Братья Лю

                Братья Лю


                «У повара должна быть
                глотка хозяина»

                Марциал


Поезд Москва-Владивосток катил нас, двух выпускников Одесского кулинарного училища – меня, Николая Черного, и моего товарища Диму Духовного – на конечный пункт. В наших карманах имелось, помимо паспортов и выпускных свидетельств, направление во Владивостокское морское пароходство.
Почему нас потянуло из одного конца страны в другой за десять тысяч километров?  Да потому, что у нас с Димой вынашивалась мечта на кораблях побывать за границей. Из Одессы было трудно осуществить задуманное, а из Владивостока, кто-то нам сказал, – проще: как - никак Америка – рукой подать, а Япония – ещё ближе.
Поезд шёл долго, и мы с Димой с интересом вглядывались через окна вагона в незнакомый нам пейзаж: тайга, состоящая в основном из хвойных деревьев, изредка попадающиеся селения с домами, выстроенными из бревен с дощатыми кровлями, дворовыми постройками, огородами, в конце которых  небольших размеров стояли другие постройки – бани. Проезжали мы и крупные города. Станции и  станционные вокзалы поражали своей солидностью и величием. Здания были сооружены из кирпича, оштукатуренные, с отчетливо написанными большими буквами названия станций - городов: Омск, Новосибирск, Иркутск, Владивосток.
Во Владивостокском пароходстве нас приняли не столько радушно, сколько официально. Инспектор по кадрам, который ютился в маленькой комнате, где едва размещался стол со стулом и скамейка, по нашим понятием – начальник, по внешнему виду – моряк  ( в кителе, из - под которого на груди выпячивала тельняшка, в черных расклёшенных брюках и с трубкой в зубах), посмотрел на нас, предложил сесть на лавку-скамейку, затем стал тщательно разглядывать наши документы. Долго листал их, посасывая свою трубку, от чего комнатушка насыщалась ароматно-вонючим смрадом, который мы, некурящие 18-ти летние вчерашние студенты, с трудом переносили. Но мы терпели и не показывали виду, что нам всё это не нравится.
Наконец моряк, насмотревшись на наши бумаги и разложив их на две стопки, мою и Димкину, вынул изо рта трубку и спросил: «Кто Черный?»
- Я, товарищ начальник, – отчеканил я и встал.
- Стало быть ты, поднимая глаза на Диму,- Духовный?
- Так точно, товарищ начальник, тоже четко, подскочив, ответил долговязый Димка.
- Итак, молодые люди, мы вас направляем работать поварами на пароход «Сокол». Сначала будете работать под руководством старшего кока Марусева Константина Игнатьевича, а потом – одни. Ваши документы будут храниться у меня, а вам я выдам направление на пароход. Придёте на стоянку, найдёте старпома Сорокина Калистрата Титовича, и он вам покажет ваше рабочее место и проведёт необходимый инструктаж. А сейчас идите в кассу, получите там подъёмные.
Мы, попрощавшись с нашим новым начальником, помчались к кассе.
В коридоре, по которому мы шли со своими чемоданами до кассы, сновали люди в морской одежде. По всему было видно: они – моряки. Мы с неподкупным любопытством и завистью поглядывали на них, и нам хотелось как можно быстрее стать такими же моряками: сильными, смелыми и обветренными. Вот и касса. Мы постучались в окошко, дверца открылась, и перед нашим взором предстала миловидная девушка в легкой блузке, из-под которой выпячивались два бугорка её ещё неразвитых девичьих грудей. Прическа укороченных по плечи волос была настолько проста, что ей достаточно было встряхнуть головой, чтобы волосы откинулись назад, делая её ещё более привлекательной.
- А, новенькие, - произнесла девушка-кассир, - давайте ваши паспорта и направления на корабль.
Мы посмотрели друг на друга и, подмигнув, подали документы.
- Вот вам деньги в размере двухмесячного жалования, распишитесь здесь. Хоть вы идёте на корабль, где будете на полном обеспечении, но деньги там вам пригодятся, - произнесла нежным голосом кассирша, отчего в душах наших возникло чувство умиления и симпатии к этой девушке, по годам, как мы прикинули, – нашей ровеснице.
- Меня зовут Коля, а моего друга – долговязого - Дима. Мы из Одессы, – отрекомендовался я.
- Я уже поняла, меня – Лариса. Будете возвращаться обратным рейсом из Магадана, привезите мне что-нибудь в подарок, сувенир какой-нибудь, – сверкнув ласково глазами, произнесла кассирша.
