Кузьминична была женщиной красивой, хоть и не очень молодой, основательной, порядочной, хозяйственной и доброй, даже слишком доброй.
В перестройку ей пришлось выполнять работу кассира, выдавать зарплату в отделе. Справлялась она хорошо, никаких проблем.
Однажды зарплату выдали в пятницу во второй половине дня. Не все работники успели получить причитающееся. Ведомость Кузьминична закрыла, чтобы не сдавать остатки, по окончанию рабочей недели, в кассу на депонент. Получать с депонента, людям только лишние хлопоты. Лучше в понедельник утром довыдать. Оставшиеся деньги сложила в сумку и пошла домой.
Путь домой лежал через большой парк. Там и встретили ее цыганки. Окружили пестрой, галдящей толпой: «Дай погадаем, милая! Да, на тебе же порча великая! Надо снять немедленно. Иначе беда и тебе, и детям, и внукам, и дому твоему, беда!»
Слово за слово, задурили ей голову. Впала Кузьминична в состояние странное, вроде бы и она все делает, и не она. Воля ее заснула, и сонная воля полностью подчинялась цыганским речам.
А те и рады. «Милая, надо синенькую дать», - говорит цыганка. Кузьминична дает синенькую - пять рублей.
«Теперь красненькую давай, дорогая», - поет цыганка. Кузьминична красненькую дает – червонец, десять рублей.
Так кошелек ей почистили полностью. Пустой кошелек.
«Порча сильная, не снялась еще, надо синенькую еще и красненькую, и еще синенькую… Спешить надо, милая!», - не унимаются цыганки.
Что делать? Где взять? Открыла Кузьминична сумку, стала из денег зарплатных, чужих давать синенькие-красненькие, как в тумане все перед ней.
Обчистили цыганки и сумку дочиста.
Очнулась Кузьминична на скамейке в парке. Сидит, а перед ней на коленях сумка пустая, в руке кошелек тоже пустой.
Ужас обуял ее, честный ведь она человек, сроду чужого не брала.
«Ладно, своих денег лишилась, а чужие, как отдать смогла? Что людям скажу? Чем отдавать буду? Как жить теперь, как на глаза людям показаться?», - горько и безутешно зарыдала она.
Мимо шел знакомый, разбитной мужик Витька. Этому, палец в рот не клади, всю руку по плечо откусит. Увидел ее Витька рыдающей, быстро расспросил, что произошло. Схватил за руку и потащил по парку, бегом - цыганок искать. На счастье, цыганки не успели уйти далеко.
Витька самую старую цыганку за грудки схватил: «Задушу тебя, гадина! Это жена моя!» - кричит, на Кузьминичну кивает, разъярился, слюной брызжет. «Деньги гони, сука! У меня родной дядька - прокурор! - и фамилию городского прокурора называет. - В тюрьме сгною все ваше кодло!»
Застращал Витька цыганок видом своим бешеным.
Пошли цыганки на попятную, деньги вернули, почти все, ну может, пару красненьких себе оставили, за хлопоты.
А на прощание старая цыганка, все же успела напакостить. Посмотрела Кузьминичне прямо в глаза и говорит: «Проклинаю тебя, деньги у тебя теперь никогда держаться не будут. Как придут, так и уйдут! Кто ни попросит, всем деньги давать будешь!»
Не обратила на радостях Кузьминична на цыганское проклятие внимания, а зря. Прилипло оно. И правда, кто ни попросит у нее денег, всем дает.
Наняла она летом рабочих, дом ремонтировать. Рабочие сразу денег потребовали, аванс и на материалы для ремонта. Да не маленький аванс. Кузьминична дала.
Два месяца рабочие в доме у нее жили, делали вид, что ремонт делают. А сами водочку пили, да спали. Грязи в доме развезли, газет настелили. Все продукты на кухне выели, овощи в огороде оборвали.
Сколько б еще это длилось, не известно, да только пришел зять Кузьминичны и выгнал их. Деньги рабочие не вернули, собрали вещи и были таковы. Ищи-свищи.
Нанял зять других рабочих сам. Они за две недели весь дом отремонтировали. И заплатил им тоже сам.
Сидит Кузьминична как-то в отделе, работает.
Мужчина на порог и сразу к ней: «Жена в больнице, а проведать ее нечем. До зарплаты денег не осталось, займи червончик».
Кузьминична: «Конечно», - десятку мигом вытащила, протягивает.
