Тайный поклонник. продолжение Разбитого сердца

Виталий Каплан
Вся следующая неделя была похожа на взрыв. Когда происходит взрыв, время замедляется, как тогда на площади в момент разбиваемого сердца, а потом разлетается миллионами событий. Днём они выполняли туристическую программу минимум. Первым делом, конечно, надо проплыть на гондоле по одному из каналов Венеции, желательно под "Мостом Вздохов" и послушать баркаролу. Проплывая под мостом, они хохотали, изображая вздохи, пока гондольер не объяснил им, что название моста не имеет ничего общего со вздохами влюблённых. "Вздохи", от которых берёт название мост – стенания осуждённых, проходивших под стражей по мосту. Узнав это, они хохотали ещё сильней. Посетили, конечно, дворец "Кантарини Фасан", в котором по преданию жила Дездемона. Им  уже не мешали ,как вначале, толпы туристов, которые, вспомнил Рома, превышали население города в двести раз. Дворец Дожей, камеры пыток, подвал, где был заточён Казанова. Влюбленные старались не пропустить ни одной достопримечательности, запомнить город, впитать в себя его атмосферу.

 А ночью… Ночью они любили друг друга. Любили страстно. С упоением. И время переставало существовать. Соединяясь, они попадали в другое измерение. Измерение, в котором существовали только их, слившиеся в одно целое, души и тела. Крик счастья откидывал назад тысячелетия цивилизации. Потом они изучали молодые красивые тела друг друга, сантиметр   за сантиметром. Изучали всеми органами чувств. И эта
обнажённость друг перед другом нисколько не  смущала  их, но  давала ощущение непрерывного, наркотического счастья.

 Как коротки были эти ночи. Засыпали уже под утро. И так прекрасен был этот сон, что ни одному из них не хотелось пробуждаться.

 Дома Тамара вернулась в свою консерваторию. Рома, как оказалось к безмерному удивлению девушки, учился в военной академии, на факультете связи и автоматизированных систем управления. На все вопросы об учёбе в академии, Роман рассказал лишь , что специализируется на подводных лодках. Большего она добиться не смогла, да и сильно не настаивала. Подумаешь, подводная лодка в песках Каракумы. Откуда вообще в Москве могут быть подводные лодки? Врёт наверное для важности, ну и пусть, ей это не мешает.
Днём учились, а вот вечера и выходные безраздельно принадлежали им.

- Доченька, сколько экзаменов у тебя осталось? - как-то уж слишком
деловито спросила мать.
- Три, а что?
- А когда заканчиваются?
- Приблизительно через месяц. А в чём дело-то?
- Как в чём? Надо заказывать билеты на апрель.
- Какие билеты?

 В голове вдруг что-то лопнуло, заливая мысли и чувства.
 
- Боже мой. Мы же улетаем в Израиль. Навсегда. А Ромка? Рома!» – вскрикнула  Тамара, - Мама, а Рома? Как ему сказать, что он подумает? Мы же хотели..., - она осеклась и переполненными от слёз глазами взглянула на мать.
- Девочка моя, знаешь, что сказала Гольда Меир, премьер-министр Израиля после очередной серьёзной военной операции против арабов, когда члены парламента испуганно спрашивали – что же скажет мировое сообщество и ООН?
- И что же? - глотая слезы, спросила дочь.
- Гольда Меир ответила им, не обращая внимания даже на собравшихся там журналистов, – "Не важно, что думают гои. Важно, что делают евреи".
- Как ты можешь мама, я же люблю его.

 Тамара разрыдалась и убежала в свою комнату. Мать, дав дочери выплакаться, зашла через полчаса со стаканом чая. Села рядом, обняла.

- Знаю, что ты его любишь, не слепая.
– Так что же мне делать?
- Найдём тебе там Яшу или Абрашу.
- Мам, ну серьёзно.
- А серьёзно, когда я была в твоём возрасте, моя бабушка говорила, кстати, в похожей ситуации, что даже выйдя замуж за гоя и прожив вместе счастливую жизнь, перед самой смертью он всё равно скажет тебе:" жидовская ты морда".
 
 На восьмое марта Тома получила от Романа золотое колечко, конечно, с намёком на будущее. Но сердце уже окаменело. Внутри было пусто, стыдно, гадко. Так и улетела. Пусто, стыдно, гадко. Презирая и ненавидя себя. Новая жизнь. Без любви, без чувств. Полетело тлишь тело, оболочка. Душа и сердце остались там, в Москве, у брошенного ею Ромки.

 Приезд на землю обетованную, несмотря на жару, вначале немного остудил, а затем и вовсе охладил. Здесь все на чём-то играли, что-то пели и были лауреатами всевозможных конкурсов. Тома оказалась невостребованной. Ну не совсем, конечно. Были приглашения в ночные клубы и рестораны. На частных уроках музыки можно тоже неплохо заработать. Петь или играть в ресторанах, увы, не для неё. Во-первых, не тот уровень, а во-вторых, просто противно. Для уроков музыки необходимо призвание и невероятное терпение, но, ни того, ни другого у Тамары не было.
 
Во всех серьёзных местах собеседование заканчивалось одним и тем же. Она перестала надевать юбки, но и это помогло мало, взгляды жгли даже через плотную джинсовую ткань. Послушав игру, даже позволив спеть, практически без перехода, следовало предложение выпить чашечку кофе. При этом взгляд и тон были достаточно  красноречивы.
 
Валентин, или Валя, как потом она его называла, тоже смотрел, но это был уже другой взгляд. Первая скрипка Датского королевского оркестра. Он недавно вернулся в Израиль и тут же получил место руководителя симфонического оркестра Раананы. Валентин смотрел пресыщено, но профессионально. Немного надменно, но с интересом. Снисходительно, но с уважением. Тамара ощутила тёплую волну где-то внизу живота, которая медленно пульсировала и вдруг разлилась жаром по всему телу. Едва переборов желание самой пригласить его на чашечку кофе, девушка поспешила удалиться.

Надо было успокоиться и получше разобраться в себе. Она шла по улице и размышляла. Вдруг её размышления были бесцеремонно прерваны  мужским голосом:

- О чём мечтаешь, красавица? Не составишь ли  компанию молодому перспективному человеку?

Тамара презрительно фыркнула и гордо прошла мимо. Парень догнал её.

- Ну не пренебрегайте мной, прошу вас. Хотите, угадаю, когда вы приехали в Израиль?
- Попробуйте,- неожиданно для себя произнесла девушка.
- Месяц назад, максимум до полугода.
- Это почему же?
- Да очень просто. Взгляд пока ещё наивный.

 Парень достал визитку и молча протянул. Девушка машинально взяла. Парень послал ей воздушный поцелуй и сказал:
- Целую ручки и жду звонка.

 Дома, разжав пальцы сжатого кулачка,она прочитала: "Народный умелец. Кому сына, кому дочь, кому двойню в одну ночь", и номер телефона. Даже имени не было. Наваждение какое-то. Примитив. Так можно заинтриговать ну разве что.… Додумать, кого можно так заинтриговать, не удалось. Вернулась мать, и задала вопрос, от которого настроение окончательно испортилось.

- Нашла работу?

- Нет ещё. Мама, пойдём лучше ужинать. Не надо о грустном.

Утром позвонил Валентин. Поздоровался, поинтересовался, не побеспокоил ли, и даже спросил отчество.

- Тамара Семёновна, звоню я не по поводу работы, а по поводу ваших синих глаз. Если бы вы позволили мне взглянуть в них ещё раз, то я осмелился бы пригласить их, то есть вас, отужинать со мной сегодня.