Улыбнувшись на прощание Ларисе, мы, по нашим меркам, с приличной суммой денег в руках помчались в столовую. Наконец-то мы после долгой поездки сможем сытно покушать.
Столовую долго искать не пришлось. Одноэтажное здание, красиво оформленный вход, небольшой тамбур – и мы в зале столовой, в которой в два ряда стояли восемь столов. На столах в красивых стеклянных вазах высокой горкой лежал накрытый салфеткой нарезанный хлеб. Было около тринадцати часов дня, и потому люди, кто в рабочей одежде, а кто вообще налегке, тут же в непринуждённой беседе обедали. Мы, осмотрелись, заняли столик у окна, где как раз было два свободных места. Не успели ещё отдышаться и поделиться друг с другом приятными впечатлениями: всё – таки нас радушно приняли, оформили на корабль, дали нам подъёмные и мы познакомились с красивой девушкой, – как подошла к нам такая же миловидная девушка и, подав меню, сказала: «На первое – суп - рассольник по ленинградски, на второе – зразы, на третье –чай, компот, кофе. Что будете брать?»   
- А пиво есть? – вдруг произнес прорезавшимся басом, похожим больше на баритон, Дима.
- Пиво? Есть. Сколько принести?
- Две кружки, – переглянувшись со мной, скомандовал Дима, – ну и, конечно, суп, зразы. А зразы – по две порции.
- С вас два рубля двенадцать копеек, – прикинув на счетах, сказала официантка.
Дима вынул из кармана брюк только что полученные подъёмные, отсчитал три рубля и, подав их официантке, с одесским акцентом произнёс: «Сдачи, мадам, не надо!» Та, улыбнувшись, и, пожелав приятного аппетита, ушла.
Мы, насытившись, весёлые, загорелые и довольные собой, со своими чемоданами, в которых хранились наши вещи, направились пешком на пристань, где должен стоять пароход «Сокол». Разглядывая городские улицы, незаметно добрались до пристани. На берегу под тенистыми деревьями  мы облюбовали скамейку и сели на неё.
- А не взять ли нам мороженого? - промолвил Дима.
- А ты что, не наелся? – улыбаясь, сказал я.
- При чем тут «наелся»? Берем!
Дима быстро поднялся, метнулся куда-то за недалеко стоявшие деревья и вскоре приносит два пломбира.
- Теперь сидим. Хорошо! Вон, Николай, смотри: сколько тут кораблей, больше, чем в Одессе, а бухта  какая? Тишина. А вода почти не колышется. Полный штиль. А чайки! Чайки так же, как и в Одессе, летают, что-то себе бормочут, - произнёс вполголоса Дима.
- Что-то тебя, паря, на романтику потянуло. Ты - настоящий романтик и неплохой транжир. Вон уже сколько денег потратил, - сказал я другу.
- А ты, что ж, мне  не возвратишь свою долю? - не сводя с бухты взгляда, резонно произнёс Дима.
- Я ж тебя не просил брать пива, мороженое. Это, я думаю, ты меня угостил за то, что я тебя сагитировал ехать работать в такую красивую местность, да еще, глядишь, в Америке побываешь.
- Ты, я смотрю, еврей, что ли. Что ж ты такой жмот?
- Я не жмот, а экономный.
Незаметно для нас на нашу скамейку подсел мужчина лет пятидесяти. Нам, молодым, в то время казалось, если кто старше нас, то всем им около пятидесяти. Мужчина был в светлой кремовой рубашке – полурукавке, черных брюках и с шевелюрой кудрявых волос, в которой была заметна подернутая серебром проседь.
- Ну что, молодые, решили по морям походить? Откуда будете? Видать, не местные? Вы, наверное, с Украины?
- А как вы узнали? – спросил Дима.
- Я по разговору чувствую.
- Мы из Одессы, приехали по направлению из училища поварами работать на корабле.
- Вот здорово! Я – тоже повар. Только на корабле не повар зовется, а - кок,- уверенно сказал незнакомец. А на какой корабль? Продолжил он.
- На «Сокол», – ответил я.
- На «Сокол»? – с удивлением произнес тот.
- Да, на «Сокол», – подтвердил Дима.
- Так я ж на «Соколе» работал. Совсем недавно. Вот так встреча! Да, у них сейчас поваров нет.
- А почему вы не стали работать поваром, то есть коком? – поинтересовался Дима.
- Меня за одну оказию списали, – сказал, глядя в даль, и, улыбаясь, незнакомец.
- А что это такое «оказия»? – не унимался словоохотливый Духовный.
