Эпилог.
7 сентября 1669 года Энлиль Рори Слейтон, опальный канцлер королевы Шэерлот – Каролинэ, брел один вдоль морского побережья. Ярко светило солнце. Морская вода ослепительно блестела. Волны с шумом набегали на берег, вороша гальку. У кромки воды чернели и гнили водоросли. С криками летали чайки.
Энлиль наступил на старую ракушку, и она с хрустом треснула. Неожиданно это его рассердило. Впрочем, глухое недовольство уже несколько дней клокотало в его душе, а сейчас он просто выпустил его наружу. Со злостью он наступил на ракушку еще и еще раз, пока не раздробил на мелкие кусочки. Энлиль сердился на себя, на королеву и на всю свою семью. Себя он ругал за то, что не оказался более гибким политиком. Ну что ему стоило уступить свою должность очередному фавориту королевы без высказывания своего недовольства? Так нет же, он сделал скептическое лицо и высказал несколько колкостей. Результат не замедлил последовать: ему предложили удалиться в одно из своих имений. Он мог уехать в Ленхорленс. Так нет же, он уехал подальше, на Скалла – Веру, в давно купленный дом, где прежде никогда не был. Думал, скоро за ним пришлют, как только новый канцлер наделает ошибок. Однако у королевы гордости не меньше, чем у него. Канцлер сменился, а о нем никто так и не вспомнил.
Да и семья тоже хороша. Конечно, он сам запретил жене и младшей дочери следовать за ним, а так же писать ему, чтобы не повредить свадьбе старшей дочери и военной карьере сына. Семья беспрекословно выполнила его распоряжение и осталась в милости. Он ставил себе это в заслугу, но в глубине души надеялся, что кто-то нарушит запрет.
Услышав крик, Слейтон обернулся и сощурился, так как пришлось смотреть против солнца. К нему бежал слуга, размахивая чем-то белым. Когда он подбежал ближе, стало видно, что это письма. Сердце Слейтона забилось. Кто написал ему? Жена? Его маленькая Эккитарен?
- Господин Слейтон, вам письма, - сказал слуга, подбегая.
- Кто привез?
- Одно письмо – капитан корабля, другое – чей-то слуга.
- Дай сюда и можешь быть свободен. Погоди, вот тебе монета, чтобы был таким расторопным и в будущем.
- Премного благодарен, господин.
- Ладно, иди.
Оставшись один, Энлиль закрыл глаза, чтобы унять сильно бьющееся сердце. Успокоившись, он увидел, что первое письмо от Грациана. Устроившись в тени гладко обтесанного волнами скального выступа, он развернул его и прочел:
Милостивый государь и мой друг,
Энлиль Рори Слейтон, я здоров, чего и вам желаю.
Прослышав о постигшем вас несчастье, спешу засвидетельствовать вам свое сочувствие. Письмо мое отправляю с верным и обязанным мне человеком, капитаном Эбертом Росцием, которого и вам рекомендую, как лицо, достойное доверия.
Сам я по-прежнему остаюсь посланником в Гааге, где веду переговоры об урегулировании вопросов, касающихся нашей торговли с Голландской республикой. В связи с этим мне пришлось завести широкие знакомства с депутатами Генеральных штатов, великим пансионарием Яном де Виттом и представителями многих торговых компаний. Недавно я был приглашен с семейством во дворец штатгальтера по поводу празднования годовщины мира после окончания войны с Англией. Там нам посчастливилось увидеть балет, в котором принимал участие принц Вильгельм III. Жаль только, зал был так переполнен, что негде было развернуться, поэтому слуги находились на улице. Чтобы попросить что-либо принести, нужно было высовываться и кричать в окно.
В общем, на жизнь мне грех жаловаться, особенно потому, что здесь я мало доступен для огромной орды моих родственников. По – прежнему они считают, что мой карман бездонны,й и требуют со всех сторон помощи. Пожалуй, если в следующий раз меня пошлют в Данию или Московию, я поеду, лишь бы оказаться подальше от братьев, сестер и многочисленных племянников.