Тамара решила поддержать тон разговора.

- Милостивый сударь, ваши речи смущают, но от предложения отказываться не стану.
- Так сегодня в восемь, чаровница.
- С вашего позволения, ни как не раньше девяти, проказник.

 На том и порешили.

Началась новая жизнь. Концерты, правда, его. Цветы, правда, ему. Тусовки, только с ним. Богема. Ей целовали руки. Принимали, правда, только с ним, но какая разница. Такая жизнь принадлежала ей по праву.

Дядя Саша для неё, Александр Вениаминович для всех остальных, был талантливым импресарио и вплотную взялся за Валин сольный концерт, который  должен был состояться в День независимости и стать главным  событием в культурной жизни Израиля. Концерт был благотворительным и транслироваться по всем основным телеканалам. Приглашены президент, министр культуры, члены парламента, и, как говорили в бывшем Советском Союзе,различные деятели искусства. Все сильные мира сего, от которых, в конечном счете, зависело будущее Вали. А может и их будущее, как надеялась, да наверно была почти уверена Тамара.
 
Многотысячный зал, костюмы, вечерние платья, бриллианты, улыбки. Всё растворилось в его музыке. Она купалась во всём этом, сидя на первом ряду недалеко от президента и была счастлива. Неожиданно что-то стало меняться в гармонии происходящего. Музыка затихла, наступила пауза. Зрители недоумённо смотрели на сцену, президент хмурился. Валентин, её Валя, опустился на одно колено, протянул к ней раскрытую ладонь с чем-то сверкающим и произнёс, нет, прогремел, усиленный многочисленными колонками: "Тамара, я люблю тебя. Выйдешь ли ты за меня замуж?". Зал взорвался. Многоголосое "Да!"  пронеслось как вихрь, и остановилось где-то в Тамарином сердце. Валентин ждал, не вставая с колен. Зал ждал. Президент улыбался ободряюще и показывал глазами на сцену. Девушка встала. Голова кружилась, глаза почти не видели, уши почти не слышали. Чувства атрофировались, кроме одного - любви. Неизвестно откуда появился микрофон, протянутый чьей-то заботливой рукой. Автоматически взяв его и ещё не понимая, что услышит не только он и не только зрители в зале, но и вся страна, закричала: "Конечно да".

Медовый месяц. Кипр, солнце, белоснежный песок. Он – умный, талантливый, любящий, уверенный в себе. Она – умная, талантливая, красивая, любящая, но немного потерявшаяся в нём.Нет, она не роптала, ни в коем случае. Ей было хорошо, правда. Любила ли она его? Да. Только в русском языке, в отличие от иврита, существуют заглавные буквы. Любовь и любовь, первое слово с большой, заглавной буквы, а второе, хоть и имело то же смысловое значение, писалось с маленькой буквы.

Зато, какая была свадьба. " Какая пара"  – говорили все. Лимузин, свадебное платье, хупа. Нет, всё-таки она любила. Пусть с маленькой буквы, но любила.

А потом всё закончилось.
- Тамара Маргулис?
- Да, с кем имею честь?
- Вы жена Валентина Маргулиса?
- Да, чем могу помочь?
- Вас беспокоят из больницы "Вольфсон". Ваш муж попал в аварию. Сейчас он находится у нас. Вы не могли бы подъехать?

 Она подъехала. Потом ездила почти каждый день в течении месяца.
- Окончательный диагноз...,- начал профессор Диамант.

 Тома перебила его, попросив только объяснить, что сможет делать Валя, а что нет. Профессор и объяснил:
- Ваш муж полностью парализован ниже поясницы. Всё остальное он может делать.
 
Инвалидная коляска. Маленькая съемная квартира. Слова: "Валя, я люблю тебя и никогда не оставлю, запомни это навсегда пожалуйста".
 
Потом тошнота. Врачи. Беременность. Медовый месяц не прошёл зря. Маленькое счастье. Большое горе. Жизнь не хуже и не лучше, чем у других. Просто жизнь. Даник родился, вытеснил страх и безысходность, заполнил её всю без остатка. Валя даже немного ревновал к ребёнку. Счастье.

Жили на пособие по инвалидности и на частные уроки музыки, вносящее разнообразие, оживлявшие их квартиру. Дети. Маленькие таланты. Звуки музыки, сначала неуверенные, а затем гордые, с вызовом. Дом был наполнен любовью, заботой, сочувствием. Вале даже предлагали концерты, но он отказался. Тамара не настаивала, знала, что предлагают из вежливости. Музыкант в инвалидной коляске, пусть даже такой талантливый, кроме сочувствия и жалости.… Ну, да ладно. Есть маленький Даник. Есть муж, добрый, спокойный, любящий. Она очень боялась, что муж изменится после травмы, но этого не произошло, ну может самую малость. Тамара же, по совету психологов, не обходила тему инвалидности, стараясь вести себя как можно более естественно.
 
Данька  немного приболел. Тамара собиралась с ним к врачу. Поцеловала мужа, посадила сына в детскую коляску и вышла за дверь. Цветы, точно такие, какие она любила, тёмно-бордовые, почти чёрные, лежали у порога. Она подняла и увидела его. Письмо. На конверте напечатано – "Тамара". Почему она не вернулась домой, почему не рассказала мужу, даже потом, успокоившись и вернув способность адекватно оценивать ситуацию, не смогла объяснить самой себе.

В приёмной у врача было несколько мамаш с кричащими чадами и секретарша попросила подождать. Внутри ждать не хотелось, шумно, да и микробы. Вышла на улицу, села на скамейку, открыла конверт:

"Кто ж пишет тебе, скажи, ну как ты не знаешь.
Кто любит тебя, скажи, ну что ты теряешь.
Со мною ты в письмах, стихах, как этого мало.
В глазах голубых твоих грусть, куда ж ты пропала.

Счастья искала, защиты, любви, положенье.
Как ты играла, как пела, талант, обнаженье.
Прервали полёт, а в клетке разве летают?
Тихонько сидят, ждут корм и мечтают.

А я существую? Иль всё это плод воображенья?
Начало безумья, а может мечты искаженье.
Ну, выйди за рамки, не стоит смотреть через прутья.
Есть клетка снаружи, а есть и внутри. Перепутье.

Любил тебя всегда, люблю сейчас и буду любить вечно. Что же ты со мной делаешь? Я постоянно ощущаю запах твоего тела, не духов, а, именно, тела. Он такой резкий, такой возбуждающий, такой волнующий. Помнишь, как в "Песнь Песней": "И от губ твоих запах, как от яблонь". Как же сильно люблю тебя и ты знаешь об этом. Не можешь не знать, не можешь не чувствовать.

Устал от внутренней борьбы. Знаю точно, что настояшая любовь- не только красивые слова, но и действия. Мои чувства к тебе - не только огромное счастье, но и огромное испытание. Только ты в моём сердце. Боюсь думать об этом, тем более писать, но знай, что  в нём не осталось места даже для Бога. Ему нет дела до нас, ну а мне до Него.

Опять этот запах. Видимо это аромат нашей любви. Цвет любви богаче всех цветов радуги. Музыка любви – неземная и она звучит во мне всегда. Каждое мгновение моей жизни наполнено твои ароматом, твоими красками, твоей музыкой.
Но мне почему-то всегда  холодно, а так хочется тепла, так хочется весны. Согрей меня, возлюбленая моя, согрей, пока я не обратился в лёд.