- Я не знаю, как оно, это слово, в словаре обозначается, а по моему понятию – это из ряда вон выходящее событие.
- А нельзя узнать, что это за событие и  при том на корабле, где мы должны будем работать, – настаивал Дима.
- Вот ты какой любопытный! Видать, далеко пойдёшь, коль хочешь много знать, - продолжил незнакомец, – раз уж нас судьба свела, то расскажу вам  об этой «оказии», слушайте: работал я на «Соколе» коком. У меня был помощник Вася. Молодой, такой же, как вы. А на корабле – закон: чтобы команда была сыта.  Три раза в день надо команду вволю накормить. Все продукты – у старпома. Ежедневно блюда должны быть разные. А я, милые мои, чего греха таить, любил выпить. А на корабле – где взять водки? Она - то есть, но за неё надо платить. А деньги не всегда имеются. Так я приноровился делать бражку в огнетушителе. Сэкономлю сахар на чае или компоте, дрожжец немного, а воды – это не проблема. Всё это - в огнетушитель. Он висит в тепле и никому невдомёк, что там бражка выхаживается. Пройдёт дня три, смотришь: пора наливать. Стаканчик, другой хлопнешь и ходишь – хвост трубой. У меня бражка никогда не  выходила. Старпом в одно время стал замечать моё ненормальное поведение. «Что это, мол, ты, Степан Иванович, никак пьяный?» «А это меня укачало», – отвечаю. «А что это от тебя пахнет вином?» «Да, компот яблочный я пил».
Он все осмотрит – следов нет. Придраться не к чему.
Но однажды бес меня попутал. Выпил я после завтрака выходившейся бражки, да, видать, лишку, и прямо в камбузе и уснул. Проснулся, мать честная, обед быстро надо готовить, опаздываю. Я даю Васе команду чистить картошку. Сам нарезал морковку,  лук, свеклу, зажарил всё с салом и забросил в кастрюлю, наполненную водой. Затем сбегал заплетающимися ногами за тушенкой. Схватил шесть банок, принёс в камбуз, кинул на стол и говорю Васе: «Кидай все в кастрюлю, вместе с картошкой, а сам побежал за сухофруктами. Приготовили мы, таким образом на первое борщ, на второе котлеты (они были приготовлены у нас еще с вечера, только подогрели) отварили крупу для гарнира, а она у нас сильно подгорела, на третье компот. Ну думаю, слава Богу, успели. Приходит официантка. Она же и сестра-хозяйка. Мы её на корабле прозвали «консерьежка», потому как она лезла во все дырки, да и матросы рассказывали, что и её….
Так вот, приходит та самая «консерьежка» за обедом, попробовала борщ – сморщилась, злобно кинула на нас свой взгляд и стала разливать его в миски для команды. Унесла. Вскоре прибегает на камбуз старпом и кричит: «Какой вы борщ приготовили? Его есть нельзя!» Я беру чумичку и начинаю ею со дна мешать борщ: вот, мол, он какой жирный, хороший, а сам чувствую, что по дну банки консервные брякают. Вася, видать, их кинул в борщ, не раскрывая. У меня, аж испарина на лбу выступила. А они-то, эти банки, были измазаны солидолом, чтобы не ржавели. Солидол, естественно, расплавился, и всё это перемешалось с борщом. Ну не буду же я выдавать «молодого». Так я старпому поясняю: «Борщ как борщ. Я его приготовил по рецепту австралийской кухни». Старпом, отплевываясь, удалился. Пришли за «вторым». А у нас, как я уже говорил, каша - гарнир подгорела, да сильно. Матросы и это блюдо не стали есть. Дело дошло до капитана. На обед был выдан сухой паёк, а приготовленный нами харч был выброшен за борт, и я – следом за ним… Вы, надеюсь, не будете допускать таких казусов», – сказал, несколько помолчав, незнакомец, назвавший себя Степаном Ивановичем, и, буркнув на прощание «адью», удалился. «Да, – остановившись чуть отойдя, продолжил: – вы побрейте волосы на голове, а то лысыми будете. Здесь вам не «Одесса».
Мы с Димой слушали старого кока внимательно, не сводя с него глаз, а последнее пожелание решили выполнить. По расспросам нашли парикмахерскую, и там наши головы побрили «под Котовского», и мы, считая себя уже «подкованными», понеслись на корабль.
