тогда зам, это наше чудо эволюции, собрал офицеров в ленинской комнате и запустил свой фонтан. Произошла целая лекция о злобных выпадах преступного американского «империализьма», у которого «руки по колено в крови» и которому «все наши мирные происки – как лбом об гороховую стенку». В качестве доказательств фигурировали точное соотношение ядерных зарядов двух держав и печально известная вьетнамская деревня Сонгми. Наш зам был потомственный колхозный секретарь парткома и вообще достоин отдельного рассказа. В ленкомнате он вывесил обшарпанную карту советского Дальнего Востока, а на ней коряво нарисовал фломастером свой вариант маршрута полёта злополучного «боинга». Потом долго эякулировал на заданную тему и неожиданно для себя вдруг обнаружил, что проклятый самолёт-шпион пролетел прямо над Шипунским полуостровом. То есть непосредственно над нами! Он тыкнул в карту указкой, чуть не пробив её, и повернулся к аудитории с выпученными глазёнками.
– ...Прямо над нами! Нет, вы поняли? – зам поднял к потолку мясистый палец и пригнулся, словно «боинг» летит опять, но уже набитый атомными бомбами. Собравшиеся с интересом следили за вольным полётом замполитовой мысли. Зам перешёл на свистяще-зловещий шёпот: – А мы с вами – что?
Все замерли – а действительно, что?
– А мы его прощёлкали!
Прощёлкали! Ух ты. Ни фига ж себе. Распознавать и сбивать самолёты – вообще-то, мягко скажем, «не наш объект приборки»... Опять же – чем? Во даёт!
– Кто стоял в карауле первого сентября?
Пришлось встать и назваться.
– Стыдно должно быть, тарищ лейтенант! Не так вы службу начинаете! Ох, не так! Я поражён вашим благодушием! Вы что, бляха ж муха, забыли, что мы тут все – на дальневосточных рубежах?..
Ну да, конечно... на рубежах... где ж ещё. Спорить глупо.
– ...какие меры вы приняли к тому, чтобы не пропустить самолёт-шпион?
Не пропустить – это в смысле «задержать»? Заломать руки-крылья?
– Я?
– Да! Вы!
Я обалдело пожал плечами.
– Доложил дежурному...
– И всё?!
– Так точно...
Теперь зам имел полное право торжественно подытожить. И подытожил.
– Вот! Это всё, на что способен начинающий офицер! Слышали? Нет, я говорю: вы слышали? К тому же нештатный начальник ПВО, да?
– Так точно, – угрюмо сказал я, ибо две одноствольные пушечки 70К (калибр 37 миллиметров) находились в моём заведовании.
– Во-о-от! Стыдитесь! Я в ваши годы служил иначе! Я...
Все прекрасно знали, что в мои годы он не служил, а грузил в своём сельском хозяйстве лопатой навоз и доил козу, мечтая о ВПШ (высшей партийной школе).
– ...а кто стоял дежурным?
– Я! Капитан-лейтенант Бочкарёв.
– Ну-у... Вы, Виктор Степанович, вы меня просто... Да-да, поражаете! Ладно там – лейтенант (зам брезгливо ткнул морковкой пальца в мою сторону), он молод и глуп (так точно-с!), он может и не знать... Но вы-то, вы-то! Вы же без пяти старший офицер! Где ваша политическая бдительность и сознательность? Вы же опытный кадр, у вас ведь хорошие конспекты, и у вас достаточно власти, вам партия и командование доверяет... у вас в сейфе специальные пакеты лежат... У вас пистолет, в конце концов! И вы тут не какой-нибудь там-сям, а целый дежурный офицер! Где ваша инициатива, товарищ Бочкарёв? Если вы не знаете, как действовать, то могли бы позвонить мне. Или ну хотя бы командиру с начальником штаба... Я прям не знаю, вы с вашей беспринципностью...
И в таком духе – ещё на полчаса. Жаль, не помню весь этот бессмертный монолог дословно. Никто так и не понял, что должен был сделать начальник караула, а что дежурный, чтобы вовремя опознать коварный «самолёт-шпиён» и предотвратить наглое проникновение в священные воздушные просторы нашей Родины, но по строгачу нам с Бочкарёвым зам тут же и влепил. Шлёп! – нате вам. Так что настоящую офицерскую службу я начал с блестящего показательного пистона.
Уже потом, через полтора годика командир на своей отходной сказал, что они с начальником штаба тогда специально не перебивали этого придурка, потому что все нормальные люди любят цирк. А выговор... что – выговор? Выговор не триппер, с ним жить можно.
1995
* из ненапечатанного сборника "Макароны по-флотски"