Но самое страшное или самое прекрасное то, что чувства имеют тенденцию прогрессировать в геометрической прогрессии. Раньше я любил тебя безгранично, потом – безмерно, затем – безумно, далее – беспредельно, вслед за тем – до умопомрачнения, немного погодя –невообразимо. Но где взять столько эпитетов, чтобы описать мои чувства.

Преклоняюсь пред тобой, твоей красотой, твоим талантом, твоим умом. Улыбка твоя может растопить лёд. Представляешь, что она делает со мной, человеком из плоти и крови. Смех твой может оживить мертвеца, меня же он просто сведёт с ума. Как этого мало, изливать свои чувства на бумаге. Как этого много, просто иметь возможность любить тебя."

- Девушка, с вами всё в порядке? - Перед ней стоял доктор, - Приём закончился.
 То, что приём окончен, она констатировала автоматически, даже не понимая, что смысл слов заключается в том, что Даник не попал к врачу. Более того, остался без лекарств и диагноза. Но в этот момент вулкан чувств настолько разбушевался, можно сказать даже произошло извержение. И её сынок, маленькое счастье, любимый Данька, не смог не только остановить, но даже немного остудить выплёскивающуюся магму воспоминаний и любви.

 "Кто? Конечно Ромка! Но как? Как нашёл? Где он? Рядом, наблюдает?" Тамара вскочила, сорвалась с места, чуть не забыв спящего сына. Вернулась, покраснела.

- Рома, выходи. Я знаю, что ты здесь. Р О М А!

 Крик разбудил сына и он испуганно заплакал. Тишина. Ромы нет. Только доктор взглянул удивлённо, осуждающе, да и зашагал прочь. Девушка села на скамейку, ноги не держали. Как в ту ночь в Венеции. "Не забыл. Простил. Любит". Ночи неистовой любви, той, из прошлой жизни, замелькали вперемешку с мужем на инвалидной коляске. Тот смотрел грустно, но не осуждающе. Наверное понимал.

Тамара затрясла головой, пытаясь отогнать наваждение. Что теперь делать? Как возвращаться домой? Сможет ли посмотреть в глаза мужу, такие любящие, такие грустные.

Весь следующий месяц жила, не выпуская мобильного телефона из рук. Поставила его на вибрацию, что бы, ни дай Бог, не зазвонил при муже. Наконец решилась. Позвонила сама. Такой номер уже не существовал. Позвонила на домашний номер. Ответила мать, которую она совсем не знала. Рома почему-то никогда не приглашал к себе домой. Как ни просила, как ни умоляла Тамара, Ромкина мать ни в какую не соглашалась позвать его к телефону, ни передать, что она звонила, ни вообще рассказать, что с ним и где он. Зарегистрировалась в "Одноклассниках". Его там не было. Было много других, друзей, подруг. Не ответила никому, даже Андрею, тому самому, от которого убежала одна на конкурс "Евровидения", после которого они расстались. Написала несколько писем. Безрезультатно. Ответа не было.

 Муж, заметив в ней перемену, мрачнел и почти не разговаривал. Бедный Даник, сынок, единственный просвет в её безысходной жизни, во всяком случае, до сих пор, оказался предоставленным самому себе. Кроме еды и подгузников, она уже не могла ничего ему дать. Рома захватил все мысли и чувства, покорил, поставил стены между ней и всем окружающим миром.

- Валя, я должна слетать на пару дней в Москву.
- Зачем?
- Мне надо.

 Она даже не смогла ничего придумать, а может просто не посчитала необходимым. Мир стал ненастоящим, как и муж, как и сын.

- Просто ностальгия.
- Я против.
- А я всё равно полечу.
- А как же Даник?
- Уже договорилась с мамой, она поживёт у нас пару дней.
- Ну, хорошо,- неожиданно согласился муж, только ненадолго.

 Как мог он, инвалид, препятствовать ей. Тамара понимала это и бесстыдно пользовалась. Потом, потом. Вернусь, вымолю прощение и всё будет по-прежнему. Только увидеть его, схватить за кудри, притянуть к себе, впиться губами в губы. Напиться. И только потом попросить оставить в покое, не писать так. Нет, вообще не писать. Пусть он отпустит её, выгонит, оскорбит. Сама она не сможет.
 
Никто, конечно, не провожал. И слава Богу. Она вспомнила Шереметьево, его ауру перед полётом в Венецию. Сравнила с аурой Бен-Гуриона. Улыбнулась. Аэропорт Бен-Гурион был добрей. Напряжён, испуган, но добр. И какой-то родной. Вообще, не смотря на то, что прожив в России все свои лучшие годы, свою юность, она ощущала Израиль родиной. Воистину правы те, кто называет его доисторической родиной. Это где-то на уровне генной памяти, в крови, в сердце. Как-то Тамара спросила свою подругу, вышедшую замуж за испанца и уехавшую с ним в Барселону, кем та себя там ощущает. Прожив в Испании несколько лет, будучи счастливой в замужестве, родив ребёнка, та до сих пор ощущала себя туристкой. Кстати её тоже звали Тамара и будучи оптимистичной по своей натуре, да можно сказать и счастливой, та всегда говорила: "Испанцы должны жить в Испании, русские в России, а евреи в Израиле". Она никак не могла понять тех евреев, которые продолжают жить в Бывшем Союзе. Почему они не уезжают, ведь у них есть своё государство, выстраданное кровью миллионов. Бог создал разные страны и разные народы не просто так. Жалкие потуги людей создать огромные империи, изменить сущность порабощённых народов, всегда заканчивались одним и тем же. Где они сегодня, эти империи? То же самое произойдёт и с Евросоюзом, непременно, пусть не сегодня, пусть через тридцать лет, но крах неизбежно. Как там говорил Ваш царь Соломон: "Всё, что было, будет, так, по-моему".
 
Тамара поразилась тому, о чём думает перед отлётом. Она упрямо встряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. "как сорняки", - подумала она и зашагала на регистрацию.

- Ромка почти год в плавании. Он у меня подводник , - гордо рассказывала Мария Петровна, -служит на подводной лодке "Муром". Связист, или радист, сама точно не знаю, там же всё секреты. Он мне не очень-то и рассказывал".
 
 Тома здесь никогда не была. Странно, но тогда она даже об не задумывалась, ей это не мешало, что ли. Уже на улице, придя в себя, закричала в пасмурное небо, вложив в этот крик всю любовь, всю обиду, всё разочарование. Сердце не болело, казалось, его не было вовсе. Не было Ромки. Не было мужа. Не было сына.
- Кто?! Кто?! Кто?!

 "Кто мог написать так кроме Ромы", - ужасная мысль пронеслась в голове, – "а ведь он никогда не писал мне стихов. Тогда кто же?" Мысли путались, сплетаясь, сталкиваясь, разлетаясь и снова сплетаясь. "Может ошибка. Перепутали с какой-то другой, счастливой Тамарой. Ведь в письме ничего не указывало на неё конкретно. В нём кто-то любил, кто-то страдал, кто-то мечтал. Имён не было. Только имя на конверте. Почерк мог бы многое сказать, но письмо было отпечатано на принтере. Вот бы сюда Шерлока Холмса с его рассудительным доктором Ватсоном". От этой мысли Тамара расслабилась и улыбнулась сама себе. И тут её осенило. "Как просто. Пазл сложился. Письмо написано, конечно, Ромкой. До отплытия или погружения, как там правильно. А дошло только сейчас. Как, почему? Это уже детали. Передал с кем-то, тот забыл. Да мало ли. Можно жить дальше. Вернуться к мужу. Вымолить прощение. Окружить любовью и заботой бедного, маленького, забытого Даника. Восстановить семью. Отдаться ей до конца и всё забыть". Ромы больше не будет, решила она. А вот семья будет.