На корабле нас встретили тоже радушно. Старпом посмотрел на нас и не без улыбки  сказал: «Вы, как братья Лю: больше сходства друг с другом, нежели различия. Кто у вас старший?» «Я,» -  ответил я. «Так вот, ты будешь старшим на камбузе, с тебя будет и весь спрос. А спрос у нас такой, чтобы команда в 40 человек была накормлена вкусной пищей. Если харч будет плохой и команда откажется его есть, то всё съедаете сами. Продукты на каждый день будете брать у меня по рациону. Ясно?»
- Так точно, ясно! Сказали мы одновременно.
- А теперь идёмте, я вам выдам обмундирование.
Мы с Димкой пошли вслед за старпомом по кораблю. Нас удивила узость коридоров, крутизна лестниц – трапов, люки, лазы, всё кругом качается. Старпому на корабле было всё знакомо, потому он не шёл, а бежал, а мы еле за ним успевали. Димка был ростом повыше, поэтому он то и дело цеплялся головой то за перекладину, то за какой-нибудь люк, лаз. Наконец мы добрались до маленькой каюты.
- Вот здесь будете спать. А это – ваше новое обмундирование.
Мы увидели на подвешенных кроватях две скатки вещей.
- А теперь, идемте, я вам покажу место вашей работы.
Мы вновь понеслись за старпомом, то спотыкаясь о порожки, то ударяясь о какие-то перекладины головой. Наконец добрались до места, что называлось на корабле камбузом. Старпом, расставив широко ноги, начал нас инструктировать и показывать, не сходя с места, где что: вот котлы, вот посуда, вот разделочные доски и шанцевый инструмент, а там – кладовая, холодильник. Ясно?
- Ясно, – ответили мы.
- Прошу обратить внимание на то, что здесь корабль, а на корабле от качки всё приходит в движение. Поэтому, чтобы ваши супы и компоты не опрокинулись, кастрюли надо пристегивать вот так. А вот здесь – противопожарный инвентарь. Через два дня выходим в море. А пока покажите мне на что вы способны. Я выйду на палубу покурить, а вы оденьте выданную форму и при полном облачении через 10 минут встречаемся на камбузе.
Старпом засёк время, вышел из камбуза и направился по трапу на палубу, а мы, два новичка кока помчались в свою каюту, глядя на наручные часы, которыми мы успели обзавестись еще в Одессе.
Мы быстро сняли с себя свою «гражданскую» одежду, подтрунивая друг над другом, оделись в морскую рабочую форму. Сверху формы одели халаты и на головы – белые чепчики. Не убирая своих вещей в чемоданы, мы помчались в камбуз. Там уже нас ждал старпом, хотя времени прошло лишь 7 минут.
- Молодцы! Первое испытание вы прошли: успели за короткое время одеться, даже не забыли про халаты и чепчики. А теперь, вот – вам две разделочные доски, ножи и лук. Покажите мне, как вы будете резать лук на зажарку для борща. Одна головка – срок 10 сек.
Я – себе, Димка - себе взяли дрожащими руками по доске, положили их на стол, вооружились ножами, достали по головке лука и давай их обрабатывать. Мне удалось очистить и порезать головку лука за 15 секунд, Димке – за 20 секунд. К тому же он еще удосужился порезать палец.
- Жидковато, – нараспев произнёс старпом. Ладно. Теперь я вас ознакомлю с устройством плиты, местом расположения холодильника, правилами техники безопасности. Остальные инструкции – на стене… Будете работать одни. Прежнего кока Марусева мы списали по «возрасту».
Последние слова старпома нас привели в шоковое  состояние. Как одни? Мы думали, что у нас будет опытный повар. Все ж это – не суша, не кафе на Дерибасовской, а корабль. Мы было хотели что-то выкрикнуть, но старпома и след простыл.

  Через два дня мы уже отчалили от берега. Из Владивостока наш корабль взял курс на Сахалин. Нам предстояло преодолеть пролив с романтическим названием Лаперуза и войти в гавань приморского города Холмск. Не менее романтические названия – Невельск, Ванино, Находка, Южно-Сахалинск, необъятные морские просторы, голубизна неба – всё это рождало и романтику в душе. Мы – молоды, здоровы, и для нас с Димой служба на корабле представлялась и романтической прогулкой, и ступенькой для осуществления мечты. Более того, на корабле была каюта, оборудованная спортивными тренажерами, куда Дима сразу вознамерился ходить, чтобы совершенствовать своё боксерское мастерство. Мне же сказали, что при команде имеется художественный руководитель – баянист. С ним можно было бы в свободное от работы время репетировать неаполитанские песни.