Как только мне по утрам подают почту, моя дочь Кассандринэ, оправдывая свое имя, говорит: «Опять тетя Кристьерринэ пишет, наверно, что надо хорошо пристроить ее Руфрия». И она никогда не ошибается. Этот племянник, которого со дня рождения я все время куда-то пристраиваю, и откуда его с таким же постоянством выгоняют, стал настоящим кошмаром всей моей жизни. А что выкинула моя сестра Мариалмон! Она покинула этот мир три месяца назад, оставив у меня на руках четырнадцать благородных и ничем не обеспеченных своих отпрысков!
Слава богу, мне не нужно хотя бы заботиться о семерых детях сестры Марии, вышедшей замуж против воли отца и тем самым лишившейся права бомбардировать меня письмами с просьбами о деньгах.
Представь себе, каждый праздник я получаю почти сто поздравлений и заботливых вопросов о моем здоровье и здоровье моей единственной дочери. Читая их, я говорю: «Не дождетесь!»
Впрочем, что я всё о своем! Милый друг мой, если вы убиваетесь по поводу потери своей должности, то утешьтесь – все это суета сует. Наслаждайтесь тишиной, покоем, чтением хороших книг, общением с умными людьми, чье мнение не зависит от злословий света, то есть всем, что недоступно мне, вашему другу. Когда я сумею устроить счастье своей дочери, я швырну остатки состояния этим гарпиям, моим родственникам, а себе выделю небольшую часть, приеду к вам, куплю небольшой дом и поселюсь рядом. К тому времени, надеюсь, вокруг вас сложится небольшой круг избранных друзей, в который вы введете и меня. Я уже мечтаю о прогулках, неторопливых беседах, своих оранжереях и саде с фонтанами и статуями. В ожидании этого благословенного часа остаюсь вашим другом Грацианом Ригюрдом Виолем.
Окончив чтение письма, Энлиль стал с улыбкой смотреть на воду, где отражались белыми искрами солнечные лучи. Он словно увидел несколько отяжелевшего, пыхтящего и отдувающегося Грациана, вечно спешащего и вечно возмущенного. После смерти отца Грациан стал главой семьи, состоящей из большого количества родственников, не дававших ему покоя ни днем, ни ночью своими просьбами о помощи, покровительстве и вмешательстве. При этом они часто прибегали к посредничеству матери Грациана, которая слабо умела считать доходы, но зато была не в состоянии обидеть кого-либо из своих детей или внуков, родных или предполагаемых. Когда погиб ее сын Глорий, а некая женщина заявила, что имеет от него младенца, добросердечная мать потребовала от Грациана дать ребенку не простое, а благородное воспитание. Возможно, ребенок и не сын Глория, однако ее сердце разорвалось бы при одной мысли, что родная кровинка бедствует.
Сначала Грациан пытался быть добрым дядюшкой для всех. Но вскоре он заметил, что его состояние катастрофически уменьшается. Приложив усилия, чтобы исправить положение усердной службой, Грациан увидел, что деньги по - прежнему утекают, а аппетиты родных не сокращаются. Тогда-то он и стал выполнять различные дипломатические поручения, позволявшие долго находиться вдали от дома. Энлиль думал, что его другу, скорее всего, суждено будет знать лишь такой относительный покой, а мечты о домике так и останутся мечтами.
Вскрыв второе письмо, Энлиль Слейтон вздрогнул. Там было написано:
По поручению моего друга, господина Маригюрда Флюэллена де Вера спешу передать вам приглашение прибыть в его имение Ферней завтра к обеду. Ждилмоури Финберт Дубтар.
Маригюрд де Вер! Тень этого человека омрачила лучшие годы его юности и позже возникала внезапно, поднимая из глубины души смутное чувство тяжести и вины. Когда-то он так хотел увидеть Маригюрда, хотя даже не знал, что он ему скажет. Сразу после коронации Шэерлот – Каролинэ он искал его в длинных анфиладах дворца Ларцоне и даже сумел найти комнаты, которые Маригюрд занимал в те годы, в которые они не виделись. Однако там не было почти никаких вещей, которые могли бы хоть что-нибудь рассказать о хозяине. Позже Энлиль вышел на человека, который сообщил, что при дворе Осе – Карла Маригюрд де Вер жил как затворник. В его распоряжении были две комнаты и кусочек сада, обнесенный стеной. Двери его покоев днем и ночью охраняла стража. Единственным человеком, с которым он общался, был Джилмоури Дубтар. Иногда, по желанию Осе – Карла, Маригюрд появлялся на людях. Обычно он носил темный головной убор наподобие тюрбана, длинный конец которого закрывал нижнюю часть его лица. Человек утверждал, что де Вер по заданию короля занимался колдовством и смешиванием ядов. Впрочем, в последнее Энлиль не поверил. Одно время он порывался навести связь с сосланным другом сразу же после воцарения Шэерлот – Каролинэ бывшим своим товарищем, да так что-то и не собрался.