 Муж, конечно, простил, ну почти. Даник тем более. Старалась быть весёлой, жизнерадостной, домашней. Верной женой, заботливой матерью. Иногда даже казалось, что получается. Только вот Валя, не смотря на то, что простил, всё больше мрачнел, всё меньше разговаривал. Она понимала. Списывала на инвалидность. Так было легче жить. Ведь он не только не мог ходить, само по себе это ужасно настолько, что даже понять такое состояние мог только человек, переживший тоже самое. Самое страшное заключалось в том, что он не мог выполнять супружеский долг. Долг, какое неправильное слово. Не мог обладать ею? Тоже неправильно, ведь Тамара принадлежала ему, теперь уже полностью, без Ромы. Любить? Но ведь любил. Доставлять удовольствие? Но ведь доставлял. Всё хватит, одёрнула она сама себя. Время лечит. Надо только по-настоящему верить, что всё будет хорошо и всё обязательно будет хорошо. Неправ был тот, кто сказал, что быт определяет сознание. Сознание определяет быт никак не меньше.

Дядя Саша был как всегда энергичен и не терпел возражений.
 
- Беру всё на себя,- заявил он. - От тебя требуются только две вещи. Первая – уговорить мужа, она самая сложная. Вторая – спеть. - И уже наедине, - Пойми, моя девочка, Валентина Маргулиса ещё помнят. Твой голос и его скрипка. Да не только диск, фильм о его создании, концерты. Ты же меня знаешь. Да не спорь ты - говорил, раздражаясь, дядя Саша, - не только деньги и известность. То, что я предлагаю, неизмеримо больше. Вызов судьбе. Вызов самому Богу, наконец. Чета Маргулисов на сцене. Аплодисменты. Ангажементы.
Операция в лучшей клинике мира, в конце концов. Лучшие доктора, профессора. Поставим его на ноги. Слово Александра Вениаминовича, а оно кое-что значит в этом мире. Только уговори его, малышка.

- Ладно, дядя Саша, попробую. Спасибо тебе за всё.
- Погоди, ты по-моему что-то забыла. Не обижай старика.

Тамара обняла старого имресарио, чмокнула в щёку и вышла из комнаты.

Устроившись у мужа на коленях и обвив шею руками, она покрывала его лицо частыми, жаркими поцелуями.
- Ну, пожалуйста, ну что тебе стоит. Только один диск. Так хочется петь. Я так скучаю без твоей музыки. Любимый, талантливый, родной.
Её язычок проник сквозь его плотно сжатые губы и завибрировал внутри.
Вы бы отказались? Стройная, красивая, тёплая, ласковая. А глаза! Сияют, голубые, хитрющие, с лукавинкой.
- Будет тебе диск, будет.
 Он сдался.

 По дороге на студию у Тамары начался мандраж. Сможет ли петь как раньше? А как раньше? Любительские записи для себя не в счёт. Речь шла о серьёзной работе.

- А ну брось сигарету.
- Валь страшно, я так волнуюсь. Ты великий скрипач, а я?
- А ты любимая жена и будешь великой певицей. Оператором в студии работает мой старый знакомый Аркадий. Профессионал высшего класса. Тебе понравится с ним работать. Вот увидишь.

И  она увидела. "Народный умелец" собственной персоной сидел за микшерным столом и улыбался так, как будто выиграл в лотерею.

- Ну здравствуй, Аркаша. Давно не виделись. Я снова в строю. Познакомься, моя жена Тамара. Она не только красива, но и талантлива. Прошу любить и жаловать.
- Не волнуйся, Валентин Давидович. За мной не заржавеет, уж и полюблю, и пожалую.
- А ты не изменился, такой же хам, как и был.
- Хуже Валентин Давидович, много хуже.
 Оба рассмеялись и обнялись.

 Скрипач отыграл свою партию и уехал домой. Даник любил бабушку, но надолго оставаться без мамы  или папы не соглашался. Взять его с собой в студию, себе дороже. Во-первых, не поработаешь как положено, а во-вторых – не расплатишься. Как-то родители взяли сына с собой на съемки программы "Семь Сорок", куда Валентина приглашали в качестве известного скрипача, первой скрипки Датского Королевского, в прошлом конечно, но всё-таки. Так через минут десять попросили Тамару отвезти его домой, хорошо ещё, что не попросили возместить убытки.
 
Звуки скрипки ещё витали в студии и Тамара с Аркадием не решались заговорить, чтобы не нарушить очарование. Наконец последний звук, пометавшись, вылетел в окно и молодые люди проводили его взглядом. Облегченно вздохнули.

- Силён Валентин.
- Да, Валентин Давидович очень талантлив.
- А я ждал звонка.
- А я не позвонила.
- Теперь понимаю почему, куда мне против него.
- Ладно "народный умелец", сына мне сделал муж, а с тобой мы будем только работать. Надеюсь это понятно?
- Не смею спорить, госпожа Маргулис. Пройдите в акустическую комнату, я настрою для вас микрофоны.

Работа пошла.

- Вы хорошо справляетесь, только нужно немного расслабиться. Давайте сделаем перерыв.

 Аркадий оказался на удивление хорошим собеседником, когда конечно не хамил. Но сегодня он был корректен. В меру остроумен, прекрасно эрудирован, умён. Девушка, не желая того, получала от разговора удовольствие. Перерывы стали частыми. То ли перемена в рутине жизни, то ли атмосфера в студии, то ли Аркадий были тому виной, но ей не было так хорошо уже давно. А ещё… Её желали как женщину, хотели. Это читалось лишь в глазах пресловутого умельца, тот не позволял себе даже намёка, ни словом, ни действием. Но читалось так отчётливо, что можно было себе представить, что сделал бы с ней любвеобильный оператор. А она была молодой, здоровой женщиной. Женщиной, не знавшей мужчины уже долгое время. Слишком долгое, чтобы иметь возможность сопротивляться, если Аркадий.… Всё, прочь эти мысли, она любит мужа и пришла сюда работать над диском.

- Для первого раза очень хорошо, только уверенности побольше.
- Это не первый раз, но насчёт уверенности вы правы. Совсем забыла, как звучит мой голос.

 Муж оттаял немного, они разговаривали намного больше. Многие вопросы надо было решать вместе. Разногласий хватало, но того рода, которые скорее объединяют, чем приводят к конфликту.

 Работа в студии длилась дольше, чем планировалась, но дядя Саша не торопил. Тома знала, что во многом это и её вина. Аркадий ей нравился и частые перерывы во время работы были вызваны скорей не усталостью, а желанием пообщаться.

- Правильно сделанная аранжировка, - разглагольствовал народный умелец, - только подчеркнёт достоинства вашего голоса. Давайте запишем два варианта, потом вместе выберем лучший.
- Мне кажется, я сфальшивила, дай-ка прослушать. И знаешь что, сделай музыку погромче в наушниках, но только музыку, не голос.
- Том, если тебе что-нибудь мешает, например свет, то я могу его погасить, чтобы ты меня не видела.
- Как раз тебя я хочу видеть,- неожиданно вырвалось у Тамары.

 Свет погас, но почему-то во всей студии, включая и акустическую комнату, в которой находилась девушка. Дверь открылась. Кто-то вошёл.