Но нашим мечтам и намерениям не суждено было сбыться…

Мне, поскольку меня старпом назначил старшим, хотелось перво-наперво показать себя с лучшей стороны.
На ужин мы решили приготовить салат из овощей, гуляш с гарниром из рожков и компот из свежих фруктов.
Не открывая конспектов, где когда-то мы записывали блюда и которые мы взяли с собой, отвесили шесть килограммов свиного мяса, порезали его на мелкие части. Пока Дима его жарил на большой сковородке, я готовил подливку и одновременно следил за рожками. Соли, перца, лаврового листа, сала было предостаточно.
Корабль набирал ход и, хотя море не штормило, а всё-таки качка была, и довольно ощутимой. Корабль то поднимало вверх, то плавно опускало вниз. Наша посуда, как живая, подчиняясь положению корабля, двигалась так, что мы порой не знали, что делать:  сковородки, ложки, ножи из - под рук убегали и куда-то падали, да забивались так далеко, что не просто было их отыскать и поднять. Только нагнёшься за чем – либо, тебя тут же так толкнёт, что ты летишь, не зная куда. Димку стало мутить. Я, заметив его побледневшее лицо и неуверенные движения, предложил ему выйти на верхнюю палубу, а то, говорю, неровен час – испортишь мясо рвотой. Только я это успел проговорить, как у Димки изо рта, как из фонтана, выскочил не переваренный в желудке обед. Я чудом успел оттолкнуть его от плиты, чтоб на сковородку, в которой жарилось мясо, не попало изрыгаемое. Дима упал, а плита, полы и стены камбуза оказались испачканными. Я в это время не знал, что делать: надо было следить за варевом, надо было привести в порядок камбуз, надо было вывести на палубу побледневшего и обессиленного Димку, и всё в одно время Но я не стал звать на помощь, хотя у меня под рукой была сигнальная кнопка к старпому. Думаю: сам разберусь, благо, что на меня качка не действовала. Я даже любил, когда нас раскачивало, более того, мне это доставляло удовольствие. Постепенно, я со всеми делами справился. Ужин выдался наславу. Старпом после ужина немного поиздевался над нами: вот, мол, морячки, братья Лю чуть было   не оставили команду без ужина. Если б не ты, Николай -  не знаю, что с вами капитан сделал бы ну, да ладно. Дима, надеюсь, привыкнет, не только с ним такое бывает поначалу, а тебе, старший Лю, объявляю благодарность за то, что, находясь в трудных условиях, не растерялся.
Мне, признаться, было приятно от таких слов, но чувствую, что романтикой в морских походах не пахнет. Это только – в песнях и в фильмах, а на деле, если у тебя – определённая задача даже и помечтать и то некогда. Так и в нашем поварском деле. Только завершился обед, надо уж готовить ужин. Опять – мытьё посуды, выписка продуктов, их очистка, мытье, резка, варка и…. конца не видно. В первое время кухней, – этим камбузом грезил во сне.
Кроме всего прочего в мою обязанность входила выпечка хлеба. Нас в училище обучали и этому делу: нужна мука ржаная и пшеничная, дрожжи, соль, масло, вода и, конечно, – душа человеческая. У нас в училище говорили: «Если ты в  приготовление блюда не вложил душу, его никто есть не будет».
Пока Димка мыл посуду после обеда, я стал готовить тесто для хлеба. И только позже понял, что поступил по – ребячьи, не взяв у старпома пшеничную муку, а засыпал в квашню только ржаную. Тщательно перемешал её, добавляя воду, до нужной кондиции, что определил «на глаз», закрыл крышкой кастрюлю, и стал помогать Диме.
Спустя часа два я приоткрыл крышку кастрюли и заметил, что моя квашня «поднялась». «Хорошо», - думаю, - всё идёт «нормалёк». Но тут на море начался шторм. Корабль стало бросать не плавно, как прежде, а резко – то круто взлетаем вверх, то мгновенно куда-то проваливаемся. Наши кастрюли задвигались, хотя и были прикреплены. Кухонные предметы стали издавать звуки разной тональности, и создавался от всего этого набор звуков, похожий на музыкальную симфонию, исполняемую оркестром под руководством неумелого дирижёра.
Я приподнял крышку кастрюли, чтобы посмотреть на тесто, так как подходило время выпекать хлеб, и обмер: мое тесто от качки осело на дно кастрюли. От того пышного и рыхлого теста  не осталось и следа. В нижней части кастрюли лежала плотная коричневая масса, похожая на глину. Думаю, разложу сейчас это месиво в формы, оно «подойдет», пока будет выпекаться. Но не тут-то было. Хлеб в формах, хоть и слегка «подошёл», но не на столько. Вместо хлеба получились настоящие кирпичи из глины. Да к тому же бока буханок были ободранными, потому что тесто плохо отставало от стенок формы. Все это было подано к завтраку следующего дня. Я чуял, что будет взбучка, и приготовился к худшему.
