Отец

Виктория Громакова
Апрель. Но жарко не по сезону. Ветер, сухой и горячий, треплет лепестки тюльпанов, которые я кладу на высокий могильный холм. Я прикладываю ладони к земле. Она теплая от щедрого солнца. Но это не то тепло, которое я стараюсь почувствовать, прикрывая глаза. Колюче-шершавые комочки просыпаются меж пальцев.
- Папка, мне так тебя не хватает. – Открываю глаза и оглядываюсь вокруг. На кладбище людно. Родственники умерших пришли навестить близких, ушедших в иной мир, - родительский день. – Папка, я так редко прихожу к тебе, а думала, буду приходить чаще.
Отец. Он много значил для меня. Но поняла я это поздно. Нет, не тогда, когда его не стало, а когда он заболел.
Кем был для меня отец? И каким он был? – Неоднозначным.
С мамой все яснее. Мама (слава Богу, что она с нами!) – это поддержка, понимание и любовь. Всегда. Что бы я ни сделала, как бы ни ошибалась, я могу прийти к маме, зная – она любит меня без условий.
Отец мог быть резким, даже грубым, мог оттолкнуть. Он мог быть суровым и критичным, если я поступала неправильно или не оправдывала его ожиданий. Отец всегда был дальше, чем мама. Но он мог и безудержно радоваться моим успехам, без стеснения хвалиться мною друзьям и знакомым, раздуваясь от гордости, пророчить большое будущее.
Если мама объясняла правила жизни, что можно ребенку, чего нельзя, и как меняются права и обязанности с возрастом, то отец, нарушая привычные нормы, мог с детским задором дурачиться с нами (мной и сестрой), обсуждать совершенно серьезно со мной, в то время девочкой-дошкольницей, взрослые темы: например, политическое устройство мира. От него я узнавала азы физики, географии, истории. Почти никогда не слышали мы от него: «Ты еще маленькая, чтобы об этом говорить…».
А еще мне, хилому, болезненному ребенку, постоянно было много запрещено: запрещено купаться, запрещено прыгать и бегать, запрещено поднимать тяжелое… . Как это было обидно! В детском разуме возникали мысли о собственной неполноценности и об отсутствии радости в жизни. Только он, папка, тайно от мамы купался со мной в канале (искусственное сооружение, не уступающее размером средней реке) – я помню, как захватывало дух от прохладной воды! Это он, смеясь, отмел все сомнения, когда учитель физкультуры предложил мне посещать секцию волейбола. А потом с удовольствием рассказывал, что у него дочь – спортсменка. И ведь были тому основания – основной состав юношеской сборной области.
Давно и много уже написано о том, что родители играют важную роль в жизненном сценарии их ребенка. В семье моих родителей, как понимаю сейчас, мама вычерчивала основную линию жизни, а отец высвечивал ее грани – острые, нестандартные. Без его участия, вряд ли мне было стать такой, какая есть – верящей в себя и в успех, даже в тех случаях, когда статистика и чужой жизненный опыт пророчат неудачу.
Что было особенного в отце? Наверное, живой и активный ребенок  в основе его личности, способный открыто ликовать, сердиться, пренебрегать правилами и горевать. Не этот ли ребенок подвел его, когда в одночасье рухнула привычная обеспеченная жизнь с гарантированным будущим.
Перестройка, национальный вопрос, бегство из союзной республики и полная неопределенность и ненужность в России девяностых подкосили отца. Он, в прошлом главный инженер, уважаемый и востребованный, гордый и самолюбивый, и вдруг – простой электрик, без гроша за душой. Не мог стерпеть. И был протест. Одно место работы сменялось другим. И были горы выпитых бутылок. Скандалы, уговоры, пустые обещания – беспросветно. Он стал то агрессивным, то отрешенным, отдалился от нас, казалось, навсегда. Потеряв надежду, мама наблюдала его деградацию.
Страшный диагноз перевернул мир: для всех нас и для него.
Поразительной была его реакция на этот новый, сокрушительный удар судьбы. Ни паники, ни истерик, ни отчаяния. Напротив, он, которого давно считали безвольным слабаком в его пагубном пристрастии к алкоголю, с удивительным мужеством и оптимизмом боролся с недугом.
Один раз и навсегда отказался он от стакана и бутылки. И вспомнил, что любил рисовать. Мы с детства знали: отец хорошо рисует и увлекался живописью в юности. Иногда помогал оформлять стенгазеты. Но никто не догадывался о том, что в нем тихо прозябал настоящий художник. Художник от Бога. Теперь, тяжелобольной он стал писать картины. Картины, которыми восхищались и сейчас восхищаются те, кто их видит. Есть несколько звучащих его произведений. Одно их них – пенная морская волна, накатывающая на берег. Смотрю на нее и слышу, как шуршат перекатываемые камешки и тихий всплеск на излете…
Отец изменился. Вернулись прежние увлекаемость, живость ума, даже озорство. Исчезли грубость и эгоизм. Он всех жалел, никого не осуждал. Я любила сидеть с ним, обнявшись, и разговаривать о жизни.
Казалось, страшная болезнь вернула нам отца. Судьба дала последний шанс – он использовал… Но почему? Почему был дан ему всего лишь один, короткий год? Все верили, что он исцелится. Думалось – раз внял он уроку судьбы, болезнь отступит…. Не оправдалось.
Состояние начало ухудшаться. Дальше – быстрее. Его уход был мучительным, растянутым на месяц. Но лишь накануне он сказал маме: «Отпусти…», а до этого верил, боролся.
- Мне бы только дожить до весны, - говорил он и прибавлял, - я ведь дождусь, когда Вика родит.
Я вытираю слезы, обнимая старшую свою доченьку и целуя нагретые солнцем волосы:
-  Ты помнишь дедушку?
- Да.
Младшую я с собой не взяла – маленькая она, чтобы такие мероприятия посещать. Как ни крути, а праздник не радостный. Да и ветрено.
Отец так и не дождался ее рождения. И до весны не дожил одиннадцать дней.
- Ничего, -  утешала меня мама, - вот родишь, сходим на кладбище, покажем ему его внучечку.
Но в этом нет необходимости.
Я вспоминаю счастливый день рождения младшей дочки. Все прошло благополучно. Девочка здоровая, крепкая. Можно отдохнуть. Я прикрыла глаза. Легчайшая материя сна только чуть коснулась век… Вдруг, отец склонился надо мной, небритый, улыбающийся:
- Поздравляю, дочь! – Услышала я родной голос, открыла глаза – никого.
Можно объяснять все проделками бессознательного. Но я верю в другое: есть другой мир, куда уходят те, чья земная жизнь отсчитала последние секунды. И, теряя близких, мы расстаемся не навсегда. А иногда они незримо приходят к нам, радуясь за нас и, возможно, оберегая.