 - Это ты Аркаша?- дрожавшим от волнения, а скорее всего от возбуждения голосом, спросила она.

 Ответа не было. Только чьи-то руки притянули  к себе, а чьи-то губы прикоснулись к её губам. Глаза закрылись, тело  расслабилось и уже невозможно было сопротивляться, да честно сказать, совсем не хотелось. Более того, если кто-нибудь помешал бы им в эту секунду, то  Тамара,    наверное, возненавидела бы его. Как ребёнок ненавидит того, кто забирает у него новую игрушку, как голодный щенок бросается на того, кто отбирает у него косточку. Так и Тома бросилась бы на того, кто посмел бы помешать ей получить то, чего она была лишена непозволительно долгое время.

 Свершилось.

- Аркаша, запомни, мне это было необходимо чисто в физиологическом плане.
- Том, как скажешь, но мне же ты не можешь запретить думать по-другому.

 Прощаясь, оператор, в своём стиле, неожиданно заявил:
- Ну вот, совсем другое дело: и голос уверенный, и лирика, и настроение. Вы делаете большие успехи.
 
 Домой Тамара вернулась в приподнятом настроении. Почему-то совсем не было стыдно. Наоборот, легко и свободно. Девушка на самом деле считала, что удовлетворила простую физиологическую потребность организма. Вы уж простите за выражение, как в туалет сходила. Знаете чувство, когда долго терпишь, а поблизости нет туалета. Ну а когда находишь, то просто наступает облегчение. Примерно такое же ощущение испытывала Тамара.

 Девушка поцеловала мужа, села рядом, принялась рассказывать о том, как прошёл день, как прошла запись. Что уже сделано и что ещё только предстоит сделать. Делясь с мужем новостями, она, улыбаясь, смотрела в его глаза так искренне, так влюблено, так доверительно, что Валентин не выдержал и в его глазах показались слёзы.

- Валь, что с тобой, любимый.
- Знаешь, когда ты на меня так смотришь, даже начинаю верить, что ты на самом деле любишь меня, инвалида.
- Как ты можешь так говорить и вообще сомневаться?
- Помолчи секунду, дай договорить. Кроме всего прочего, я обнаружил вопиющий эгоизм в моей любви к тебе и то, что имею тенденцию жить несбывшимися и наверняка несбыточными мечтами. Плюс, наверное, я не ценю по-настоящему то, что имею в реальности. Справедливо высказывание, что каждый имеет то, что заслуживает. Не уверен насчёт себя, но вот ты точно не заслуживаешь того, что имеешь. И не говори мне красивых слов, твой муж прекрасно знает, что представляет собой на сегодняшний день. А эгоизм заключается  в том, что, несмотря на всю страшную реальность, я не только продолжаю безумно любить тебя, но и позволяю тебе любить меня. Знаю, что должен отпустить, но не могу. Но у меня есть к тебе одна просьба. Выполнишь?
- Конечно, любимый.
- Не отвечай на мой монолог, это называется меланхолия. Слабость уже прошла  и я понимаю без твоей реакции, что говорил глупости. Просто садись рядом.
 
 Тома ,растроганная и поражённая этой речью, села рядом с мужем. Тот включил телевизор, начинались вечерние новости. Девушка устроилась поудобнее и положила свои ножки ему на колени. Благодарно улыбнувшись, Валентин принялся за массаж ступней, так любимый ими обоими.
 
 "Перейдём к главным событиям этого дня" - вещал диктор,- "В шесть часов утра, в Баренцевом море, произошла катастрофа на российской подводной лодке "Муром". Пожар в двигательном отсеке привел к серии взрывов, которые привели в свою очередь к затоплению корабля. Спасательные работы не дали никаких результатов. Спасшихся нет". Тома ещё несколько секунд нежилась под руками мужа, равнодушно и рассеяно поглядывая на экран телевизора. "Муром", где-то она слышала это слово. Девушка повторила несколько раз название подводной лодки, как бы пробуя его на вкус и на слух. Вкус оказался на редкость горьким. А слышалось слово, как приговор. Выживших нет.

- Нет!- Она вскочила, ещё не понимая до конца, что произошло, - что он сказал?
- Да кто?
- Диктор этот в новостях. Вот только что, про затонувшую подлодку.
- Не знаю, какая-то лодка затонула, я как-то не прислушивался.
- Тихо Валя!
 
 Но диктор уже перешёл к прогнозу погоды. Тома бросилась к компьютеру. Дрожащие пальцы никак не могли справиться с клавиатурой. Точно, подводная лодка "Муром". Пожар в двигательном отсеке. Спасательные работы. Выживших не было. Всё.

- Да что произошло? Муж подкатил на своей коляске и взял за руку. Она прижалась к нему, расплакалась. Рассказала, конечно, без подробностей. Мол, знакомый, ещё по Москве, служил на этой чёртовой подлодке. Какая страшная смерть!

 Ночью не сомкнула глаз. Выкурила пачку сигарет. Привыкала. Теперь уже всё. Муж инвалид на всю жизнь. Народный умелец на студии. Никому не нужный диск. Надо смириться. Надо молиться. Тамара верила в Бога, но не считала, что вера нуждается в каких-то специальных обрядах или действиях. Её вера не нуждалась в какой-то специальной теологии, объясняющей устройство мироздания. Есть Бог, Он не такой добрый, как например у христиан, но это уже не её дело. Как говорится, Богу Богово, Кесарю Кесарево, а ей…. Видимо то, что положено, такая уж у неё судьба. Может к раввину сходить? Многие подруги ходили, кто за советом, кто за благословлением. Говорят, помогает. С этой мыслью и заснула под утро.

 Просыпаться не хотелось. Муж уже несколько раз подкатывал, скрипя колёсами. Говорил что-то о студии, о записи альбома, о сроках. Аркаша звонил несколько раз. Дядя Саша сердится.
 
- Том, ну вставай, ты хоть представляешь себе, сколько стоит час записи на студии.

 "Нет, в покое сегодня точно не оставят. Не понимают, что произошло? Конечно, нет. Откуда им". Тома решительно встала, прогнав остатки сна, приняла душ, накрасилась. Поцеловала мужа, извинилась и вышла за дверь.
 
Ноги подкосились и она упала, больно стукнувшись затылком о стену. Видимо потеряла сознание на несколько секунд, а может и минут. У входа в квартиру, в том же месте, те же любимые цветы, тёмно-бордовые, почти чёрные и письмо. Потом долго металась по улице, не находя подходящего места для прочтения. Наконец-то нашла. Небольшой скверик, абсолютно пустой в эти утренние часы. Только несколько молодых мам с колясками. Даник, промелькнуло в голове и унеслось. Письмо, тот же конверт, так же напечатано одно слово – "Тамара". Раскрыла:

 "Любовь моя, я написал для тебя песню. Знаю, что это не твой уровень, но. всё же тешу себя надеждой, что когда-нибудь, когда тебе просто станет скучно, ты её споёшь. Мелодию к песне оставляю на твоё усмотрение, если понравятся стихи, то обязательно появится музыка к ним. Не суди строго, возлюбленная моя.

Я знаю, что тебя не потеряю.
Не отпущу, а знаешь почему?
Люблю тебя, теперь я это знаю,
И не отдам, родная, никому.   

Ты знаешь, ты знаешь.
Люблю тебя – ты знаешь.
Люблю, надеюсь и хочу.

Лечу к тебе, лечу и умираю.
Дрожу, не зная почему.
Для нас уже вся музыка играет.
Я танцевать с тобой хочу.