Прибежал дневальный и, гневно сверкая глазами , закричал: «А ну, Черный, - в столовую! Иди, отчитывайся перед командой  за хлеб. Чему вас только учили? Это не хлеб, а брикеты из бурого угля. Мы такими брикетами когда - то заправляли пароходы. Живо!»
- Чего это вы на меня кричите? - стал я на всякий случай оправдываться, - какую муку мне выдал старпом, из такой я приготовил хлеб. А посмотрите, какой шторм. При такой погоде никакое тесто не «подойдёт». Для того, чтобы любое дрожжевое тесто «подошло», ему нужен покой. А у нас – качает. Вот оно только «поднимется», а корабль как качнет, так оно тут же и «садится».
- Хватит оправдываться! Иди и объясняйся.
Делать нечего. Я, как был при халате и чепчике, поднимаюсь по трапу и - в столовую. Там царил гвалт. Со всех сторон на меня сыпались оскорбления, правда, без мата. (Матом, на корабле никто не ругался). Одни называли меня неучем, халтурщиком, другие – разгильдяем, третьи требовали, чтобы я тут же съел испеченный мною хлеб. На некоторое время я потерял самообладание. От накопившейся у меня злости мне хотелось каждому крикуну съездить по физиономии, ведь не на столько я виноват, чтобы меня уничтожающе критиковать. Затем, собравшись с мыслями, решил сам идти в атаку.
- Чего это вы раскричались? Мне, какую муку дали, из такой я испек.
- А что, ты лысая голова, не знал, какая мука нужна для хлеба, что ты нам мозги туманишь? Иди, ешь своё изделие.
Я подошёл поближе к столу, за которым сидели моряки, и вижу, что из  моего хлеба они вылепили разные фигурки: кто в растопырку стоящего лысого моряка (это, видно, меня), кто – собаку, а многие – просто мужские гениталии, только в значительно увеличенных размерах.
- Вот этого отведай, - закричал скульптор гениталий, давай, суй его в рот. Да жуй, жуй его, можешь сосать.
Я не стал с ним разговаривать, а взял со стола нарезанный мною кусочек, откусил и прожевал. Конечно, это был далеко не тот хлеб, и претензии моряков были справедливыми.
 - Конечно, хлеб плохой. Но что я  мог сделать, если не было белой муки, да и штормило прилично. Придётся в следующий раз кастрюлю с квашней подвешивать на пружине, чтобы она легче переносила качку,- стал я снова оправдываться.
- Ты хоть ее на пупке носи, хоть на… это дело повесь, но хлеб должен быть хлебом. В первый раз прощаем, а второй раз прощения не жди. Устроим мы тебе «морскую качку».
Загрузившись в Холмске, наш корабль взял курс на Магадан. Мы, морские повара - коки, лучше узнали членов команды. Если что-либо у нас не получалось, то матросы ограничивались шуткой, но мы старались исправно нести свою службу. Иногда удавалось Диме сходить в спортзал. Его там заметили и даже устроили соревнование по боксу, на котором Дима выиграл все бои. Мне же больше нравилось пение. Я, будучи в Одессе, ходил в музыкальную школу и получал там уроки у специалиста по вокалу. Здесь, на корабле, один матрос неплохо играл на баяне, и мы с ним иногда репетировали некоторые песни. Капитан через старпома узнал, что у меня есть некоторые способности в пении, и однажды пригласил к себе в каюту.
- Так вот кто глиняными кирпичами накормил команду! - улыбаясь, произнес капитан, подавая мне руку. Садись, садись.
Я,  не поворачивая головы, пытался рассмотреть убранство каюты капитана корабля. В глаза бросились географические карты, стол, стулья, иллюминаторы, различные приборы.
- Так получилось, - как бы извиняясь, произнес я.
- Я слышал, что у вас хороший голос?
- Да какой там хороший? Просто иногда пою, когда время выкроится.
Капитан нажал кнопку и, повернув голову, в сторону укрепленного на столе телефона, скомандовал: «Пришлите ко мне, механика Сурова с баяном».

Через несколько минут у дверей каюты капитана стоял с баяном под мышкой Суров Геннадий Васильевич, с которым мы уже были знакомы по репетициям.
