Надоело, - подумала я во время чаепития в отрядной кухне. Мне надоело объяснять то, что невозможно объяснить. Или можно объяснить любимым словом Синего: дерьмо. И я не согласна с Вождем, не скучаю я по коммунистам. Такое же дерьмо. Они, может, не помнят, а я помню. И треск приемника на нашей кухне, сквозь который можно было услышать отдельные слова «других берегов», на самом деле воспринимался чем-то прекрасным и правильным. А оказалось, - тоже дерьмо.
– Материальное – все же главное, - печально сказал Санька, - ну о чем можно говорить, если я ничего не могу… ни жене, ни ребенку. Хочется же что-то подарить. То хоть за командировки платили, а теперь видишь.
– Да, - так же печально отозвался Собака, - мы же подрабатывать не можем. Запрещено.
Я представила ребят, подрабатывающими где-нибудь на большой дороге, или как это теперь называется, и меня разобрал смех. Они недоуменно уставились на меня, а Красный вздохнул и потряс сигаретную пачку. Из нее тоскливо выпал докуренный до основания бычок и скромное количество пепла.
– Да я московский отряд вспомнила, - пояснила я, продолжая тихо давиться от смеха. – Мы с Тамарой туда пришли, а у них чистка оружия. Тамара со снайпером поздоровалась, говорит: ты чего такой уставший? А он отвечает: работы много. И основной и левой.
– Вот-вот, - Красный захохотал, тыча пальцем в Синего. – Когда тебя в новостях показывали с винтовкой, надо было бегущую строку пустить: беру заказы. И телефон дежурки.
Санька встал и деловито полез в карман. Усилия его увенчались тремя рублями. Красный с Синим печально вздохнули, у меня в куртке тоже что-то завалялось, но Санька помотал головой и вопросительно оглядел группу:
– Кто за сигаретами пойдет?
– Ну, давай я, - Собака вздохнул, поднимаясь.
Санька поставил чайник на стол и упрямо заявил:
- Все равно, материальное на первом месте. Вот те, кто ушли, у них другая жизнь, квартиры купили, машины. Они же заходят, рассказывают.
– Э-э… - я не знала бы что говорить, не произнеси он эту фразу. А тут мне было что… сказать. Хотя не очень хотелось. – Вот уж про них…
Мгновенное воспоминание: Клен в моем кабинете, разговоры об отряде, о первой войне, и… боль. В первую очередь, - боль, а говорить он мог, что угодно. И говорил. Но вот этот потерянный, уходящий в неведомое пространство взгляд. И не только у него. У многих… кого я видела. А было… еще хуже. Наша реанимация, монотонный писк мониторов, и прямая линия. Да, он так и не пришел в сознание, хотя умирал… долго. И попал к нам на второй день после ухода из отряда.
- Знаешь, - я повернулась в Саньке, - про всех не знаю, но кого я видела… В общем, счастливых я среди них не видела. Хотя и с деньгами.
Санька упрямо молчал, а Красный уже притащил гитару и лениво настраивал ее, у него были свои радости, и эти радости не всегда зависели от денег. Хотя… альпинистское снаряжение стоит дорого.
Собака принес еще булку хлеба, и некоторое время все ловили кайф от горячего чая и сигаретного дыма, и явно никто не хотел продолжать разговор, и было… хорошо.
– Ты правильно говоришь, - неожиданно сказал Синий, и я удивленно повернулась, вот уж от него поддержки я не ожидала, - здесь хорошо, потому что мы все вместе. Как, - он помедлил, подбирая слово, - семья. И ты здесь сидишь… тебе здесь хорошо. – Он хотел еще что-то сказать, но тут с отчетливым металлическим лязгом хлопнула входная дверь, быстрые шаги, и высокая фигура в черном плаще на пороге. Лис оглядел группу, кивнул мне и поставил на стол объемистый цветной пакет.
– К вам можно? – голос его был неуверенным, и мне показалось, что он пьян настолько, что… Разве что на ногах стоит.
– Заходи, - Санька встал, улыбаясь, они обнялись, и Лис с облегченным вздохом уселся за стол рядом с Синим. Красный протянул ему руку, не выпуская гитары.
– Вот, - он поспешно начал вынимать из пакета бутылки, консервы, появилась даже курица и несколько пачек сигарет. Народ оживился.
– Ты это, - Санька смущенно повернулся к нему, - нам же нельзя.
– Я понимаю, - почти испуганно сказал Лис, и мне стало жалко его, как будто он боялся, что сейчас… нет, конечно же, никто не скажет ему: уходи. Даже Роман. Если бы Роман считал нужным, он просто не вошел бы в отряд. – Я сам хочу. – Он неожиданно повернулся ко мне, - вам же можно?
Мне не хотелось пить, но тон его был таким неуверенным, и все та же… боль? Для него это так важно? Я молча кивнула, и он с облегчением начал откручивать крышку бутылки.
Синий философски вздохнул, уселся поудобнее и достал нож. Первое ощущение неловкости совсем пропало и стало легко. Уже ни о чем не думая, я рассеянно взяла стакан и посмотрела на Лиса. Он тоже смотрел на меня, неуверенность его исчезла, вот только в глазах… все та же боль?
– Я хочу напиться, - замедленно произнес он, стукнув своим стаканом о мой, и медленно оглядел всех, - с вами. Никуда не хочу. И ни с кем.
Мы выпили, все молчали, сосредоточенно занявшись едой, и он снова заговорил, все так же растягивая слова:
– Все у меня есть, - тихо сказал он, - квартира есть, работа. А ничего не хочется. Мне только здесь… - он замолчал, оглядываясь с таким видом, как будто эти обшарпанные стены были чем-то самым дорогим, и вот, наконец, он смог увидеть, придти сюда, и… - только здесь хорошо было.
Он снова взялся за бутылку, и мне показалось… слишком подозрительный блеск в глазах, может быть здесь, в этом сумрачном свете, может быть…
– Ты помнишь, - он улыбался Саньке, но мне казалось, что…
Мне не казалось. И все старались не смотреть на него, а Санька поспешно кивнул и тоже отвел взгляд.
– Ты здесь только и помнишь, - повторил Лис, - как оно все начиналось. - - ну что ж теперь… - он снова оглядел группу, - отряд есть, конечно. А мы…
Я не выдержала и посмотрела на Саньку. Санька тоже повернулся ко мне, и ошалевший взгляд ставших круглыми глаз. Он так же ошалело смотрел на меня несколько секунд, потом за спиной Собаки, так что Лис не видел, показал мне большой палец. Подтверждение иногда приходит очень вовремя. Так бывает. Редко, но бывает. Хотя… слишком горькое подтверждение. Я все же улыбнулась, хотя грустно это все было. Слишком грустно.
– И ребята нормальные, - я снова услышала голос Лиса, - и работа вроде… - он замолчал, глядя в стол, и договорил совсем тихо:
– Я только здесь был счастлив…