Прибыв на Скаллу – Веру недавно, Слейтон не сделал ни одной попытки вновь сойтись с де Вером и Дубтаром. Ему казалось, что слишком много времени прошло. И вот эти люди сами обратились к нему.
Он попытался вспомнить все, что знал о их жизни здесь. Маригюрд де Вер слыл одним из самых значительных покровителей местного университета в Ваноцце. По его проекту была осушена болотистая местность за городом и построены оранжереи ботанического сада, а в одной из городских башен устроена астрономическая обсерватория. Он часто дарил университету скелеты животных, заспиртованные эмбрионы, редкие минералы для пополнения учебных коллекций. На его деньги закупались старинные и новейшие книги для университетской и его личной, но открытой для посещения библиотеки. Отправивишись с Джилмоури Дубтаром в Нидерланды, он привез оттуда микроскоп и телескоп. Поговаривали, что он и сам разбирается, как собрать эти приборы. На средства Маригюрда был учрежден ряд стипендий для бедных студентов, содержались больница и богадельня. При этом сам он жил в своем имении замкнуто, мало с кем встречаясь.
После долгих и тяжелых раздумий Энлиль Слейтон решил поехать в Ферней. Всю ночь перед этим он почти не спал, жег свечи, смотрел на залитый луной сад с балкона, а секретаря и слугу заставил сидеть с ним в комнате. Лишь под утро он задремал, но был разбужен секретарем, испуганным тем, что он стонал и скрипел зубами во сне.
Собравшись, Энлиль спросил, нет ли ему писем, а когда сказали, что нет, он сунул за отворот манжеты письмо Грациана. В конце концов, только Виоль осмелился написать ему в ссылку.
Опальный канцлер отправился в Ферней в карете, не взяв с собой никого, кроме доверенного слуги. Он провел в пути около шести часов. Ехать пришлось по каменистой дороге. По обеим сторонам расстилалась бесплодная равнина с выжженной солнцем травой.
Ферней встретил Слейтона тенью и прохладой обширного парка, журчанием ручьев в искусственных руслах и ленивым плеском фонтана. Энлиль не захотел подъезжать в карете к дому. Он вылез сразу за воротами, а дальше пошел пешком. Несколько раз он останавливался, словно осматривая сад, а затем шел дальше. Джилмоури Дубтар встретил его на полдороге. Хотя темные волосы по-прежнему падали ему на плечи, посередине головы, начиная ото лба, блестела лысина. На нем был коричневый кафтан, белая рубашка с квадратным голландским воротником, штаны до колен, темные чулки и башмаки с серебряными пряжками.
- Добро пожаловать в Ферней, господин Слейтон, - сказал Джилмоури, кланяясь.
Энлиль в ответ тоже поклонился, но в глубине души почувствовал укол обиды. Его назвали не «господин канцлер», не «ваше превосходительство», а просто «господин Слейтон».
Джилмоури пригласил гостя к столу: хозяева собирались обедать.
Дом в глубине сада был выстроен в новом стиле: фасад в два этажа разделялся колоннами, между которыми находились высокие окна, украшенные позолоченной лепниной. Поднявшись по широкой лестнице, гость и его сопровождающий вошли в столовую. Там их встретили милая молодая женщина и мальчик двенадцати лет.
- Госпожа Алессандра де Вер и господин Лавранс де Вер, - представил их Джилмоури, садясь за хозяйский стол.
Энлиль удивился. Он не мог понять, какое место в доме занимает Дубтар.
Молодая женщина хлопнула в ладоши и приказала подавать обед, в течение которого хозяин так и не появился. Все это время гостя расспрашивали о дороге, о погоде, о семье и здоровье так просто и дружелюбно, словно он здесь бывал не раз и не два.
По окончании обеда Дубтар сказал, что хозяин ждет гостя в своем кабинете. Энлиль заволновался в душе, но внешне не показал этого. Сначала он думал, что его пригласили, чтобы выяснить отношения. У него даже мелькнула мысль, что, видимо, его положение настолько плохо, что хозяева не опасаются принимать опального гостя.