Ты знаешь, ты знаешь.
Люблю тебя – ты знаешь.
Люблю, надеюсь и хочу.

Закрыв глаза, к тебе я уплываю.
Любовь ко мне приходит в этот миг.
Закрыв глаза, я о тебе мечтаю.
Кричу, и сладок этот крик.

Ты знаешь, ты знаешь.
Люблю тебя – ты знаешь.
Люблю, надеюсь и хочу.

 Ты уже знаешь, что я люблю тебя? Но всё же даже не можешь представить, как. Люблю больше жизни. Пробовал молиться – не получается. Серде не принадлежит никому, кроме тебя. Не смею открыться, потому что боюсь, что отвергнешь. Этого мне не выдержать – знаю точно. Лучше уж так, хоть я и готов умереть ради своей любви.
Просто не хватает мужества. Это как в бурю выйти в море и не осмеливаться поднять глаз к небу, страшась не увидеть путеводную звезду. Милая, как это ни глупо, но я предпочитаю видеть свою звезду издалека, но будучи уверенным, что не потеряю направление, не собьюсь с пути.

 Моё существование не может быть удалено от твоего. Но под своим существованием я подразумеваю не телесную оболочку, а душу, волю, помыслы. И где бы ни находилась моя телесная оболочка, душа моя всегда будет рядом с тобой. Она, как может, будет защищать тебя от зла, оберегать от горя, предупреждать беду. Пусть ты этого не чувствуешь, но она там. Только не прогоняй её, пожалуйста. Разреши ей просто  быть рядом с тобой, не отталкивай, не гони.

 Возлюбленная моя, ты создана для счастья, но знаю, что не получила его. Ты создана для любви, но сама не любишь, а любят лишь тебя. Ты создана для жизни, но не живёшь, а существуешь. Ты создана для наслаждений, но наслаждаются лишь тобой.

 Знаю, что ты хочешь любви, нет, совсем нет, ты жаждешь любить самой. Но это у тебя отняли. Ведь нельзя заставить себя полюбить. Это слишком сильное чувство. Почти как ненависть. Чтобы вызвать у кого-либо ненависть, недостаточно просто обидеть или причинить боль. Точно так же и любовь, недостаточно ухаживаний, подарков, слов, поступков. Она или есть, или её нет.

 У меня она есть, но хватит ли её на двоих. Нет, нет и ещё раз нет. Моя любовь – это только моя любовь. У тебя должна быть своя. И она у тебя будет. Поверь мне, так нашептала мне моя душа. По секрету сказав, что твоя душа уже готова принять любовь. Вот только подходящего претендента пока не находится.

 Всё так же люблю, надеюсь и хочу".

 Она ещё долго не могла вернуться в реальный мир. Письмо заколдовывало, ласкало, убаюкивало, защищало, дразнило. Но гнев, родившись маленькой точкой где-то внутри, стал разрастаться и достигнув критической массы, взорвался. Тамара очнулась.

 Видимо всё-таки придётся стать Шерлоком Холмсом, Эркюлем Пуаро, или… Других имён она не смогла вспомнить, так как не любила детективов и читала их крайне редко. Даже эти имена всплыли откуда-то из далёкого детства. "Проанализируем ситуацию. Покойный Рома не мог написать второго письма, это факт. Второе письмо идентично первому по стилю, как проза, так и стихи. Значит, он не писал и первого. Но кто же тогда мог  Так любить её? Тайный поклонник? Но почему тайный? Что или кто мешает ему открыться? Муж - инвалид на коляске? Ерунда. Или он полюбил ещё до коляски? Есть! Аркадий. Тот давно знает мужа, значит и хорошо знает её, их жизнь, переживания, проблемы".

 Очарование, волшебство письма рассеялось окончательно. Сегодня, сейчас же надо поговорить с ним, попросить ставить свои творческие эксперименты на ком-нибудь другом. Он должен понять меня, он же знает нашу трагедию. Пусть поищет новый объект для развлечений.

 С этой мыслью девушка решительно встала, словила такси и поехала в студию. Увернувшись от попытки поцелуя, Тома резко отстранила тайного воздыхателя.

- Ты ничего не хочешь мне рассказать?
- О чём, что было между нами вчера, уже забыла?
- Нет, о том, что было между нами сегодня.
- Сегодня ещё ничего не было, но, надеюсь, будет. Ты мне лучше прочитай кое-что.
- Что! - Тамара задохнулась от такой наглости. Ты ещё смеешь просить меня об этом?
- Да какая муха тебя укусила? Что, трудно прочитать письмо?

Пощёчина. Одна, вторая, третья.
 
- Сволочь, бездушная скотина, подонок.

 Аркадий схватил беснующуюся девушку за руки.

- Да что с тобой, успокойся. Пришло самое обыкновенное письмо по почте, а в студии ещё никого нет. Просто интересно, а вдруг что-то важное.

 Тамара продолжала бешено смотреть на него, пытаясь высвободить руки.

- Дура, да не издеваюсь я над тобой, просто читать не умею!- раздражённо закричал парень.
- Что значит, не умеешь, что ты несёшь, подонок?
- А то и значит. Ты что не знала, что я не могу ни читать, ни писать. У меня дислекция в тяжёлой форме. С детства.
- Врёшь!
- Да правда, хоть у мужа спроси, он знает.
- А как же твоя визитка с народным умельцем?
- Да напечатали мне в типографии и размножили. Ну, неудачная шутка, а читать и писать я всё равно не могу.
- Отпусти руки, - попросила Тамара.
- Драться не будешь?
- Не буду.
- Ну, смотри. Последнюю пощёчину я получил в десятом классе. Сейчас от тебя три, но больше не собираюсь.
- Послушай, ты, умелец недоделанный, - девушка вложила в эти слова всё презрение, на какое только была способна. Если ты меня обманул…. - Не договорив, она развернулась и выйдя  из студии, позвонила мужу.
- Да, у него сильнейшая дислекция. Кстати, кроме дислекции, у него и дисграфия, это трудности с письмом. И знаешь, что интересно, дислекция была диагностирована у людей с различным уровнем интеллекта. А вот с интеллектом у Аркаши всё в порядке. Да и дислекция, и дисграфия не считаются психическим заболеванием. И вот ещё что интересно, парень прекрасно читает по нотам, а существует такая разновидность, как нотная дислекция. Слава Богу, что она его не затронула, да и в технике он силён, на радость всем нам. Прекрасный специалист в своём деле, таких ещё поискать. Тебе просто повезло, что дядя Саша не скупится на расходы. Да и моё слово в этой студии кое-что значит. Аркадий меня очень уважает.

" Да уж"- подумала Тамара, внезапно покраснев.

- Только не надо с ним об этом говорить,- попросил муж. Он страшно обижается.
- Ладно, конечно не буду, пообещала Тамара. Зачем обижать хорошего человека.

 Поёт она неплохо, играет не хуже, а вот аналитик никудышный. Да и шут с ним. Кто бы ей ни писал, любит он её так, как никто никогда не любил. Даже Рома, надо самой себе в этом признаться. Она превратила обыкновенного в сущности парня, в романтического героя. Превращение это выражало, в сущности, потребность души в романтической необычной любви. А Ромка, мягко сказать, не подходил на роль принца на белом коне. Да, они пережили там, в Венеции, незабываемую неделю. Им было хорошо вместе там, было хорошо и потом. Да, оставшись в Москве, она наверняка вышла бы за него замуж. Но такие письма и такие стихи - не его, да и не Аркадия, уровень.

