В лесу было тихо. Около него, впрочем, тоже. Журчащая вода тихой речки, шелест камышей, булькающие омуты, плеск рыбы.
Утка тоже сидела тихо. Цели, которая бы объяснила такое странное поведение, тоже не было. Она просто сидела и думала. Разные мысли крутились у неё в голове. И о прекрасном преображении в лебедя. И о предстоящем перелёте на юг. И о толстом селезне, что не так давно пытался с ней познакомиться. И о съеденных на завтрак червяках. И даже о том, какие перспективы ей сулит тот факт, что она решила никуда не лететь, а остаться на своём любимом омуте, сидеть и ждать всех. А когда они прилетят, уже не чая встретить её, выйти из-за камышей и радостно крякнуть, что мол, тут тоже всё не так плохо. И селезню подмигнуть.
Но, как и у всякого мыслящего существа, у неё были всяческого рода сомнения чуть ли не на каждую мысль. Ей, конечно, хотелось стать лебедем. Ведь у них так всё красиво, сплошная любовь до гроба и длинные, как у жирафов, шеи. Но когда-то родители сказали ей, что это невозможно. На вопрос: «Почему?», они лишь запихали ей в рот очередную порцию еды. И задумчиво добавили: «Поменьше думай, делай свои дела, ешь, пей и расти. Большего и не надо». Родители служили для неё непререкаемым авторитетом, поэтому она перестала высказывать всем подряд свои мысли о прекрасной жизни лебедей. Но мечтать не перестала. В глубине своей маленькой утиной душонки она еще таила надежду, что чудо всё-таки произойдет, и она однажды проснется с длиннющей шеей и такими же длиннющими амбициями.
Мимо прошлепала своим мокрым пузом по траве большая жирная лягушка. Она жила около этого омута очень давно, сколько помнила себя сама утка. Каждый раз, когда лягушка видела возможность, она выползала откуда-то слева (она всегда появлялась слева, такая вот странность) и надоедала своим надтреснутым кваканьем. После того, как её начинали гневно выгонять с насиженного и накваканного места, она извиняющееся сообщала, что хочет поступить в консерваторию. И вообще у неё прекрасный голос. Ей, мол, так сказал один проходящий мимо пес. И чуть не съел, от полноты чувств.
Утка вздохнула и вернулась к своим мыслям. Лететь на юг ей конечно хотелось. Но все сопутствующие перелёту тяготы жизни, утка переносить уже устала. Постоянно махать крыльями. И смотреть постоянно вперед, надеясь, что на такой высоте найдется какое-нибудь зазевавшееся насекомое, которого можно будет на лету съесть. И еще хорошо, если летишь в первых рядах. А если устанешь, то всё, все летающие насекомые достаются первым рядам. «Сплошная несправедливость» - огорченно подумала утка.
Вдали загромыхали выстрелы. Утка напряглась, но места не покинула. Только еще сильнее нахохлилась.
Селезень был ей, несомненно, симпатичен. Вполне такой состоятельный. Даже крякал он всегда настолько важно, как будто сообщал, что конец света откладывается по техническим причинам. И технические причины создал, да-да, именно он. И важно удалялся. Утку он заметил не так давно. И даже великодушно дал ей взлететь первой, когда в очередной раз нагрянули охотники. Она вообще часто стала ловить себя на мысли, что думает о нем, как о потенциальном отце её детей. Это её пугало и одновременно манило. Однако селезень не предпринимал каких-то особых усилий, чтобы завладеть уткой. Утка, в силу своего воспитания, тоже не решалась на первый шаг. И так продолжалось уже – утка сосредоточенно нахмурилась, пытаясь вспомнить то памятное утро с охотниками – продолжалось уже 5 дней. «Невероятно долго, должно быть он просто смущается меня. Может быть ему стоит помочь? Или не стоит… Не зна-а-аю… Как будет, так и будет. В конце концов, могу и подождать, мне нетрудно» - мысли копошились в её голове, сменяя друг друга с быстротой такой, что даже сама утка удивлялась, насколько быстро она думает.
Выстрелы зазвучали чуть ближе. Из воды выскочила напуганная до полусмерти выдра и умчалась в лес, так и не дождавшись рыбы, которую она сидела и стерегла с самого утра. Она вообще странно себя вела в последнее время. «Так погибают замыслы с размахом» - печально вздохнула утка и продолжила изучение своих мыслей.
Лететь ей очень не хотелось. Особенно после завтрака, который составили несколько червяков, по случайности, выползшие неподалеку от омута. Утка не стала тогда долго думать и съела их. И уже ближе к обеду задумалась, что зря она это сделала. То ли они позли со стороны АЭС, и успели нахвататься облучения, то ли они ползли со стороны химического завода. И тоже успели нахвататься чего-то. Чего, конечно, непонятно, но ничего хорошего – это точно. Выстрел прозвучал совсем близко от утки. Она встрепенулась, но с места так и не сошла. Желание лететь пропадало с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Мысли роились в голове, бередили сознание, вносили смуту, ей хотелось лечь и полежать где-нибудь, где никто не тронет её, не пристанет с глупыми вопросами и требованиями. Ружье грохнуло почти над самой уткой. «Как я не заметила» - панически озираясь думала она. Она слышала треск перезаряжаемого ружья и одновременно рядом с ней прокатилась горячая, дымящаяся гильза. «Летим!!!» - призывно закрякал вожак – «Быстро, все!!! На юг!». Утка вскинулась, смахивая с себя оцепенение, нашедшее на неё из-за невероятного ужаса, расправила крылья и коротко крякнув, взлетела.
Охотники быстро уменьшались в размерах. Они всё еще пытались стрелять, но момент уже был упущен. Стая летела, поднималась всё выше и выше. Все радостно гомонили, о том, какой чудесный вожак у них, какой прекрасный момент для взлёта он выбрал. И даже о том, что можно бы повысить ему жалование. С 3 до 5 червей в день.
Одна утка не думала про это. «Ведь не хотела же лететь. Даже присмотрела себе неплохие кусты, для зимовки самое то. Ну, черт же побери. Почему всё так несправедливо…» - ветер сушил внезапные слезы отчаяния – «И так каждый год…».
Labutin Sergey © 2009-08-18