И КОНЯ В ПРИДАЧУ
(вместо сказки)
«Благородное сердце не
может подозревать других
в низости и коварстве, на ко-
торое само оно не способна».
Расин Жан
Шёл солдат по служебным делам. Дорога была длинная, и пока он шёл - успел проголодаться. Но вот – деревня. Солдат решил постучаться в одну из избушек. На стук вышла пожилая женщина.
– Мамаша, не найдётся для солдата водицы попить? – спросил вежливо служивый.
– Да чего там водицы? Заходи, щами накормлю. Каши поставлю, – ответила не менее вежливо хозяйка.
– Спасибо, мамаша, я не проголодался. Нас на службе хорошо кормят. Это вот во рту пересохло, поэтому и пить хочется, – слукавил солдат.
– Не стесняйся, милок, заходи.
Зашёл солдат в избу, снял свою фуражку, провёл по усам рукой, поклонился образам, перекрестился.
– Садись, голубчик, за стол. Сейчас я тебя накормлю, как сына родного, – любезно настаивала женщина.
Солдат присел на лавку, и взгляд его скользнул по стенам хаты. На одной из них висел портрет молодого рекрута в черной рамке. «Видать, погибший», – подумал солдат. Затем взор его остановился на печке. А там, в проёме, лежали сапоги, на вид еще крепкие. «Наверное, дедовы», – решил он.
Не успел гость рассмотреть нехитрое деревенское убранство, появилась хозяйка и давай хлопотать у печки. Она вытащила ухватом чугунок, наполнила до краев чашку горячими щами, от чего по избе распространился пряный запах протомленного в горячей печи умело, по-крестьянски, приготовленного варева. У солдата от нахлынувшего аппетита потекли слюнки. Хозяйка поставила перед солдатом чашку со щами, положила ломоть хлеба, ложку.
– Кушай, голубчик, кушай да скажи, милок, где же ты служишь?
– Да служу я, мамаша, хорошо, ну прямо как у Христа за пазухой.
- У-у-у. Скажи на милость, как повезло. Миленький, а ты случаем не видел там нашего сынка Алёшку? Вот три года как похоронка пришла, а нам всё кажется, что он живой.
Солдат не стал расстраивать мать-старушку недобрыми вестями, а потому решил, как говорится, подыграть ей:
– Это такого невысокого, рыжего, с усиками? – сказал солдат, взглядом кивая на портрет.
– Да, сыночек, невысокого, с усиками.
– Как не видел? Почти каждый день вижу.
– Так что с ним? Мы с дедом подумали о нём плохо, а он, видишь ли, у самого Христа, да еще за пазухой.
– А что с ним? Да ничего. Пасёт себе телят у Христа, Бога нашего. Правда, стряслась с ним недавно беда. Истратился телёнок. A Бог узнал и с гневом на него: мол, давай деньги за телёнка, а то в ад отправлю, будешь там в котле кипеть. Алёшка каждый день плачет, а деньги взять негде. Жаль парня.
– Миленький, а сколько денег-то требует Бог за телёнка?
– Да, кажись, двадцать пять рублей.
– Ой, ой, головушка ты моя горькая, мы тут с дедом приберегли на «черный день» двадцать пять рублей. Я их сейчас достану, а ты передай их Алёшке, пусть с Богом рассчитается.
Полезла Алешкина мать на лавку, дотянулась до божницы и вытащила из-за иконы свернутую тряпицу. Спустилась, развязала эту тряпицу, вынула деньги и передала свои сбережения солдату. Тот взял их и положил в карман, сказав, что всё передаст Алёшке.
– Ну, рассказывай, сынок, еще что-нибудь про Алексея.
– А что рассказывать про него? У Алешки одни беды. Истрепались у него сапоги. А погода-то, сами видите, какая: дождь, ветер, а по утрам и морозец прихватывает. Алёшка ноги промочит, намёрзнется, а по ночам стонет от боли. Всё плачет, и конца не видно.
– Солдатик, голубчик, вот дедовы сапоги, они ещё добрые. Возьми их, передай Алёшке. Пусть у него ноги будут сухими и тёплыми, – сказала женщина со слезами на глазах.
– Ладно, мамаша, отнесу. Чего уж там?
Положил солдат сапоги в сумку и заспешил уходить.
Вскоре появился в избе хозяин, с кнутом в руках. Женщина ещё не успела убрать со стола посуду, как тот спросил:
–Что это у тебя, гости были?
– Да солдатик был, так я его щами угостила.
– Это хорошо. Ну что он тебе говорил?
– Как что? Оказывается, он служит с нашим Алёшкой у Христа за пазухой, телят пасёт.
– Как это? У какого Христа? Ты что, баба, того? – промолвил дед, повертев указательным пальцем у виска.
– Да, так и сказал солдат. И еще он сказал, что у Алёшки недавно истратился телёнок. А Бог строгий, требует с него двадцать пять рублей, а иначе в ад отправит. Мне жалко стало сына, и отдала я солдату деньги, припасённые нами на «чёрный день».
– Да-а-а. Что этот солдат ещё тебе «заливал»?
– Заливал? Тебе смешно, а Алёшка пасёт телят-то в разбитых сапогах. Погода у них сырая да холодная. Он настегает ноженьки по росе, а по ночам не спит, мается. Я подумала, подумала и отдала солдату твои сапоги, чтоб тот передал их Алёшке.
– Ох, и дура ты, баба! Неужели ты не распознала в нём мошенника? Как он обвёл тебя вокруг пальцев! Да что с тобой говорить? Я сейчас догоню его и наломаю ему бока.
Дед выбежал из избы, вскочил на лошадь и – к околице.
– Стой! – кричит солдату.
Солдат остановился. Дед слез с лошади.
– На-ка, говорит, подержи поводья, а я выломаю в кустах палку, да напонужаю тебя, чтоб ты добрых людей не обманывал.
Солдат в недоумении взял поводья уздечки и смотрит, как дед убежит в кусты за палкой.
«Чего это я буду ждать, когда дед меня палкой будет дубасить?» – подумал солдат, быстро вскочил на лошадь и был таков...
Вышел дед из кустов, а на дороге ни солдата, ни лошади. Только – клубы пыли от копыт вдали над дорогой. Постоял, постоял он в раздумье и направился домой.
На крыльце встречает его бабка.
– Ну что, догнал мошенника?
– Догнал, догнал. Задолдонила своё. Тебе Алёшка – сын, а мне как будто пасынок. Я подумал и отдал солдату лошадь. Пусть Алёшка телят на лошади пасёт. А мы с тобой и так обойдёмся.