 А вот одному, Тамара знала наверняка, она не позволит произойти. Ни за что не позволит тайному возлюбленному оставаться тайным. Она тоже хочет любить. Хочет не только читать, но и слышать, видеть этого человека. Нет, она не бросит мужа. Она поклялась. Перед собой, перед Богом. Пусть только возлюбленный будет рядом. Он всё поймёт, всё простит. Такой человек не может не понять, а значит, сможет и простить то, что она собиралась сделать.

 Сегодня ведь это совсем несложно. "Гугл", "частный детектив", ввод. Офис соответствовал названию – "Ваши проблемы – наши решения". Строгий, современный стиль. Ничего лишнего. Детектив сидел за столом, огромным, но абсолютно пустым.

- Меня зовут Руслан. Я, если вы не против, буду решать вашу проблему. Предвидя вопрос, скажу, начинайте с самого начала, а лучше всего даже раньше. Постарайтесь не пропускать мелочей. Любая мелочь, даже самая несущественная, может оказаться ключём к решению проблемы.

 Тамара начала с конкурса "Евровидения".

- Через какое время появилось второе письмо, и постарайтесь вспомнить дату?
- Месяца через три.
- Девушка, я задам вам ещё один вопрос, только постарайтесь ответить искренне.
- Конечно, задавайте, я буду искренна с вами до конца, это ведь мой интерес, не так ли.
- Какова конечная цель вашего прихода к нам? Я имею в виду действия после того, как станет известен тайный поклонник. Уточню вопрос. Считаете ли вы его действия противозаконными? Конкретизирую ещё, с вашего позволения. Станете ли обращаться в полицию.?
- Разве это имеет значение для детективного агентства?
- Не имеет, просто перед тем, как приступить к работе, мне необходимо знать наверняка.
- Хорошо, ничего такого я не собираюсь делать.
- А если он неуравновешенный человек, скажем сексуальный маньяк?
- Такое возможно? Я ведь дала вам прочесть письма.
- Поверьте, в нашей работе возможно всё и, опыт, к сожалению, подтверждает это. Хотя я не думаю, что в вашем случае мы столкнёмся с неадекватным человеком. Просто обязан был вас предупредить.
- Кстати, вы не хотите рассказать обо всём мужу?
- Ни в коем случае.
- Наипростейшим решением проблемы, - сказал Руслан, - если конечно вы ничего не опасаетесь, является установка скрытой камеры, а может и нескольких. Камера будет подключена к нашим мониторам. Непрерывная запись двадцать четыре часа в сутки. Как только обнаружите очередное письмо, сразу звоните нам, сообщаете время находки, мы прокручиваем запись и обнаруживаем почтальона. Вот видите, как всё просто.

 Сосед семьи Маргулисов был пенсионер с большим стажем. Как все пенсионеры, он изнывал от скуки и был не в меру любопытен. Маргулисы стали лекарством от скуки. Они доставляли столько приятных моментов, что наверное, если бы ему предложили переехать на другую квартиру и не платить квартплату, он бы ,не задумываясь, отказался. Как же, муж – бывший знаменитый музыкант, скрипач на инвалидной коляске. Жена – красавица. Многочисленные посетители. В том числе и знаменитости, уведенные сначала по телевизору, а потом встреченные на лестничной клетке.

 В то утро Семён Семёнович собирался прогуляться по свежему воздуху ещё до того, как начнётся движение транспорта и воздух станет не совсем свежим. Открыв дверь, он увидел, что у Маргулисов тоже кто-то начинает выходить. Показалась инвалидная коляска Валентина. Семён Семёнович благоразумно прикрыл свою дверь, пока его не заметили. А то придется помогать инвалиду, а потом самому мучиться с надорванной спиной. Годы уже не те, чтобы играться в милосердие и благородство. Кто бы ему самому помог.

 Маргулис выкатился за дверь и осмотрелся. Затем неожиданно достал откуда-то из-под ног букет цветов, почти чёрных, прикрепил к ним конверт и положил всё это прямо на пол у порога. Сосед потирал руки от удовольствия, вот так развлечение, да ещё с самого утра. Инвалид, вкатившись обратно в квартиру, аккуратно, стараясь не шуметь, прикрыл за собой дверь. Семён Семёнович колебался недолго, вернее не колебался вовсе. Открыл свою дверь, подождал несколько секунд, на цыпочках подошёл к букету, снял с него конверт и открыл.

 Томочка крутилась вокруг мужа и уговаривала пойти с ней на последнюю запись. Тот почему-то не соглашался, причин своего нежелания не называл и вообще вёл себя как-то странно. Жена оставила его в покое только тогда, когда он с улыбкой сказал:
- Да ступай уже, а когда вернёшься, тебя будет ожидать сюрприз.
 Улыбка была такой загадочной, что Тома лишь ласково промурлыкала:
- Ах, вот в чём дело, - и отстала, наконец, от мужа.
Глянула в зеркало перед дверью, улыбнулась сама себе, даже подмигнула, и, послав Вале воздушный поцелуй, вышла из квартиры.

 Первым ощущением после того, как она захлопнула дверь, было ощущение космоса. Не в смысле космического пространства с луной, солнцем, звёздами и прочей красотой. Тома почувствовала, что попала в вакуум, воздух исчез. Она попыталась несколько раз судорожно вздохнуть, схватилась обеими руками за горло, рухнула на колени, и только после этого смогла протолкнуть в себя глоток воздуха. Воздух заструился в лёгкие, способность дышать, а с ней и соображать, постепенно вернулись к ней. Цветы, тёмно-бордовые, почти чёрные, такие, какие она любила.

 Руслан. Скрытая камера. Быстрей. Девушка схватила мобильный телефон, и набрала номер детективного агентства.

- Мне Руслана, срочно.
- Секундочку, перевожу.
- Руслан слушает.
- Это Тамара, есть письмо.
- Когда вы его обнаружили?
- Минуту назад.
- Когда вошли в дом последний раз и больше не выходили?
- Вчера, секунду дайте подумать, часов в семь вечера.
- Тамара, я начну просмотр камер со вчерашнего вечера, когда будут результаты, позвоню.
- Какое позвоню! Я беру такси и к  вам.

 Девушка отключила мобильник и побежала вниз по лестнице, позабыв о лифте, да и вообще обо всём, что не касалось раскрытия тайны.

- Тамара, вы желаете просматривать одна?
- Мне всё равно.
- Тогда пока останусь. Вы просто смотрите, а я возьму пульт.

 Когда дверь открылась и выехала инвалидная коляска, Руслан нажал на паузу и вышел из комнаты.

 Девушка сидела, окаменев, не в силах пошевелить ни одним мускулом. Только слёзы, как два маленьких ручейка. Видимо внутри Томиной головы кто-то открыл маленький краник, да и забыл закрыть. "Её муж. Валентин Маргулис. Валентин. Валя. Любовь с маленькой буквы. С какой же буквы начиналась его любовь. Или все буквы были заглавными – ЛЮБОВЬ. Зачем он это делал? Это же неправильно, нечестно. Письмо! Она же ещё не прочитала письмо". Достала из сумочки, открыла конверт с напечатанным на нём именем. Ничего не увидела. Краник так и не закрыли. Прикрыла глаза, стараясь успокоиться и сосредоточиться. Наконец-то вода закончилась. То ли внутри головы кто-то вспомнил и удосужился прикрыть кран, то ли просто иссяк источник. Буквы немного поплясали и успокоившись, стали складываться  в слова, затем в предложения. И только потом стали обретать смысл:

"Как солнце ты прекрасна и сияешь.
Любить себя мне милосердно позволяешь.
В любви, как в танце, требуется пара.
Ты много брала – мало отдавала.

