60.
Наталья испытывала тягостное беспокойство, высказав по запальчивости такое, чего ни при каких обстоятельствах вслух произносить нельзя. Чувство вины перед мужем, на которого она обрушила лавину упрёков, накладывалось на более глубокое ощущение подступающей беды. Женщина была подавлена не только собственным несчастьем, но и чужим благополучием. Оно маячило перед ней как назойливый своей нескромностью пурпурный цветок гибискуса, свисающий с каждого второго забора и раздражающий постоянным попаданием в поле зрения. Было ли это жгучее и разъедающее душу чувство завистью?
Женщина перестала быть хозяйкой собственных мыслей. Они приходили, непрошенные и не званные, а избавиться от них было также невозможно, как от уже проникшего в дом страхового агента. Ложились эти мысли в её голове правильными концентрическими окружностями, следуя одна за другой на расстоянии и не смешиваясь между собой, как круги по воде.
Главной и неотступной была мысль о суде. Она терроризировала мозг, и Наталья трепетала от страха потерять дочь.
Надежды на адвоката-земляка женщина не возлагала: помнила его растерянным и беспомощным, - слабым. Сегодняшний его успех виделся нарочито сверкающим,а поэтому - фальшивым, карнавальным. Казалось, вот-вот закончится маскарад, вспыхнет яркий свет и все увидят лица, а не маски. Она боялась этого разоблачения, поскольку маска была привлекательнее, чем знакомое по прошлой жизни лицо.
Когда-то она посоветовала этому Димке, который числился помощником бурового мастера, поискать умственную работу, но не более того. Мало ли нелепых слов произносит человек, сталкиваясь с чужим несчастьем?! Чаще всего – это способ не смотреть правде в глаза. Она не верила, что именно её слова, сказанные из жалости, воплотились в жизненную программу, изменили судьбу.
Размышления о Димке и его превращении в адвоката составляли средний – промежуточный - круг женских мыслей и поддавались переложению в логические понятия и слова. А вот следующие за этим кругом ощущения были расплывчаты и бесформенны, как низкие непричёсанные облака, обрывки которых не проплывают, а несутся, гонимые ветром, по небу только в одну сторону. Своей нечёткостью они больше напоминали чувства и в слова не укладывались.
Над ними не было никакой власти, а они роились, будто назойливые пчёлы, жалили безжалостно, и заставляли замирать от страха, терзаться недобрыми предчувствиями. Наталья видела себя со стороны мечущейся в каком-то сумрачном подземелье в поисках выхода, но все рукава коридоров оказывались замурованными тупиками, а единственная дверь крепко запертой снаружи. Ужас одиночества и отчуждения, страх оказаться заживо замурованной и никогда не найденной в этом лишённом света и тепла пространстве преследовал неотступно. Она не могла вспомнить, когда это началось?
61.
Аркадий не позволил себе роскоши взлелеять нанесённую обиду; то ли понял разумом, то ли почувствовал сердцем: жене тягостно и плохо, как никогда. Он знал, насколько безрадостной стала её жизнь. На фабрике Наталья выстаивает смену у ползущего змеёй конвейера и монотонно укладывает по счёту в коробки гигиенические тампоны, а дома закрывается в комнате дочери, чтобы отоспаться и вернуться на рабочее место с новым запасом сил. Это – не жизнь, а выживание. Аркаша мужественно переступил через личную обиду и ринулся спасать любовь.
Он правильно обозначил противника. Отсутствие положительных эмоций - причина невидимой болезни. Попытка Натальи взломать навязанный обстоятельствами код не увенчалась успехом. Приложенные усилия не дали результата. На фоне чужого жизненного успеха она ещё острее ощутила убожество собственной жизни, неразрешимость скопившихся проблем. Аркадий сделал страшное открытие: это - не зависть, а отчаяние.
В тот же день он устроил домашний праздник. Повода к нему не находилось, поэтому пришлось прибегнуть к импровизации в студенческом стиле – первый вторник на неделе!
Наташа вернулась с фабрики - в квартире звучала обожаемая ими, но давно запылившаяся на полках любовной памяти мелодия группы "АВВА". Стол, сервированный для романтического ужина вдвоём, венчал высокий подсвечник с ещё не зажженными свечами.
Жена остолбенела от неожиданности, а Аркадий, не дав ей придти в себя, вручил роскошный букет оранжевых роз на длинных стеблях.
-О, "Mamma Mia?!", - с вопросительно-восторженной интонацией выговорила Наталья, хотя квартет исполнял "Waterloo".
Опуская цветы в вазу, она нечаянно накололась на шип. Кровь долго не останавливалась. Аркадий суетился со льдом и пластырем, смотрел виновато и сочувственно - и Наталья чётко вспомнила, будто прозрела, с чего для неё начался кошмар неясных, но назойливых и пугающих мыслей. Она узнала взгляд!
62.
По почте пришли два одинаковых конверта с результатами профессионального экзамена. Оказалось, сдал только Аркадий.
Радость его победы, как вскипевшая морская волна, вмиг разбилась в мелкие солёные брызги, наткнувшись на бруствер Натальиной неудачи. Тогда он смотрел на неё точно так же: виновато и сострадательно, суетился попусту, будто извинялся за то, в чём не был виноват. Жена не завидовала мужу, но его неловкое сочувствие показалось фальшивым и неискренним. Оно больно уязвило женскую гордость.
Прозрение сняло тяжесть с её души, будто разомкнулся прежде наглухо замкнутый круг недобрых предчувствий. Время притупило остроту старой обиды, подвергло усушке и утруске её тяжесть. Наталья царственно прошествовала к столу и позволила мужу ухаживать за собой, как за желанной невестой. В конце ужина они танцевали в пустой квартире под " Dancing Queen" и оба полнились счастливой уверенностью, что их любовная лодка в очередной раз преодолела опасный перекат.
Вечером следующего дня Наталья попросила Аркадия узнать дату ближайшей переэкзаменовки и заполнить все необходимые бумаги. Сама же она засела за учебники, поставив чёткую цель - сдать экзамен. К полуночи в глазах рябило от иностранных слов и разнокалиберных шрифтов. Почувствовав, что буквы начинают расплываться, она позволяла себе короткий перерыв, заваривала кофе и смаковала его, сладко затягиваясь сигаретой. В эти минуты, как джин из сизого дыма, возникал перед глазами Дан Перес, который, будучи солидным адвокатом, одновременно оставался и прежним Димкой Прусаковым.
Наталье было странно и непонятно, почему образ адвоката преследует её, будоражит, волнует, пробуждает неясные, но сильные переживания. Она никогда в жизни, даже мысленно, не изменяла мужу.
- Какой-то бред! Это отвлекает меня от дела, - недоумевала она и пыталась прогнать неугодные мысли. Чем яростнее женщина пыталась вытеснить их из головы, тем настойчивее они туда возвращались. Они не подчинялись воле.
В её помыслах не было ничего порочного, - такого, чтобы ощутить смущение или стыд, но рассказывать об этом Аркадию Наталья не стала. Женщина чувствовала, что именно этому, существующему только в её голове Димке, даже больше, чем самой себе, чем Аркадию, ей хочется показать и доказать, что и она кое-чего стоит.
( продолжение следует)