«Да, я – никто, мне можно высказать, что хочешь», - подумал он.
Теперь, когда хозяин не появился за столом, размышления Слейтона приняли другое направление.
«Неужто Маригюрд при смерти? Но его жена и сын не выглядели сильно опечаленными», - размышлял гость.
Путь по длинному коридору показался опальному канцлеру бесконечным. Впрочем, веселые светлые комнаты и цветущий за окнами сад, казалось, опровергали все его мрачные предположения.
Джилмоури остановился перед темной дубовой дверью, украшенной резьбой, стукнул несколько раз, а затем, не дожидаясь ответа, сказал:
- Войдите.
Энлиль Слейтон вошел, и дверь закрылась за ним. Он оказался в просторной комнате, стены которой были украшены белой лепниной. С двух сторон тянулись высокие книжные шкафы, достигающие потолка. На широком столе, заваленном бумагами, стоял микроскоп, а у окна – телескоп. В углу тикали большие часы с маятником. Сначала он никого не заметил и, подойдя к столу, машинально взял в руки какую-то бумагу.
- Это письмо Гюйгенса, - услышал Энлиль сзади свистящий, скрипучий голос.
Он обернулся. Этого человека он узнал бы среди тысяч других и через сто лет. Волосы Маригюрда остались такими же густыми, как и прежде, их лишь чуть тронула седина. Черты лица его изменились гораздо меньше, чем у кого-либо из их общих знакомых, в том числе и самого Слейтона. Ни на лбу, ни в углах глаз у него не было морщин, зато нижнюю часть лица почти сплошь стягивали и пересекали белые шрамы. Один из них шел от угла рта, придавая лицу скептическое выражение.
- Здравствуйте, господин де Вер, - сказал Слейтон.
- Здравствуйте, господин Слейтон. Извините, что встречаю вас здесь. Я не могу есть половину из того, что любит моя семья, поэтому, чтобы не смущать вас, не вышел в столовую. Вот, посмотрите. Это микроскоп. Он изобретен Левенгуком. Я увидел его на ярмарке, когда был в Нидерландах. А там – телескоп. Мы сможем увидеть с его помощью пояс Сатурна и газовые облака Ориона, если вы интересуетесь этим. Часы, те, что в углу, сделаны моими руками. Вы, верно, слышали, что я хорошо делаю часы, так что если разорюсь, то сумею прокормить себя.
Увидев, что гость смотрит в окно, хозяин продолжил:
- Да, это виноградники. Раньше здесь ничего не было, как в округе. Теперь есть. Нам с Джилмоури удалось подвести сюда воду. Джилмоури помогает мне в управлении моими землями, хотя у него есть и своя земля. У него лучше получается объясняться с моими арендаторами. Они не боятся его лица.
«Наконец-то ты подбираешься к тому, что хочешь мне сказать», - подумал Энлиль.
- Вы, верно, думаете, откуда мы с Джилмоури научились ирригационным работам, - продолжал говорить Маригюрд. – Когда по возвращении из Сьены я жил во дворце Осе – Карла, у меня было много времени. У дверей моих стояла стража, и только через Джилмоури я мог передавать свои просьбы королю. Со скуки я наконец-то как следует выучил латынь, и мне стали доступны многие научные книги. Летом, в той части сада, где я мог гулять, было душно. Вот тогда я подумал, как было бы хорошо устроить там фонтан. Я попросил Осе – Карла, чтобы он позволил мне общаться с кем-нибудь из знающих архитекторов. Он прислал ко мне Амвросия Клузия, может быть, в насмешку, уж очень тот был стар, а может, чтобы найти ему видимость работы и тем самым отказать в заказах, на которые архитектор продолжал претендовать. Старик сначала кричал на меня, старался задеть побольнее, чтобы отделаться, затем смирился. Он научил меня проектировать террасы, фонтаны, постройки, а позже, уже здесь, мы с Джилмоури испробовали все это на практике. Ведь тут не было ничего. Голая земля. Джилмоури всегда был со мной рядом, и там, и здесь.
- А я не был с вами, вы это хотите сказать? – спросил Энлиль.
- Нет.