- Ну, Геннадий Васильевич, что вы с Николаем Павловичем мне исполните? – с улыбкой произнёс капитан.
- Есть у него песня про моряка, – сказал механик, надевая ремни баяна на плечи.
- Так давайте послушаем.
Геннадий Васильевич был годами старше в два раза меня, служил на корабле механиком и слыл хорошим специалистом в своем деле. Баянистом стал после окончания Владивостокского музыкального училища. Он взял несколько аккордов и я начал под аккомпанемент петь:

«В Батуми есть маленький дом,
Он стоит на обрыве крутом,
В этом доме в двенадцать часов
Закрывает хозяин засов…»
В песне говорилось о том, как на танцах встретились два молодых человека: хулиганистый  уличный мальчишка и молодой моряк. У них зашёл спор из-за молодой девушки. Спор перешел в драку на ножах, в результате которой уличный хулиган убил моряка. А когда победитель внимательно рассмотрел умирающего от ран моряка, то опознал в нём своего брата.
- Да, поёте вы хорошо, но ваша главная задача заключается в приготовлении вкусной и здоровой пищи. Поэтому вы сейчас занимайтесь основным делом, а когда прибудем в Магадан, там, возможно, вы покажете свои способности даже на сцене.

Корабельная жизнь продолжалась. Мы шли по Охотскому морю. Берегов не было видно. Иногда причаливали к какому-либо острову, что-то команда выгружала, что-то загружала, и снова отправлялись в поход. Мой напарник Дима стал привыкать к качке, и хотя его уже не тошнило, но всё же по нему было видно, что ему на корабле не нравится. Мне – тоже. У меня почему - то стали болеть ноги. Да и дыхание порой бывало затрудненным. Но до Магадана надо было терпеть. Вот, думаем, зайдём в Магаданскую пристань и будем просить капитана уволить нас. А пока…
А пока - готовь еду, вари компот, пеки хлеб.
…Был солнечный день. Корабль следовал своим курсом. Мы, как прежде, работали на камбузе: решили  приготовить рисовую молочную кашу, картофель с говяжьей тушёнкой и чай с лимоном. Дима, как всегда, исполнял предварительную часть приготовления пищи, а я занимался в основном доставкой продуктов. На этот раз настроение у него было плохое, но он покорно чистил картошку. На плите покоилась плотно пристегнутая ведра на четыре кастрюля. Я туда налил молока на одну треть емкости, разбавил водой, слегка посолил, добавил сахар и пошёл за рисом. В другую также пристегнутую кастрюлю налил воды, чтобы довести её до кипения, засыпать туда картошку, чуть позже – тушенку.
Пока я ходил за рисом мой Дима успел отчебучить номер. Прихожу, а он мне заявляет: «Коль, нам опять сегодня полундру сыграют». «За что?» – спрашиваю. «А я по ошибке всю приготовленную картошку засыпал в молоко». Меня разобрал смех. Однако что-то делать надо. В итоге получилась каша рисовая с тушёнкой и суп молочный картофельный и, конечно, чай. Так и приготовили. Дневальный пришёл в назначенное время справляться о готовности обеда. Как только он попробовал суп молочный, сладковатый на вкус, как понес нас ругать да с угрозой, что доложит капитану.
- А вы на нас не кричите. Вы ничего не понимаете в кулинарии. Мы приготовили суп молочный картофельный по - одесски.  Нас специально этому обучали, – отпарировал я.
Дневальный сверкнул глазами, глядя то на меня, то на Диму, чертыхнулся и собрался уходить. А я ему в след: «А вы что, никогда не ели картошку с молоком?» Знаете как вкусно? Я с детства запомнил стихотворение, правда, не помню автора: «Забрал мороз окошко серебряным щитком, в печи стоит картошка с топленым молоком». Значит люди, издавна знали толк в этой еде.
Мы поняли, что «лапша» на ушах дневального улеглась прочно. Он, что-то бормоча, ушёл. Весь приготовленный харч был употреблен. У моряков всегда аппетит был хороший. Другой – то еды не было.

Обогнув с юго-западной стороны какие-то острова, мы, наматывали милю за милей, приближаясь к Камчатке. Чем ближе мы подходили к конечному пункту, тем тоскливее становилось на душе, тем противнее было готовить ежедневно этот проклятый харч, тем сильнее нам хотелось расстаться с кораблем. Как - то Дима, когда мы после очередного обеда помыли посуду, выкинул очередную «шутку». Он отыскал в кладовке бутылку, вытащил из нагрудного кармана карандаш и написал на листке бумаги: «Спасите наши души. Мы потерпели кораблекрушение в районе о. Мадагаскар. Нас осталось на обломках двое. 28 августа 19 … года». Затолкал он эту записку в бутылку, прочно её закупорил. Затем открыл иллюминатор и выбросил бутылку в открытое море, как потом выяснилось, в нейтральных водах.