Тот: «Спасибо, верну с зарплаты», - и вышел.
Сотрудники спрашивают: «Кто это?».
Кузьминична: «Не знаю, наверное, у нас работает. Горе у человека».
Денег мужчина не вернул, его и не видели больше.
Поняли сотрудники, что с Кузьминичной не ладное, стали присматривать за ней. На работе мешали всяким прохиндеям деньги у нее брать. А дома-то кто ее убережет?
Прохудился у Кузьминичны водопровод. Надо чинить, без воды не жизнь. Наняла она мастера по объявлению в газете.
Водопроводчик не промах: «Аванс давайте, трубы буду пластиковые покупать». И сумму загнул бешеную.
Кузьминична деньги выгребла все, что были, отдала. Поехал водопроводчик за трубами и пропал. День нет, два, три ни слуху, ни духу.
Когда звонок на рабочий телефон. Подняла Кузьминична трубку.
Сидит, слушает, повторяет только одно слово: «Да». Побледнела вся, испариной покрылась.
«Не поеду никуда, - вдруг кричит. - Я не его родственница, у него семья где-то есть. Он у меня только трубы ремонтировал. Ничего я не знаю». И трубку бросила.
Сотрудники к Кузьминичне: «Что случилось?»
«Из морга звонили, просят труп приехать опознать. Водопроводчик нашелся, в морге, а в кармане у него записочка с моим номером телефона», - отвечает она.
О деньгах она и не вспомнила больше. Какие тут деньги, когда человека больше нет в живых?
Водопровод зять отремонтировал, как всегда и нанял людей сам, и заплатил.
Прошло полгода. В одно прекрасное утро пришла Кузьминична на работу бледная, за сердце держится.
«Что опять-то, Кузьминична?», - говорят ей.
«Водопроводчика покойного встретила, - отвечает. - Иду к проходной, а он из-за угла мне навстречу. Я обомлела». «Вы никак воскресли? - говорю. - Как здоровье?»
А он мне: «Хорошо. И вам не хворать».
«А дальше-то что?»
«А дальше, он ушел, а я стоять осталась, пока в себя не пришла», - Кузьминична отвечает.
«В милицию надо на него заявить, это же жулик».
«Да, Бог с ним, хорошо хоть живой, - вздыхает Кузьминична. - Все равно не докажешь. Свидетелей не было, когда он деньги брал».
Так и жила Кузьминична с цыганским проклятьем.
Родственники все ремонты старались сами у нее организовывать, и к оплате ее не допускать.
На работе тоже за ней присматривали, любят ее сотрудники, хороший она человек.
Но нет-нет, да и попадала она впросак. Правда, теперь все только по мелочам.
Стали ей советовать к гипнотизеру сходить. А Кузьминична только рукой машет и вздыхает.
Надоел этот расклад зятю. В один прекрасный день усадил он Кузьминичну в машину и привез в село, к потомственной ведунье Марфе, которую присоветовали ему друзья. Туда уж давно, не смотря на отдаленную местность, наезжали люди и известные, и богатые, да всякие. Только ведунье их доходы и известность - все одно. Платы за помощь она не назначала, человек, как считал нужным, так и благодарил. Кто денег даст, кто продуктов, а кто спасибо скажет.
Цыганский гипноз сняла Марфа быстро: отчитала молитвами, в глаза посмотрела, подержала за руки Кузьминичну, дала испить настоя травяного.
- Неужто поможет? – дивится Кузьминична.
- Поможет, - смеётся ведунья, - Наговор, что на тебе был, вернется к хозяйке. Если кто попросит, - деньги раздавать-то цыганка будет.
С тем домой поехали.
Не прошло и недели, как Кузьминична ту самую цыганку встретила. На трамвайной остановке у рынка цыганки стайкой кружили. Кого не трогали, а в кого мертвой хваткой вцеплялись.
Старая цыганка прямиком к Кузьминичне:
- Что сказать хочу, дорогая! Дай погадаю! Есть у тебя дело неотложное…
Кузьминична себя не узнает:
- Точно, - перебивает. – Есть неотложное! Я тебе сама сейчас погадаю. А ну, позолоти мне ручку, Чавелла! Давай-ка сюда пару сотенок!
У цыганки лицо задергалось, от такой наглости, смотрит оторопело, то на нахалку, то на руку свою непослушную. А рука «сама» в карман фартука полезла, деньги вытащила и Кузьминичне подает…