- Ведь мы оба хотим поговорить не о часах и не о виноградниках, хотя все это замечательно. Но если вам трудно начать первым, господин де Вер, тогда этот разговор начну я. Скажите, смогли ли вы меня простить за все то зло, которое я причинил вам в жизни?
- Мне ли судить человека, выкупившего мою жизнь? – ответил Маригюрд. - Сначала, когда вы уехали из гостиницы, а я остался, мне трудно было преодолеть обиду, не смотря на объяснения Джилмоури и собственные размышления. И даже там, во дворце, мне было иногда настолько плохо, что разные мысли бродили у меня в голове. Но когда я увидел вот это…
Маригюрд подошел к секретеру, отпер его, достал пачку бумаг и положил перед Энлилем.
- Когда я увидел это, я понял, как мало прав имел для предъявления претензий к человеку, который каждым днем жизни вдали от дворца спасал меня, хотя у него было много оснований и прав поступить со мной противоположным образом.
Энлиль взял бумаги в руки. Он сразу узнал письмо, написанное им когда-то Осе – Карлу. Остальные документы являлись донесениями о его передвижениях в то время, когда вместе с Грацианом они скрывались у его отца. Неизвестный агент сообщал о провале нескольких попыток захватить их в плен. Из злобных пометок Осе – Карла на полях Энлиль узнал, что должен был исчезнуть и тайно от всего мира заживо сгнить в тюремных застенках с Грацианом и Маригюрдом.
- Мы нашли это в личных бумагах короля, когда он умер, - пояснил Маригюрд. – Мы были одни во дворце, и Джилмоури предложил поискать, нет ли каких вредящих нам бумаг. Часть документов мы сожгли.
Они помолчали. Солнце за окном уже касалось верхушек виноградников. В комнату стала вплывать прохлада из сада.
- Много раз я был у самого края, - продолжал Маригюрд, - и всякий раз меня удерживала мысль, что я не могу бросить жизнь в лицо человеку, который так упорно дарил ее мне. Еще я думал о том, как больно и стыдно будет, если я неправильно распоряжусь этим даром. Вся моя жизнь была оправданием перед тобой и перед ней, Николозой.
- Думаешь, я был очень великодушным? – усмехнулся Энлиль. – Сначала я чувствовал только ярость и гнев: вы с Николозой подставили под угрозу мою карьеру, мое благополучие. Я думал только о себе, и лишь когда все это случилось – о вас. Я и сейчас легко впадаю в гнев, однако как только почувствую это, сразу откладываю дело, которое его вызвало. И знаешь почему? Много лет мне снится один и тот же сон. Мне снится, что я вижу, как Николоза быстро идет по коридору. Идет прямо на меня. Ее распущенные волосы и одежды развеваются, но лица я не вижу. Она заходит в полутемную комнату, и я знаю, что это наша спальня в Сьене. Затем я вижу как вы, ты и Николоза, наливаете вино в бокалы, смеетесь и пьете. А я нахожусь где-то рядом и ничего не могу поделать. Язык мне не повинуется, и тело тоже, и я обречен сто, двести, тысячу раз смотреть, как вы умираете на моих глазах. Сколько поспешных слов и действий мне удалось избежать только потому, что в глазах моих всплывала эта сцена – вы пьете и смеетесь! Маригюрд, видит бог, если бы ты не выжил и не был бы моим оправданием за все, что я тогда сделал, я бы просто не смог жить.
- Значит, мы - оправдание друг друга, - сказал Маригюрд. – Тогда сделай мне еще один шаг навстречу, оставайся в этом доме, пока захочешь, или приезжай сюда так часто, как только сможешь!
- Я - в опале, мое присутствие может повредить, - с сомнением сказал Энлиль.
- Я не состою на государственной службе и не вмешиваюсь в политику, - пожал плечами де Вер.
Солнце за окном наполовину скрылось за виноградниками. На пол легли сиреневые тени. В комнате наступила такая тишина, о которой говорят: «Ангел пролетел».
Энлиль вдруг подумал, что все с ним случившееся имело глубокий смысл. Совершив в жизни много ошибок, усталый и разочарованный, он пришел в тот единственный дом, где его ждал единственный по-настоящему близкий ему человек, с которым он связан тайными духовными нитями, наведенными в далеком прошлом Николозой. Он почти почувствовал ее незримое, светлое присутствие и сказал:
- Ангел пролетел.