А корабль шёл, и вот наконец Магадан. Рейс Владивосток - Холмск - Магадан занял больше месяца.
Нам разрешили сойти на берег. Конечно, мы и здесь с Димкой не расставались. За сутки мы успели познакомиться с этим зэковским городом, который построен на вечной мерзлоте среди тундры. Во главе со старпомом мы пополнили запас провианта и к вечеру прибыли на корабль. Утром на другой день вызывает нас с Димкой к себе капитан. Мы переглянулись и с улыбкой друг другу открылись: меня, наверное, заставят на концерте выступать, а тебя – на соревнованиях по боксу. Ты помнишь, капитан что обещал, когда прибудем в Магадан? Мы с неподдельной радостью помчались к капитану.
Постучавшись, вошли в каюту. Капитан был не один. С ним сидел, видимо, пришедший с суши человек в военной сухопутной форме. Капитан, предложив нам сесть, спросил: «Кто из вас знает какие – ни будь стихотворения?» Мы наперебой ответили, что знаем и немало. Он дал нам по карандашу, по листу бумаги и предложил каждому из нас написать по памяти хотя бы по четверостишью. Я решил написать стих Пушкина «Буря мглою небо кроет», а Дима - «На Дерибасовской открылася пивная…» Написанные тексты капитан взял у нас и передал военному человеку. Тот вытащил из бокового кармана записную книжку, открыл её и стал смотреть то на Димкину писанину, то себе в блокнот. Мою он сразу отложил в сторону, а Димкина писанина его заинтересовала. Мы сидим переглядываемся и ничего понять не можем : что это за комедия затевается. Потом военный шепнул что-то на ухо капитану, тот в знак согласия кивнул  головой. Военный встал и строго спросил: «Вы бросали бутылку в море  с запиской?».
У нас прилипли языки к нёбу. Мы поняли, что влипли и те промашки, имевшие место на камбузе, - ничто по сравнению с этой.
А военный продолжал: «Мы почти две недели ломали головы, кто писал, какой Мадагаскар? Весь Тихоокеанский флот подняли на ноги. Наши службисты устраивали допросы невиновных, а вы, как мальчишки! Вам за это дадут по десять лет тюрьмы, да ещё добавят за то, что другие корабли были заняты поиском «потерпевших». Это хорошо, что бутылка оказалась приметной из-под томатного соуса, которым загружался «Сокол» во Владивостоке».
  Мы сидели, потупив головы, и слушали горькое нравоучение  военного в присутствии капитана. Нам ничего не оставалось делать, как сознаться: ведь почерк записки оказался идентичным почерку, написанной Димкой песни.
Капитан своим правом лишил нас выхода на берег на трое суток, а  военный строго сказал: «Если понадобитесь, мы вас «из под земли» достанем», – и ушёл.

… По отбытии наказания через трое суток мы всё же уговорили капитана отпустить нас на берег. Он долго упорствовал и к тому же припомнил нам все наши проделки. Оказывается, он обо всём был осведомлен, но считал, ниже своего достоинства опускаться до самой рядовой работы, поручая её своим помощникам, но потом разрешил.
Димкина выходка с бутылками сильно подпортила нашу репутацию, и ни о какой загранице нам уже было и не мечтать.   

Тем не менее наша служба на корабле продолжалась. В Магадане мы стояли на якоре недели две. За это время мы не только ознакомились с городом, его лагерями для заключённых, но и по моей просьбе поучаствовали в концерте, который был подготовлен моряками. На концерте мне тоже было предложено использовать две песни: «Очи чёрные» и «Вернись в Соронте». Мы, естественно, репетировали мои номера и песни в моём исполнении на сцене были с одобрением встречены зрителями. Когда мы собирались уходить, ко мне подошёл высокий уже не молодой мужчина, и сказал: «Вам молодой человек, надо не коком работать, а позаниматься серьёзно вокалом». Я его поблагодарил и мы удалились. Дорогой я спросил у сопровождающего нас капитана: «Кто этот мужчина, который всегда окружён людьми и, тем не менее, посчитал нужным обратить на меня внимание и дать такой совет?» «Это – знаменитый певец Вадим Козин».