Греешь, освещаешь и ласкаешь.
Но только всех – меня не замечаешь.
Нет, не робщу – ты многое давала.
Любовь не отвергала – позволяла.

Встаёшь на востоке, на запад уходишь.
А мне, улыбнувшись, лишь мимо проходишь.
Один из лучей твоих завтра пройдёт мимо цели.
Поищет... Да он не живой в самом деле.

 Любовь моя, я тебя отпускаю. Знаю, ты никогда не нарушила бы своей клятвы и не оставила меня сама. А я прожил бы ещё лет сорок. Моше, водя евреев по пустыне сорок лет, привёл их, в конце концов, к земле обетованной. К чему привёл бы тебя я? После аварии прошло не так много времени. Надеюсь, ты помнишь меня таким, каким я был до неё. Пусть именно эти воспоминания останутся с тобой. Сделай я то, что собираюсь сделать сейчас, лет через десять, воспоминания были бы совсем другими. Старый, вечно недовольный чем-то инвалид. Не желаю этого тебе.

 И всё-таки я должен тебе объяснения. Написав первое письмо, был уверен, что догадаешься. Этого не произошло и ты даже не рассказала мне. Хотел рассказать сам, но увидел, что с тобой творится и не осмелился. В буре твоих чувств, поисках, метаниях для меня места не было. Я даже не рассматривался как один из вариантов. Вот тогда я испугался и ничего не рассказал. Увидев, что ты отмела все варианты, но так и не нашла решения, решил дать ещё один шанс. Но ты подумала на человека, меньше всего подходящего на роль тайного воздыхателя. Вот тогда я понял окончательно, что ты не любишь меня и никогда не любила. Если бы любила, то почувствовала бы. Трудно представить, а ещё трудней объяснить, что чувствую, сидя на инвалидном кресле. Зато можно представить, что чувствуешь ты, став заложником жалости, милосердия, условностей, общественного мнения. Родная моя, ты не станешь заложником моей любви и своей клятвы.

 Я отпускаю тебя. Не вини себя ни в чём. Не обвиняй судьбу. Мы уже ни чего не могли изменить. Всё в руках Всевышнего.

 Когда ты будешь читать эти строки, меня уже не будет. Знаю, что самоубийство великий грех. Давай назовём его исходом, избавлением. Пусть мой конец станет твоим началом. Молись за меня.
Люблю.
              Прощаю.
                Благословляю.
П.С. Береги сына".

 Только дочитав последние слова, Тома смогла сбросить с себя пелену, нет даже паутину наваждения, пеленавшую её до сих пор и не дававшую возможности двигаться, соображать, реагировать.

- Валя!
На крик вбежал Руслан.
- Что случилось?
- Машину, у тебя есть машина?
- Есть, только объясните в чём дело.
- Тот, кто сидел в инвалидной коляске, мой муж. Это прощальное письмо. Он собирается покончить с собой. Ради  Бога, поехали скорей.

 Подбежав, скорее подлетев, к двери квартиры, Тамара резко останавилась, и вскрикнув, отпрянула назад. Если бы Руслан, стоявший за ней, не успел поддержать, она покатилась бы вниз по ступенькам.
 
- Руслан, открой ты, я боюсь.
- Давай ключи.

 Девушка дрожащими руками попыталась открыть сумочку, но это ей ни как не удавалось. Тогда Руслан сам взял из её рук сумочку, открыл и достал ключи. В квартире было тихо, но от такой тишины Тамару пробирал озноб.
- Валя, ты дома? – тихонько позвала она дрожащим голосом.

 Тишина ещё более сгустилась. Ответа не было. Дрожащая девушка опустилась на диван в салоне, и тихонько попросила:
- Посмотри пожалуйста в спальне.
 В спальне спал Валентин Маргулис на своей коляске. Руслан подошёл, пощупал пульс и достал мобильный телефон. Пульс едва прощупывался и детектив  понял, что необходима срочная медицинская помощь. Скорая помощь приехала незамедлительно и увезла Валентина. Руслан спросил у врача, в какую больницу повезут и предложил отвезти туда же Тамару на своей машине.

 Доктор Капер успокоил девушку.
- Ваш муж проглотил большое количество снотворного. Лекарство "Вабен" вам знакомо?
- Да, доктор, муж принимал его, когда не мог заснуть.
- Вы знаете причину, по которой он мог сделать то, что сделал?
- Да, знаю, он оставил мне письмо.
- Тогда вынужден попросить вас показать его нашему психологу и социальному работнику.

 Психолог довольно долго  мучил девушку вопросами. Даже попросил съездить домой и привести остальные письма. Долго читал, вздыхал и хмурился. Потом отложил их в сторону и улыбнулся. От этой улыбки Тома немного расслабилась. Села поудобней и приготовилась слушать приговор, который обещал , судя по всему, быть не очень страшен.

- Девушка, вы любите своего мужа?

Тамара немного опешила, но ответила, не задумываясь:
– Да.
- Если можно было бы выписать любовь в таблетках, я сделал бы это.
К сожалению это не возможно. Паралич, посттравматический синдром, и, по мнению вашего мужа неразделённая любовь, привели к тому, к чему привели. Но всё не так страшно, как кажется. Прочитав письма, я пришёл к выводу, что рецидив вряд ли возможен. К тому же, когда ваш муж встанет на ноги…. Тамара, не дав ему договорить, вскочила. Хотела  закричать, но смогла лишь прошептать:
- Как встанет на ноги, он же парализован.
- Вам что ещё не сообщили?
- Нет, ничего не сообщили. Мужа отправили на промывание желудка, а меня к вам.
- Ну тогда, милая девушка, я выступлю в роли доброго вестника. Признаюсь, делать это приходится не очень часто. Такая уж у меня работа.
- Говорите же, доктор!
- В медицине считается, что если спинальный шок не проходит в течении нескольких месяцев, то надежды на то, что человек станет на ноги, практически нет. Но мы тоже люди и даже профессор Диамант иногда ошибается. Видимо шок от попытки самоубийства оказался сильней спинального. Господин Маргулис уже пришёл в себя и вовсю шевелит пальцами ног.

Тамара вскочила с намерением бежать к мужу, но врач остановил её.

- Девушка, секунду.
- Да доктор.
- Надеюсь, вы поняли, какой рецепт я выписываю?
- Конечно, поняла. А вот таблеток никаких не надо, у меня есть любовь в чистом, не синтезированном виде.
- Вот и прекрасно, только антидепрессанты всё-таки придётся принимать. Хотя бы первое время.

 Из больницы Валентин выехал ещё на коляске, но с гордо поднятой головой. Каждые несколько минут он попеременно закидывал одну ногу на другую. Немного позади шла Тамара и счастливо улыбалась.

 Диск, как и фильм о его создании, расходился многотысячными экземплярами. Причём не только в Израиле. Партия отправленная в Данию, где работал когда-то Валентин, была раскуплена в первый же день. Стараниями дяди Саши, один за другим,  следовали приглашения на концерты и интервью.

 К огромному сожалению соседа по лестничной клетке, семья Маргулисов переехала в другой город. Там они сняли домик со студией, в которой могли репетировать сами, без "народных умельцев" и других, совершенно ненужных в их счастливой семье элементов.

 А Тамара всё продолжала задавать себе один и тот же вопрос – "Может ли счастья быть слишком много?".



09/02/2010
Хайфа.